— А что Авраам, тягло с купцов иногородних в Черкассах на базаре берут?

— Да нет, Бог миловал, не слыхал пока о таком.

— Запамятовал видно Иллар, а ведь говорили ему, нечего инородцам на казаках наживаться, надо тягло на них ввести за торговлю, во всех городах тягло купцы платят, и у нас платить будут. Такое тягло поставим, чтоб ни у кого такого не было. Больше нашего ни у кого не будет.

— Так никто к вам торговать не приедет.

— Ничего, сами будем торговлю вести, чай не дураки, зимой делать нечего, только торговать, а летом, все одно торговли нету.

— Так вы и зимой часто в походы ходите.

— Одно другому не помеха. Добычу продавать будем, заодно и домой товару привезем. Не дело это когда инородцы с казаков три шкуры дерут. Приеду домой первым делом батьке скажу, чтоб тягло на купцов вводил, и не меньше двух монет на один воз, а если товар дорогой, то и десять монет брать можно.

Намек был правильно понят.

— А не может такого случиться, казак, что забудешь ты атаману о том напомнить?

— А чего ж не может. Все в Божьей власти. Может и такое быть, особливо, если у меня пару лишних монет в кошеле появится, которые в корчме потратить можно. Тогда, чувствую, сразу мне это с головы вылетит. Чего мне такое в голове долго держать.

— Сколько ты мне давал, за то чтоб твои возы в Черкассы доставить? По три монеты серебром? Маловато конечно, дорога дальняя, но как для тебя, довезу. Только не говори никому, о том.

— Три монеты, это если твой возница, а если мой, то одну.

— Тогда и харчи возница, свои должен иметь.

— Харчи мои, а ночлег твой, либо в шатре, либо под крышей.

— Где ж ты там по дороге крышу видел казак? Глухомань, ни дворов постоялых, ни сел по дороге. Да и кто на такой дороге селиться станет, если каждую весну по ней татары идут. А в шатре место дадим, на улице спать не оставим. Сколько твоих возов будет?

— Шесть, может семь будет, думаю на семь возов все поместим.

— Что ж ты везешь, аж на семи возах?

— Да я сам еще толком не знаю, как куплю все что надо, тогда и посмотришь.

Довольный, что относительно дешево решил транспортную проблему, договорившись, где будут стоять мои возы, пошел скупать необходимый мне товар. Первым делом необходимо было закупить зерна. Урожай в этом году выдался неплохой, цена на зерно была невысокой. Даже в Гродно держалась чуть больше пол серебряного гроша за мешок. Нашел на базаре боярина, который вместе с женой и парой вооруженных холопов торговал зерном. У него было чуть больше того, что я хотел купить. Мешков двести тридцать в пяти возах. Решив, что запас карман не жмет, начал торговаться. Зерно шло слабо, купцы сбивали цену как могли.

— Сколько у тебя зерна осталось боярин?

— Ровно столько, сколько и привез. — Коротко и мрачно ответил молодой боярин, на пару лет старше меня.

— Сколько монет хочешь за все?

— Столько никто платить не хочет, — последовал содержательный ответ. Да, зря он себя в продавцы записал, лучше бы дружинников, или жену поставил с покупателями разговаривать.

— Может, я заплачу, но ты мне его, своими возами, в Черкассы довезешь.

— Нет, лучше я с возами и с зерном останусь, чем без возов и без зерна.

Пришлось вести недоверчивого боярина к купцу, чтоб тот с ним договаривался, как и когда получит свои телеги обратно. По дороге увидал бондаря с целым возом всевозможных дубовых бочек. С этим оказалось проще. Сторговавши все бочки на треть дешевле, он, ошалевший от такой удачи, отдал мне их вместе с возом. Авраама он знал хорошо, и просил только сказать ему, что этот воз, по приезду, заберет Степан Бондарь. Остановились мы в корчме у старого солдата, того самого, что подозревали в связях с людоловами. Казалось, лишь вчера дело было, а уже две недели пролетели. Заплатив боярину за зерно и договорившись, что он завезет своим возницам харч на две недели дороги, повез туда свои телеги с зерном и бочками. На удивленный вопрос купца, что я буду с зерном делать, ответил,

— Запас хочу иметь на следующий год.

— Зачем тебе такой запас, казак? На следующий год другое зерно вырастет.

— Кто его знает, как оно вырастет, а у меня запас будет. Да и сам посуди, куда мне монеты девать, все одно за зиму прогуляю. А так хоть зерно на весну останется.

