Покупатели на новый роман отыскались немедля — бедные читатели так редко теперь получали от автора «Войны миров» что-нибудь остросюжетное! — и с конца 1907-го сразу несколько журналов в Англии и США начали печатать «Войну в воздухе» в отрывках, а в 1908-м вышла книга в издательстве «Джордж Белл энд санз». Германия нападает на Англию и США, все охвачено хаосом. Берти Смоллуэйз — «простая душа», как Киппс, — оказывается втянутым в водоворот событий, теряет близких, но в финале, когда цивилизованный мир уже не существует, находит любимую и, как немногие выжившие, начинает жить в примитивной общине «жизнью, скудной и бережливой, неразрывно связанной с коровами, и курами, и маленькими полями, жизнью, которая пропахла коровником, избыток энергии которой поглощался ею же самой порождаемыми микробами и паразитами». Такие общины, возникшие после краха цивилизации, с удовольствием описывали Робер Мерль и Джон Уиндем и с отвращением — Джек Лондон; Уэллсу их описывать было скучно. Его интересовали только выводы: «Более разумный мир понял бы очевидную необходимость слияния государств, спокойно обсудил бы и осуществил его и продолжал бы создавать великую цивилизацию, что было вполне по силам человечеству. Но мир Берти Смоллуэйза не сделал ничего подобного. Правительства разных стран, влиятельные группировки в них не желали видеть очевидности: слишком полны были все взаимного недоверия и не способны благородно мыслить».
В октябре 1907-го возобновилась затихшая было кампания в прессе против «Дней кометы». Представители Джонсона-Хикса, члена парламента от консерваторов, распространили памфлет, в котором говорилось, что, если противник Хикса победит на выборах, это откроет дорогу разврату, к каковому призывает Уэллс. Тогда же газета «Спектейтор» опубликовала статью «Социализм и половые отношения», полную злых нападок на роман Уэллса и его частную жизнь. Неизвестно, имел ли Джонсон-Хикс какое-либо отношение к этой статье, но Уэллс был в этом убежден и потребовал извинений. «Кто-то из ваших людей вбил себе в голову, будто закон о клевете на социалистов не распространяется и социалист не может защитить свои права. Я развею это глупейшее убеждение». Он также предлагал Джонсону-Хиксу прочесть другие его произведения, дабы убедиться, что в них нет призывов к беспорядочной половой жизни. Он опубликовал в «Нью эйдж» статью, в которой объяснял, что, во-первых, его текст неверно поняли, а во-вторых, роман не имеет к социализму ни малейшего отношения. То и другое было ложью, но такой, в которой трудно уличить, намеки на аморальное поведение не имели доказательств — фабианцы предпочитали не выносить сора из избы, главное обвинение — в призыве к беспорядочным половым сношениям — доказать тоже было сложно. Противники пошли на попятный, «Спектейтор» извинился. Уэллс был доволен и считал себя победителем.
На горькое письмо Бертрана Рассела, упрекнувшего его в отказе публично защищать свои принципы, он ответил, что будет защищать их, когда заработает достаточно денег, чтобы ни от кого не зависеть. Он не раз жаловался друзьям, что у него мало денег для того, чтобы вести себя независимо; вообще-то денег было предостаточно. «Война в воздухе» принесла ему более трех тысяч фунтов, за «Тоно-Бенге» он получил от Макмиллана аванс в полторы тысячи, переводы его книг издавались в десятках стран. Но он, выросший в бедности, каждый раз, заработав своим трудом очередную кучу денег, предполагал, что эта куча может оказаться последней. И при этом он никогда не был уличен в скопидомстве, жил на широкую ногу, раздавал деньги каждому, кто попросит, радовался, когда Кэтрин снимала деньги с их общего счета для занятий благотворительностью (которой он в принципе не одобрял!), больших накоплений так и не сделал — поди пойми этого человека…
В мае 1908 года он предложил издателю Кэзенову поискать покупателя на то, что сейчас называют «проектом», — журнальный сериал, герой которого — «карикатура на преуспевающего журналиста вроде меня» — грезит о мире будущего. Запросил аванс в 2500 фунтов — покупателя не нашлось. Тогда он (все еще не закончив «Тоно-Бенге») сел писать роман «Анна-Вероника» (Ann Veronica).
