— Что с ней? — спросил Марков.

Его сначала испугались, но он успокоил девушек, отвел от кинотеатра.

— Мы не знали, — оправдывались они, — что фильмы идут без перерыва, вот после четвертого ее и прорвало.

Девушки отошли на воздухе, успокоились:

— Ну надо же, мы замужем, есть дети, а такого даже и не представляли, вот Антонина и не выдержала.

— Ладно, девушки, успокойтесь, пойдем ко мне в номер, выпьем чего-нибудь.

Выпили, закусили датскими маринованными огурцами. Только Антонина взяла огурец в рот, как ее опять стошнило, побежала в туалет. Девчонки оправдывались:

— Ну не знали мы всего этого.

— Не надо было ходить в кино, — только и сказал Марков.

Толя Минаев в 60-х играл в самодеятельной группе «Акванавты», учился в МЭИ. Он считался хорошим клавишником, да и инструмент у него был свой очень неплохой — немецкий орган «Вельтмайстер». В 70-м он окончил институт, а в 71-м женился. В 72-м у него родился сын. Зарплата инженера Мосэнерго — 110 рублей, да и группа «Акванавты» потихоньку разошлась — тоже семейные проблемы. В однокомнатную квартиру Минаевых ворвались заботы о сыне и полное безденежье. Жена Галя неоднократно требовала продать орган — хоть как-то расплатиться с долгами. Но Толя только отвечал: «Инструмент не продам».

В ноябре 1972 года ему позвонил Стас Гельман, гитарист, который играл в разных московских коллективах, и первое, что спросил после дежурного «Здравствуй, Толя!», была фраза:

— Инструмент не продал?

— Нет, — ответил Минаев.

— Ну вот, отлично, — сказал Гельман, — тут за МКАДом новый ресторан открывается, «Столичный», югославы строили, полная Европа. Собираю группу, пойдешь клавишником?

— Надо подумать, — сказал Минаев.

— Чего там думать, — Гельман был неудержим, — завтра, в пятницу, у нас открытие, вот и подумаем, приезжай, к пяти настроимся, аппаратуру привезем, записывай адрес.

— Может, попробовать, — решили Минаевы, — может, и будут какие-то деньги.

Отпросился на работе: мол, ребенок заболел. Минаев взял от дома на проспекте Мира такси и за 25 минут с инструментом доехал до ресторана — действительно, до МКАД не далеко. Уютный ресторан, просторная сцена, хорошая световая установка, отличная звуковая аппаратура — югославы поставили как комплект оборудования для сцены. Пока официанты накрывали столы, удалось порепетировать. В общем-то, музыканты были опытными людьми, пели и играли от души. После 10 вечера начались заказы: это — песенка для Маши, это — песенка для Кати, а это — для Раисы Ивановны. Играли до часу ночи. В час тридцать подошел Гельман и отдал Толе 200 рублей:

— Держи, старик, это только начало.

Другие музыканты были тоже довольны, первый блин не получился комом.

В субботу и воскресенье в ресторане почти сразу начались заказы. Место оказалось очень людным: а как же, строили югославы, да и оркестр хорошо играл. За три дня Минаев заработал 800 рублей. В понедельник он уснул на работе, его поили крепким кофе, все понимали, — у человека болеет маленький ребенок, тут не до сна.

В понедельник с заработком было похуже, народу поменьше. Во вторник был выходной, жена Галя взяла сына на себя, дала Толе поспать. В воскресенье подсчитала, сколько же заработали за неделю, получилось, с вычетом такси, 1300 р. — это при зарплате инженера 110 рублей в месяц. Через месяц, когда Толя вымотался окончательно, Гельман предложил ему перейти на работу в МОМА — организацию, которая контролировала работу ансамблей во всех московских ресторанах. Толя уволился из Мосэнерго, перешел на работу в МОМА, отоспался, стал больше времени проводить в кругу семьи, да и зарабатывал раз в 5 больше, чем в Мосэнерго. В ресторане жизнь тоже шла своим чередом, у московской публики стало очень престижным бывать в модном ресторане «Столичный». Директора магазинов, карточные шулера, фарцовщики, артисты кино, врачи-стоматологи, слесаря «жигулевского» техцентра, продавцы магазина «Березка», путаны с иностранцами, ну, в общем-то, все солидные люди. И гуляли по-солидному, с размахом, денег особенно не считали, главное — повеселиться в модном ресторане.

