— А чем тебе отдариваться? Зерном, за каждую мерку зерна, что на бражку пошла, даю две мерки зерна. Если мерка на мерку зерном, то за большую бочку еще жбан вина в придачу даю, а у кого зерна своего в достатке, то два жбана вина за большую бочку бражки.

— Тогда давай мне мерка на мерку, и жбан вина в придачу.

— Добро. А Мария дома? Можно ее позвать? Подарок я ей привез.

— Нету ее. У Оли они сегодня собрались, пряжу прясть, можешь туда пойти, они и хлопцев на помощь звали, — лукаво улыбнулась она.

— Спаси Бог тебя, тетка Тамара, побегу я тогда.

Оля, это сестра Андрея, старше него на год, симпатичная пышечка, в свои шестнадцать она уже в некоторых размерах давала фору большинству наших молодок. При этом имела тонкую талию и длинную шею, если бы Бог дал ей еще глаза побольше, то быть бы ей первой красавицей, а так маленькие глаза несколько сбивали впечатление.

Но на такие мелочи хлопцы, обычно, внимания не обращают. Девки собрались у нее на вечерницы, старинную народную забаву, когда молодые незамужние девки собираются у одной из них, обязательно занимаются рукоделием, во-первых, чтоб придать всему процессу благопристойный характер, во-вторых, показать будущим женихам какие они работящие и справные. Туда же набиваются молодые неженатые парубки, имеющие виды на этих девок. Эти ничего не делают, только развлекают девок историями разной степени похабности, и громко при этом ржут. Демонстрируют себя, так сказать, во всей красе.

Это, конечно, утрирую я картину, не все так плохо, дети радуются жизни, но в моем возрасте, на такое даже смотреть смешно, слезы выступают, а участвовать, не приведи Боже. И что самое неприятное, некем прикрыться, Богдан тоже туда не рвался на вечерницы, видно потешались над ним раньше участники таких гулек.

Но надо терпеть, никто не говорил, что будет легко. Пытался убедить Богдана, что ничего страшного не будет, надеясь разбудить в нем интерес к данному мероприятию, и самому заразиться этим интересом. Актер из меня неважный, изображать, что мне весело и приятно вряд ли получится, хотелось найти по закуткам двух наших сознаний искры живого интереса, и раздуть, не побоюсь этого слова, из них пламя, но ничего не получалось. Мария, Богдану, конечно, нравилась, но только наедине, или в компании подружек. Как только рядом появлялись хлопцы, так сразу желание Богдана находится в этой компании, смещалось в отрицательные величины.

Делать было нечего, купленные подарки нужно дарить в первый день, иначе это уже и не подарки. А лучшего места дарить подарки, чем вечерницы, придумать сложно.

Во дворе у Андрея никого не было, двери в сени были открыты, из кухни раздавались многочисленные голоса. Скинув в сенях кожух и шапку, надев свою портупею с двумя саблями, двойным крючком для самострела, и кинжалом на поясе, сверху на кожаную овечью безрукавку, зашел в кухню полную народа. Тут был Давид, и еще два молодых казака, один с нашей деревни, из тех, что за Оттаром хвостом ходили, другой мне незнакомый, в голубых шароварах, красном кунтуше и белой рубахе, ну петух, петухом, видно в гости приехал из другого села, и пару хлопцев из моего отряда вместе с Андреем.

— Здравствовать всей честной компании! Выбачайте (извините), что без спроса к вам завалился.

— Заходи, Богдан, садись. Не ты первый. Вон уже, сколько вас тут без спросу зашло. Мы никого не гоним. Только припозднился ты, уже пряжа кончается, скоро все домой пойдут. — Оля, на правах хозяйки приглашала в дом, приветливо улыбаясь мне. Хорошая девчонка и Богдана не обижала никогда, вон, как ребенок радуется, когда ее видит.

— Так я не надолго, подарки только раздам. — Помня, что Мария всегда с подружками ходит, предусмотрительно купил еще пяток гребней для волос, не дорогих, но и не дешевых. — Раздав гребни довольным подружкам, протянул Марии сережки.

