Изменить стиль страницы

1821-1823

XXIV. Рыбья пляска

От жалоб на судей,
На сильных и на богачей
Лев, вышед из терпенья,
Пустился сам свои осматривать владенья.
Он идёт, а Мужик, расклавши огонёк,
Наудя рыб, изжарить их сбирался.
Бедняжки прыгали от жару кто как мог;
Всяк, видя близкий свой конец, метался.
На Мужика разинув зев,
«Кто ты? что делаешь?» – спросил сердито Лев.
«Всесильный царь! – сказал Мужик, оторопев, —
Я старостою здесь над водяным народом;
А это старшины, все жители воды;
Мы собрались сюды
Поздравить здесь тебя с твоим приходом». —
«Ну, как они живут? Богат ли здешний край?»
«Великий, государь! Здесь не житьё им – рай.
Богам о том мы только и молились,
Чтоб дни твои бесценные продлились».
(А рыбы между тем на сковородке бились.)
«Да отчего же, – Лев спросил, – скажи ты мне,
Они хвостами так и головами машут?» —
«О мудрый царь! – Мужик ответствовал, – оне
От радости, тебя увидя, пляшут».
Тут, старосту лизнув Лев милостиво в грудь,
Ещё изволя раз на пляску их взглянуть,
Отправился в дальнейший путь. [142]

1821-1823

XXV. Прихожанин

Есть люди: будь лишь им приятель,
То первый ты у них и гений и писатель,
Зато уже другой,
Как хочешь сладко пой,
Не только, чтоб от них похвал себе дождаться,
В нём красоты они и чувствовать боятся.
Хоть, может быть, я тем немного досажу,
Но вместо басни быль на это им скажу.
Во храме проповедник
(Он в красноречии Платона[143] был наследник)
Прихожан поучал на добрые дела.
Речь сладкая, как мёд, из уст его текла.
В ней правда чистая, казалось, без искусства.
Как цепью золотой,
Возъемля к небесам все помыслы и чувства,
Сей обличала мир, исполненный тщетой.
Душ пастырь кончил поученье;
Но всяк ему ещё внимал и, до небес
Восхи?щенный, в сердечном умиленье
Не чувствовал своих текущих слёз.
Когда ж из божьего миряне вышли дому,
«Какой приятный дар! —
Из слушателей тут сказал один другому, —
Какая сладость, жар!
Как сильно он влечёт к добру сердца народа!
А у тебя, сосед, знать, чёрствая природа,
Что на тебе слезинки не видать?
Иль ты не понимал?» – «Ну, как не понимать!
Да плакать мне какая стать:
Ведь я не здешнего прихода». [144]

1821-1823

XXVI. Ворона

Когда не хочешь быть смешон,
Держися звания, в котором ты рождён.
Простолюдин со знатью не роднися:
И если карлой сотворён,
То в великаны не тянися,
А помни свой ты чаще рост,
Утыкавши себе павлиным перьем хвост,
Ворона с Павами пошла гулять спесиво —
И думает, что на неё
Родня и прежние приятели её
Все заглядятся, как на диво;
Что Павам всем она сестра
И что пришла её пора
Быть украшением Юнонина двора[145].
Какой же вышел плод её высокомерья?
Что Павами она ощипана кругом,
И что, бежав от них, едва не кувырком,
Не говоря уж о чужом,
На ней и своего осталось мало перья.
Она было назад к своим; но те совсем
Заклёванной Вороны не узнали,
Ворону вдосталь ощипали,
И кончились её затеи тем,
Что от Ворон она отстала,
А к Павам не пристала.
Я эту басенку вам былью поясню.
Матрёне, дочери купецкой, мысль припала,
Чтоб в знатную войти родню.
Приданого за ней полмиллиона.
Вот выдали Матрёну за барона.
Что ж вышло? Новая родня ей колет глаз
Попрёком, что она мещанкой родилась.
А старая за то, что к знатным приплелась:
И сделалась моя Матрёна
Ни Пава, ни Ворона. [146]