Героиня — не портрет Розамунды Бланд, Кэтрин Уэллс или очередной юной фабианки, Эмбер Ривз, которая с весны 1908-го начала привлекать автора; Анна-Вероника — идеальный образ. Она умна, красива, «ее охватывало страстное и нетерпеливое желание чего-то, а чего, она и сама хорошенько не знала». Ее поклонник Мэннинг пытается внушить ей, что она должна быть только объектом обожания. В ее жизни появляется другой мужчина, Рэмедж, который разглагольствует о «новой женщине»; под влиянием его речей девушка уходит из дому, ищет работу, отец от нее отрекается. Она связывается с представительницами суфражистского движения, которых Эйч Джи изобразил круглыми идиотками, а те вводят ее в Фабианское общество, но умная Анна-Вероника гораздо быстрее автора понимает, что с фабианцами каши не сваришь: «Все они не умели спорить, страдали самомнением и непоследовательностью суждений, а это вредило делу». Не найдя работы, Анна-Вероника осознает, что ей нужна профессия. Рэмедж оказывает ей денежную поддержку, и она поступает на курс биологии и заводит дружбу с преподавателем Кейпсом (Уэллсом). Автор облагородил ситуацию: Кейпс женат, но с женой давно не живет; он старше Анны-Вероники, но не на двадцать лет, а на десять.
Анна-Вероника принимает участие в акции суфражисток, ее арестовывают, она испугана, а тут еще Рэмедж объясняет, что никакой профессии ей не нужно, ибо «ее профессия — тепло жизни, пол и любовь», и пытается ее изнасиловать, после чего требует вернуть деньги. Она решает сдаться: дает Мэннингу согласие на брак, примиряется с отцом. Но занятия биологией не бросает, и вскоре они с Кейпсом признаются друг другу в любви. Она отказывает Мэннингу и уезжает с Кейпсом в Швейцарию, где они живут счастливо и так благополучно, что даже ее отец примиряется с этим. То был бы совершенно викторианский happy end, если бы Кейпс взял на себя труд развестись с женой и жениться на Анне-Веронике. Но Эйч Джи такой оборот событий не устраивал. Девушка должна жить непременно с женатым мужчиной, иначе весь смысл ее бунта теряется.
В мае Уэллс ездил на собрание Кембриджского университетского общества; после собрания устроили ужин. Были Сидней Оливье с женой, Уэллс и четверо юных фабианцев: Марджори, дочь Оливеров, поэт Руперт Брук, Бен Килинг и Эмбер Ривз. После этого вечера Брук отметил, что между Уэллсом и Эмбер завязываются какие-то отношения. Встречи продолжались все лето. Отношения не укрылись от вездесущей Беатрисы Уэбб, определившей их как «опасную дружбу»; саму Эмбер, красивую двадцатилетнюю девушку, она охарактеризовала как «очень живую и, полагаю, очень умную, но ужасную маленькую язычницу — тщеславную, эгоистичную, равнодушную к другим людям». Большинство людей, знавших Эмбер в юности, отмечали ее эгоизм, взбалмошность и привычку идти напролом. Но Эмбер также была блестящей студенткой; она с отличием окончила курс философии морали в Кембридже и поступила в аспирантуру к Грэму Уоллесу в Лондонскую школу экономики. Друг Уэллса Гилберт Меррей (филолог, специалист по Древней Греции) писал об Эмбер, что ему «никогда не приходилось встречать юное существо, которое умело бы так ясно и при этом диалектически мыслить и хорошо писать». Впоследствии Эмбер Ривз напишет ряд серьезных работ по экономическим вопросам. Не Софья Ковалевская, но и не пустышка.
С семейством Ривзов Уэллс познакомился в 1904 году: Пембер Ривз — бывший член парламента, затем министр просвещения и юстиции Новой Зеландии, а в Англии — директор Лондонской школы экономики, член кружка «Сподвижники»; его жена Мод — активистка женского движения; оба очень тепло относились к Уэллсу, дружили домами, семья, несмотря на феминизм жены, вполне традиционная. Так что, в отличие от ситуации с Бландами, винить родителей девушки Эйч Джи вроде бы не мог. И все же сделал это. Пембер Ривз, «как многие мужчины показного целомудрия и незапятнанной репутации (по Уэллсу, если человек живет со своей женой, а не с чужими, это может быть только показным. — М.Ч.), вбил жене в голову, что сексуальная сторона брака мерзопакостна, болезненна и причиняет неудобства». По мнению Уэллса, именно поэтому Мод стала суфражисткой (женщина, удовлетворенная своей сексуальной жизнью, такими глупостями заниматься не станет), а если ее муж этому не противился — так это тоже показное. В общем, распутный Бланд нехорош, целомудренный Ривз — еще хуже, а матери могут протестовать против сожительства их дочерей с женатыми мужчинами лишь по одной причине: мужья «вбили им в голову ненависть к сексу». Но дочери-то понимают, кто им нужен: «Какое-то время я удерживал наши отношения в рамках большой взаимно обогащающей и аскетической дружбы. <…> Я старался подавить свои чувства к ней, но однажды она разбила тонкий лед моей сдержанности, сказав, что влюблена, а когда я спросил, „в кого“, бросилась в мои, конечно же охотно раскрывшиеся ей навстречу, объятия».