— А это тебе подарок, звездочка наша ясная, примерь, сделай милость. — Подружки, недолго думая, вытащили у нее из ушей старые серебряные сережки, нацепили Марии, новые, золотые с синими камнями, под цвет ее глаз, и начали вертеть ее во все стороны. Уловил момент, протянул ей серебряное зеркальце,

— А это тебе еще один подарок, чтоб не только мы твоей красотой любовались, а чтоб и ты на себя посмотреть могла.

— Дорогие подарки даришь, казак, а не боишься, что кто-то другой свататься будет, пропадут твои подарки. — Решил вставить свои пять копеек расфуфыренный гость.

— Невеста не жена, раз, два и нема.

— Неужто умыкнешь Марию, не побоишься? — Не унимался, казак.

— Зачем умыкать? Если нелюб ей жених будет, сама убежит, ну а если люб, то значит не судьба мне.

— Вот ведь незадача, приехал с невестой своей толковать, когда свадьбу гулять, а у нее ухажер имеется, и подарки такие дарит, что не каждый жених сподобится, что нам с тобой теперь делать, Богдан? Как невесту делить будем?

Волна злости и неприязни начала затапливать сознание, и ответ который не оставлял шансов на мирный исход этого вечера, уже крутился на языке, но выработанная привычка анализировать каждую мысль, и проверять ее на соответствие с реальностью, заметило одну странность в происходящем. Девки совершенно не нервничали, чего в принципе, при возникающем конфликте, быть не могло. Подавив зарождающуюся агрессию, быстро сообразил, что и тетка Тамара, так просто бы меня не отправила в конфликтную область, а не знать, что к Марии ухажер приехал, она не могла.

Отсюда следовал вывод, что никаких видов на Марию, гость нашего села иметь не мог. Это могло быть только в одном случае. Этот петух, ее близкий родственник, скорее всего двоюродный брат. Вон как Давид на мою покрасневшую рожу уставился, еле смех сдерживает. Он, скорее всего, это и подстроил, еще в походе увидел у меня зеркальце, и начал приставать, для кого купил. Юморист, мля. Интересно что бы он делал, если бы я его братцу наговорил того, что на языке крутилось. Представив, как я выгляжу, с красной от злости рожей и глазами навыкате, рассмеялся от этой картины, и все вокруг радостно заржали.

— Ну, погоди, Давид, долг платежом красен. Пошуткую и я, когда-то, над тобой. И над братом твоим двоюродным тоже пошуткую. Так что веселитесь пока. А вам девки стыдно должно быть, надо мной потешаться, и так всего трусит, когда с вами балакаешь.

— А ты бы почаще с нами балакав, так может меньше бы трусило, а то ходит, задравши нос, ни на кого не смотрит. — Сразу высказали мне свои претензии представители лучшей половины нашего села.

— Неправда, в землю смотрю, чтоб красоты вашей не видеть, говорю, трусить меня начинает.

— Брешешь ты все, вон Давид рассказывал, ты девку нашел тетке Мотре в ученицы, так всю ночь ее проверял, небось не трусило.

— Еще как его трусило, еле назад пришел. — Давид не пропустил возможность вставить пять копеек.

— Нашли кого слушать, он вам, небось, про ступу рассказывал, как мы с ней по небу летали? Брешет он все, самого всю ночь в комнате не было, как он может знать, где я спал. — Давид заерзал на лавке, бросая на меня обеспокоенные взгляды.

— А где Давид ночевал? — Возмущенно спросила Оля, пронизывая меня своим взглядом. Зря я про ее глаза такое говорил, как уставится, так кроме глаз и не видно ничего.

— Как где? — чем больше артист, тем больше у него пауза. Все уставились на меня. Поскольку в своих артистических талантах у меня уверенности не было, не стал затягивать паузу, опасное дело, тут как с гранатой, затянешь паузу, костей не соберешь. — Его ж Иван в дозор поставил в нижнем зале. Как нас в Чернигове лихие люди чуть живота не лишили, так мы опасаться стали, нас мало, серебра много. В нижнем зале он с купцами был, глядел, чтоб ватажка на наше серебро не собралась, и нас ночью не порешила. Вернулся я, после того как ведьме той, объяснил дорогу до нас, а все спят уже, вот и подумали, что меня ночью не было. А я на своей кровати спал. — Давид облегченно перевел дух, артист из него похуже моего будет.

— А что ж Давид тебя не видел, как ты вернулся? — Не унималась подозрительная Оля.