Толе Минаеву нравилось, что в ресторане, или, как говорили, в кабаке, можно было играть многое из того, что не разрешалось на официальной эстраде в различных ВИА. Во-первых, пели на языках оригинала того или иного шлягера — английском, итальянском, французском и т. д. Пели и играли популярные советские песни. Музыканты, как правило, в кабак подбирались умелые, и все внимательно следили, какие песни популярны там у них, за рубежом, и в московских кабаках, что публика заказывает: а как же, это деньги музыкантов, и не малые в 70-х годах. Все-таки какие-то самодеятельные группы остались, играя рок-н-ролл и бит-музыку, упрямо не понимая или не хотя понять, что с «гитаристами» уже определилась и власть, она и решила все за них: есть официальные ВИА, есть филармонии, все остальное — самодеятельность.

А она и была самодеятельностью, как ни копируй западные рок-группы, записанные в студии и сделавшие не один дубль той или иной песне, все равно в домашних условиях, на плохонькой гитаре и с очень средним усилителем толком ничего получиться не могло. Но им, упорным, казалось, что вот-вот сейчас мы вам сыграем, мы докажем. Но доказывать никому ничего не надо было, весь этот рок-н-ролл никому, в сущности, и не был нужен. Ансамбли у нас есть свои, музыканты — тоже. Все официально и законно. А самодеятельность — она и есть самодеятельность, у них там все непризнанные гении, а ведь давно известно: с гениями и сумасшедшими — только лаской.

Где-то в начале июля, забирая письма из посольства СССР с Стокгольме, Марков среди прочих обнаружил письмо из Москвы, написанное не знакомым ему почерком. Интересно, кто это? Открыл:

«Здравствуй, это я. В ближайшие дни ты получишь лично от меня подарок, не пугайся, здесь все в порядке, и все от чистого сердца. Твоя Варя».

«Ух ты, Варя! Это же Барбара».

Еще раз внимательно осмотрел конверт — советский, штемпель московского отделения связи, все ловко, не подкопаешься.

Как-то вечером только добрался с очередной группой советских туристов из Копенгагена в Стокгольм и разместил группу, как к нему подошел менеджер отеля:

— Господин Марков, вчера из магазина «Sven-ska-Electronica» доставили ваши покупки. Когда принести их к вам в номер?

Саша все понял — это Барбара.

— А может это все полежать у вас несколько дней? А то мне хранить негде, — попросил он.

— Когда скажете, тогда и доставим, — ответил менеджер.

В субботу, отправив очередную группу, получил наконец две коробки и чеки на свое имя. Покупатель он — Марков Александр. В одной из коробок магнитофон «Revox», в другой — усилитель «Marantz» мощностью 2 х 25 Вт, в той же коробке небольшие колонки фирмы JBL.

— Однако! — только и сказал Марков.

Все было очень компактно упаковано и можно было отправлять самолетом — не разобьется. Саша убрал коробки в шкаф. Распаковывал все это он уже в Москве, куда долетел рейсом SAS, скандинавской авиакомпании, — подарок от «Фольке-туриста».

С головой погрузившись в московскую жизнь, Марков обратил внимание на явление «кабак», побывал в нескольких ресторанах. Играли здорово, музыканты были из хороших московских групп. В кабаке можно больше зарабатывать, чем на эстраде, мотаясь с гастролями по городам Советского Союза.

Саша Марков в 1974 году уже работал в Министерстве высшего образования СССР, в протокольном отделе Управления внешних сношений.

Как-то в мае, после праздников, в центре заглянул на Неглинную в музыкальный магазин и в дверях столкнулся с Витьком. Тот сильно удивился:

— Санек? Ты ли это? Тебя уже выпустили?

— Откуда? — ошарашено спросил Марков.

— Ну тебя же вместе со Шписом взяли. Да тебя долго и не было.

Марков достал удостоверение, раскрыл его и показал Витьку — «Министерство высшего образования СССР». Тот прочел.