— Тоже верно, — с уважением поглядывая на меня, сказал Авраам. — А бочек, тебе зачем столько?

— Монеты мне не в чем хранить, купец. Вот в бочки сложу, пусть в бочках лежат, — Авраам мне ничего не сказал, но мне показалось, что уважения в его взгляде стало меньше.

Встретив по дороге Давида и Дмитра, волокущих мешки с подарками в корчму, и вытаращивших глаза на шесть груженых возов, посадил их отгонять в корчму обоз, а сам вернулся на базар. Забрав свой воз у Марьяна, догрузил его пудом меди и куском олова килограмма на два, может, кое-что придется самому выплавлять, без специалиста. Купил у местного медника самый большой казан, какой был, литров на двадцать, лишняя посуда в нашем деле всегда пригодится. У местного ювелира увидел красивые золотые сережки с камушками. Так они мне понравились, что сторговал и их, и серебряное зеркальце Марии в подарок. Царский, конечно, подарок вышел, ну так мне ж за ней ухаживать нужно. Все сразу увидят, ухаживает хлопец серьезно. Затем нашел местный вариант заготовок на зиму, когда свежие ягоды заливаются медом, и так стоят. Купил несколько маленьких бочоночков, с виду каждый литров на десять, малина, вишня, ежевика и брусника, прикупил еще разных специй, которые могли мне пригодиться в моем тяжком труде, корицы, гвоздики, имбиря. Ничего более интересного и нужного не нашел. Сообщив Аврааму окончательный результат, семь возов, два без возниц, уплатил ему наперед десять монет за доставку, одиннадцатую, сказал, отдам в Черкассах, и сопровождаемый его удивленным взглядом, направил телегу к нашей корчме.

Пока мотался взад вперед, солнце повернуло на запад, и большим багровым шаром низко склонилось над горизонтом. Отложив подарки в пару переметных сумок, чтоб с утра на заводную кинуть, зашел в корчму. Наши все уже собрались и обсуждали, кто какие гостинцы накупил. Как только я появился, все выбежали посмотреть, что я еще купил кроме бочек и зерна. Потом начались бесконечные расспросы, зачем мне то, да зачем мне се.

— Вот ты, к примеру, знаешь, Богдан, сколько браги можно из твоего зерна наделать?

— Знаю

— И сколько?

— Где-то выйдет три сотни больших бочек

— И что ты с ней делать будешь?

— Продам

— Брешешь!

— Бьемся об заклад на сто серебряков, что до Великого поста всю продам!

— А медь с оловом тебе зачем?

— Чтоб доски пилить.

— Брешешь!

— Бьемся об заклад!

— Да что ты заладил, бьемся да бьемся.

— Каков привет, таков ответ, Дмитро, дай поесть спокойно, как бражки наделаю, так к вам в хутор приеду, продавать.

— Да кто у тебя ее там купит, побойся Бога!

— Ты и купишь, вон серебра, сколько набрал, куда девать не знаешь, бочонок вина заморского за пятнадцать монет купил.

— Так то ж заморское, за двенадцать монет сторговал! — Бочонок был не больше двадцати пяти литров, а стоил как лошадь. — А об заклад с тобой никто биться не будет! Все знают, что у тебе черт за левым плечом стоит, и помогает.

— А вот теперь, ты, брешешь, Дмитро! Вот скажи, когда я в церкви стою, куда черту деваться? Или когда отец Василий на меня свяченой водой брызгал, как бы черт на такое смотрел?

— Все, хватит вам черта к ночи поминать! А ты, Дмитро, поменьше слушай, что про Богдана болтают. Вон, говорили, что он на девок не смотрит, так ты сам видел, брехня то все. Вот когда черта у него за плечом увидишь, или когда его за хвост поймаешь, тогда и будешь говорить.

Вот что жаба с человеком делает, и монет у него немало, причем, подавляющее большинство из них благодаря мне заработанные, и накупил всего о чем мечтал, но как увидел семь возов груженых, так его жаба и начинает душить, и ведь не объяснит почему душит. А как начнешь копать, так докопаешься до такой сути, что самому нечего сказать будет. Ибо, если снять поверхностную шелуху, то душит его жаба, не потому что я это все накупил, а потому что он не может понять, что со всем этим сделать можно, а я видимо понимаю. То есть, претензии нельзя отказать в логике. Почему, Господи, ты одному даешь больше чем другому? Или еще более глубокую претензию высказать можно. Почему, Господи, ты, дав другому так много, не вложил в его голову простую мысль, что в том нет его заслуги, что дано ему только затем, чтоб преумножать, и делиться с другими…