1821-1823

XXVII. Пёстрые овцы

Лев пёстрых невзлюбил овец.
Их просто бы ему перевести не трудно;
Но это было бы неправосудно —
Он не на то в лесах носил венец,
Чтоб подданных душить, но им давать расправу;
А видеть пёструю овцу терпенья нет!
Как сбыть их и сберечь свою на свете славу?
И вот к себе зовет
Медведя он с Лисою на совет —
И им за тайну открывает,
Что видя пёструю овцу, он всякий раз
Глазами целый день страдает
Я что придет ему совсем лишиться глаз,
И, как такой беде помочь, совсем не знает.
«Всесильный Лев! – сказал, насупяся, Медведь, —
На что тут много разговоров?
Вели без дальних сборов
Овец передушить. Кому о них жалеть?»
Лиса, увидевши, что Лев нахмурил брови,
Смиренно говорит: «О царь! наш добрый царь!
Ты, верно, запретишь гнать эту бедну тварь —
И не прольёшь невинной крови.
Осмелюсь я совет иной произнести:
Дай повеленье ты луга им отвести,
Где б был обильный корм для маток
Я где бы поскакать, побегать для ягняток;
А так как в пастухах у нас здесь недостаток,
То прикажи овец волкам пасти.
Не знаю, как-то мне сдаётся,
Что род их сам собой переведётся.
А между тем пускай блаженствуют оне;
И что б ни сделалось, ты будешь в стороне».
Лисицы мнение в совете силу взяло
И так удачно в ход пошло, что, наконец,
Не только пёстрых там овец —
И гладких стало мало.
Какие ж у зверей пошли на это толки?
Что Лев бы и хорош, да всё злодеи волки. [147]
вернуться

142

При жизни Крылова печаталась под названием «Рыбьи пляски» в переработанном по требованию цензуры виде и заканчивающейся иначе:

«Не могши боле тут Лев явной лжи стерпеть,
Чтоб не без музыки плясать народу,
Секретаря и воеводу
В своих когтях заставил петь».

О реальном смысле басни см. с. 381 наст. изд. Схожий сюжет – в басне Хемницера «Путешествие Льва». В настоящем издании «Рыбья пляска» печатается по тексту сохранившегося автографа.

вернуться

143

Платон (1737-1812) – митрополит московский (в миру Левшин), известный проповедник.

вернуться

144

Тема заимствована из анекдота «Крестьянин из другого прихода» (Спутник и собеседник весёлых людей. М., 1776. Ч. III. С. 5). Басня направлена против П. А. Вяземского, который в своих статьях, стихах, письмах, высказываниях оценивал басни Крылова ниже басен И. И. Дмитриева – см. с. 381, наст. изд.

вернуться

145

Юнонин двор (римск. миф.) – павлин, по легендарному истолкованию, был посвящён богине Юноне, супруге Юпитера.

вернуться

146

Переработка басни Лафонтена «Сойка, украшенная перьями Павлина», сюжет которой восходит к Эзопу и Федру.

вернуться

147

Предназначалась Крыловым для седьмой книги басен в издании 1825 г., но не была пропущена цензурой и при жизни автора в печати не появлялась (опубликована впервые в журнале «Русский архив», 1867, вып. 3). Предполагают, что в этой басне содержится отклик на дело о вольнодумстве петербургских профессоров. В конце 1821 г. исполняющий обязанности попечителя Петербургского учебного округа Д. П. Рунич доносительски обвинил К. Ф. Германа, Э. С. Раупаха, К. И. Арсеньева и А. И. Галича в том, что читаемые ими курсы напитаны «противным христианству духом». Дело это тянулось в течение нескольких лет (см.: М. Сухомлинов. Исследования и статьи по русской литературе и просвещению. Т. I. СПб., 1889. С. 239-397).