Говорить о финансовом и экономическом положении страны не берусь, ты ведь знаешь, что для меня это всегда было закрытой книгой. Оригинальная внешняя сторона в большинстве учреждений, причины которой я так и не поняла, это то, что они все объяты perpetuum mobile 73*. Все учреждения то и дело переезжают из улицы в улицу, из здания в здание, из одного этажа на другой, из одной комнаты в другую.

Улицы переименованы. Невский — теперь проспект 25-го Октября, Литейный — улица Володарского, Морская — улица Халтурина. Есть проспекты. Карла Либкнехта и Карла Маркса. Есть просветительское учреждение Розы Люксембург. Царское Село переименовано в Детское Село. В память коммунистки Веры Слуцкой Павловск назван Слуцк. Таврический дворец, так много видевший в своих стенах, именуется Дворец Урицкого. Дворец вел. кн. Сергея Александровича называется Дворцом Нахамкеса, и много превращений в том же роде.

Понаставлено множество памятников великих деятелей, отцов революции, из глины — Лассаля, Карла Либкнехта, Розы Люксембург, Володарского. Поставили Перовской — пришлось убрать. Изображение было в виде не то громадной летучей мыши, не то сталактита, стояло у Николаевского вокзала; все, проходя, невольно останавливались и вместо почтения покатывались со смеха.

Появились новые придворные художники и скульпторы — футуристы. Придворные поэты — Маяковский, Демьян Бедный, слесарь Герасимов, матросы — Кириллов, Клюев и Есенин 74*.

Пантеон современный — Марсово поле, где хоронят великих усопших коммунистов, — нечто вроде свалочного места, ну да это повсюду.

Санитарное состояние города ужасающее. Дома за отсутствием ремонта, по неимению нужного материала и рук, накануне полного разрушения. Ни фановых, ни водопроводных труб нет, гвоздей и то достать трудно. Вследствие недостатка топлива все деревянные дома, барки и окрестные леса снесены. Водопроводные и канализационные трубы полопались. Нечистоты, мусор, грязная вода выбрасываются куда попало — на лестницу, во двор, через форточку на улицу. Все это накапливается и превращает город в клоаку, несмотря на устройство всевозможных санитарных «дней» и «недель» — повинностей для истерзания буржуев. Дворники же упразднены как буржуазный пережиток.

Температура как в частных квартирах, так и в большинстве учреждений на нуле, все и на службе и дома сидят в шубах и шапках. Спят не раздеваясь. Многие не моются до воскресенья, белья не меняют за отсутствием мыла и, конечно, вшивеют. Вши повсюду: в вагонах, больницах, трамваях, школах. А вошь, как говорят, главный проводник заразы.

Не могу умолчать об оригинальной спекуляции этим продуктом. Красноармейцев сильно тянет в деревню, а отпуск дают только как отдых после перенесенного сыпного тифа, и вот солдатики задумали делать себе прививки тифа посредством вшей. Сейчас же нашлись и поставщики. За коробку с пятью вшами с сыпного больного брали 250 рублей, и дело пошло к общему удовольствию.

Смертность в Петрограде ужасающая, эпидемии возвратного сыпного тифа, испанки, дизентерии и холеры. Население в 1917 году было 2 440 000 в Петрограде, а в 1920 году насчитывают всего 705 000; конечно, расстрелы, эмиграцию тоже надо иметь в виду. Состояние больниц не поддается описанию. Все больницы и эвакуационные пункты забиты людьми. Мне говорил известный врач Николаевского госпиталя: целые партии в десяток тысяч красноармейцев, прибывших больными с фронта, держали в вагонах под Петроградом за невозможностью принять их в госпиталя. Врачебный персонал сам повально болен. Больные отмораживали себе руки и ноги и умирали от замерзания.

В больницах в палатах на 200 больных один-два термометра. Медикаментов самых необходимых: касторовое масло, сода, не говоря уже о наркотиках, — нет. В операционных комнатах мороз, у операторов коченеют руки. Они не могут держать инструментов в руках. Ванны не действуют, уборные — клоака. В мертвецких груда скопившихся трупов, так как ни гробов нет, ни перевозить не на чем. Сиделки понятия об уходе за больными не имеют; грубы, обирают больных. Сестры милосердия новой формации флиртуют, а не занимаются делом.

Путешествие теперь — мучение ада. Вагоны забиты людьми, никаких подразделений на классы нет, хотя комиссары и прочие важные чины государства имеют не только особые отделения, но и целые вагоны в своем распоряжении. Двигаются поезда черепашьим шагом. Достать питание в дороге немыслимо. В лесу поезда часто останавливаются. Пассажиров заставляют выходить из вагонов, им дают топоры, и вместе с рабочими поезда они валят деревья, а потом пилят их.

После этого дрова относят к топке, пассажиры расходятся по вагонам, и путешествие продолжается, пока дрова не заканчиваются.

Износ вагонов страшный. Товарищи забираются даже в сетки для ручного багажа, ездят на крышах вагонов, на паровозах, на подвесных прутьях пульмановских вагонов. Внутри все кишит вшами. Такая же картина в трамваях. Катастрофы то и дело, за недостатком смазочных средств вагоны горят, люди в панике выскакивают, выбивают стекла, калечат друг друга.

Приезжавшие из провинции уверяли меня, что в таком же положении вся совдеповская страна, эта обезумевшая большевистская империя, империя зла и разрухи.

Вот таковы мои впечатления о коммунистическом рае, которыми я хотела с тобой поделиться.

Конец

Но достаточно. Пора эти воспоминания кончить. Мой сын с остатками своей армии находится в Константинополе, его дети во Франции, а мы, старые люди, сами по себе. Печально глядим мы на гибель нашей родины, с горестью смотрим, как зарубежная Русь грызется между собою за будущую, более чем гадательную власть. Впереди одна смерть-избавительница. Серо, однообразно, бесполезно тянутся дни за днями, но жизнь окончена.

Остается подвести итоги.

России больше нет… Миллионы людей убиты, миллионы умерли от голода, миллионы скитаются на чужбине. Жизнь заглохла. Поля зарастают бурьяном, фабрики не работают, поезда не ходят, города вымирают, на улицах столицы растет трава. Недавняя житница Европы уже не в силах прокормить себя. Голодные, озверелые люди, как волки, покидают свои логовища и в поисках за пищей набрасываются на соседей.

А в активе?

В активе общественные силы — все те же слишком (увы!) знакомые лица, алчущие сыграть роль, на которую они не способны.

Заветы революции? Какие? «Грабь награбленное»? «Смерть буржуям»? «Диктатура пролетариата»? или «Закон и равноправие»? Чтобы определить ценность заветов, нужно предварительно сговориться, в чем именно они заключаются.

Остатки русской армии? Хранители русской чести. Одними забытые, другими оплеванные?!

Или легенда, красивый миф о богатыре Илье Муромце, который после вековой спячки воспрянет и будет творить чудеса?

Увы! С таким активом едва ли Россию восстановить.

Правда, остается еще одно — долг чести бывших союзников. Но сведущие люди утверждают, что в наше время долги чести платят лишь чудаки с устарелыми взглядами, а не просвещенные нации.

А тем не менее — вопреки очевидности, вопреки здравому смыслу — верую… Россия будет!

КОММЕНТАРИИ

В основу данного издания положен финский перевод воспоминаний Н.Е. Врангеля: Vapaaherra N.E. Wrangclin Muistelmia. Maaoijuudcsta Bolshemismiin. Porvoossa: Werner Soderstrom Osakeyhtio, 1922. Vol. 1: 1847–1895; Vol. 2: 1895-

1921. Части текста, имеющие аналог в русском издании (Воспоминания: От крепостного права до большевиков. Берлин: Слово, 1924), даны по нему, остальное переведено с финского.

В комментариях использованы следующие сокращения:

Бенуа — Бенуа А. Мои воспоминания: В 2 т. М., 1990.

Валуев — Валуев П.А. Дневник министра внутренних дел: В 2 т. М., 1961.

Витте — Витте С.Ю. Воспоминания: В 3 т. М., 1960.