Друзья Ренуара, кто бы они ни были, увлекались живописью и обсуждали её. Возможно, они комментировали и те несколько строчек, которые молодой, двадцати шести лет, писатель Эмиль Золя в статье, опубликованной в газете «Л’Эвенман», посвятил картине Моне «Женщина в зелёном платье», выставленной в Салоне. Не этот ли номер от 11 мая 1866 года лежит на столе перед Сислеем? Это уже пятая статья Золя с 27 апреля. Назвав её «Реалисты в Салоне», он приветствует выразительность портрета Камиллы 47в зелёном платье, представленного Моне, и заканчивает фразой: «Я не знаком с господином Моне, я даже полагаю, что никогда прежде не видел ни одной из его картин. И в то же время мне кажется, что я — один из его старых друзей». Этих слов Ренуару было достаточно, чтобы считать Золя своим единомышленником.
В гостиной этого трактира, в гостях у Ле Кера, а также во время путешествий, совершаемых Ренуаром и его друзьями в поисках подходящих «мотивов», во время которых они иногда добирались до Милли-ла-Форе или Море-сюр-Луань, — всюду оживлённые беседы только убеждали их в правильности избранного курса. «Они понимали, что главная их задача — писать как можно проще».
С этих пор Лиза непрерывно позирует Ренуару. Он изобразил её за шитьём, с причёской, повязанной лентой, писал с неё «Даму с птичкой»,в элегантном платье, с букетом в руке. А летом он написал её обнажённой, сидящей на скале. Ренуар работает день за днём. «Я возвращался совершенно разбитым. Но стоило немного подкрепиться, как в голову начинали лезть всякие идеи. Их невозможно было остановить. Я называл себя глупцом, так как на следующий день нужно было снова приниматься за работу». Живопись превращалась в возлюбленную, самую требовательную из всех. «Именно с моей кистью… я предаюсь любви».
« Обнажённая», для которой позировала Лиза, возможно, была ещё не завершена, когда Ренуар, вернувшись в Париж, поселился у Базиля на улице Висконти в доме 20. В конце февраля 1867 года ещё одна незаконченная картина прибыла в мастерскую на улице Висконти. Это были «Женщины в саду»,которых Моне не дописал, хотя провёл несколько месяцев в Нормандии. Базиль сообщил тогда своей матери: «После моего последнего письма произошли новые события на улице Висконти. Буквально с неба свалился Моне с целой серией потрясающих полотен, которые будут пользоваться огромным успехом на выставке. Он будет жить у меня до конца месяца. Он и Ренуар, вот два художника, не имеющих своей мастерской, и я их приютил. Я очень доволен, у меня достаточно места для всех нас, и они оба очень жизнерадостные».
Они работали бок о бок в мастерской, подготавливая картины для Салона 1867 года. Возможно, Базиль заканчивал тогда «Террасу в Мерик»,в то время как Моне дописывал своих «Женщин в саду».А Ренуар, чтобы его не упрекнули в непристойности, переделал обнажённую Лизу в «Диану-охотницу»:прикрыл бёдра богини мехом, а у ног её распростёр убитую лань. Ренуар надеялся, что жюри Салона, испытывающее беспредельное уважение к античности, не станет отклонять его работу
Вердикт был вынесен в марте. Были отклонены «Женщины в саду»Моне, а также «Терраса в Мерик»Базиля и «Диана-охотница»Ренуара. Ренуар, несомненно, был солидарен с точкой зрения Базиля, написавшего родителям: «Мои картины не приняты на выставку. Не слишком огорчайтесь из-за этого, это не обескураживает, напротив. Я разделяю эту участь со всеми теми, кто представил хорошие работы в Салон в этом году». Базиль составляет петицию с требованием организовать новый Салон отверженных. Ренуар с друзьями подписывает её. Тщетный демарш… Что касается 2500 франков, собранных для художников, чьи работы были отвергнуты Салоном 1867 года, то их было совершенно недостаточно, чтобы построить павильон, подобный павильону Курбе или Мане, или найти место, где, как надеялся Базиль, можно было бы организовать «отдельную выставку».
Ренуар посетил павильон, возведённый Курбе на площади Альма, в стороне от Всемирной выставки, развернувшейся в 1867 году на Марсовом поле. Курбе распорядился оборудовать внутри павильона, на антресоли, небольшое помещение, где бы он мог ночевать, чтобы оказываться у своих работ в момент открытия павильона и общаться с посетителями. Но однажды утром, рассказывал Ренуар, «когда появились первые посетители, Курбе ещё только переодевался. Чтобы не упустить первых энтузиастов, он спустился к ним во фланелевом жилете, не успев сменить его на сорочку, которую держал в руках. Рассматривая свои полотна, он стал восклицать: “Как это прекрасно! Как великолепно!.. Это настолько прекрасно, что просто оторопь берёт!”». Ренуар не выносил тщеславия Курбе.
Он посетил также павильон Мане, где были выставлены 50 картин, копии, офорты. Возможно, перед «Умершим Христом»Ренуар услышал, как Курбе спросил у Мане: «А ты видел ангелов, чтобы знать, есть ли у них задница?» Ренуар внимательно рассматривал полотна Мане, переходя от «Завтрака на траве»к «Трагическому актёру», от «Флейтиста»к «Уличной певице», от «Философов»к «Олимпии»…Эти работы не совсем его убедили: «Мане? Блестящий художник, но он никогда не умел писать женщин, даже Олимпию, с которой едва ли кто-нибудь решился бы переспать». Но это было не столь важно. Главное — посещение этих двух павильонов позволило ему прийти к заключению: «Курбе — это всё ещё традиция; Мане — это новая эра».
В мае раздосадованный Базиль уезжает на юг, в Монпелье. Ренуар и Моне остаются вдвоём в мастерской на улице Висконти. Порой Ренуар сопровождает Моне в Лувр. Он только что получил разрешение писать церковь Сен-Жермен-л’Оксеруа или сады Инфанты с террасы Колоннады Лувра, повернувшись спиной к залам, где выставлены полотна, которыми он восторгался. Много лет спустя Ренуар вспоминал: «Когда я говорю, что учился писать в Лувре, я не хочу сказать, что ходил туда сцарапывать старый лак с картин, чтобы разгадать приёмы и начать снова писать, как Рубенс и Рафаэль».
В июле он покидает Париж и отправляется в Шайи-ан-Бьер, где жизнь намного дешевле. Базиль может подтвердить, что в отличной гостинице «Белая лошадь» за 3,75 франка в день можно прилично устроиться с питанием. Ренуар уезжает туда вместе с Лизой, своей возлюбленной и моделью…
Работа была прервана только визитом в Шантийи к Эдмону Мэтру. Базиль встретил его у Лежоснов на авеню Трюден, у подножия холма Монмартр. Хозяйка дома, Валентина Лежосн, была кузиной его матери. Её муж с 1861 года служил в Генштабе. Они принимали у себя Шарля Бодлера, Эдуара Мане, Надара и Барбе д’Орвийи. 48Именно в их доме, где в гостиной висела копия «Завтрака на траве»Мане, Базиль впервые встретился с Полем Сезанном, отец которого, банкир, поддерживал с Лежоснами дружеские отношения. Эдмон Мэтр, забросив изучение права в Бордо, выполнял время от времени поручения администрации города Парижа. Его семья в Бордо, очень состоятельная, смирилась с его образом жизни дилетанта, когда он переходил из студии в концертный зал, забросив палитру и кисти и занявшись игрой на рояле, а затем, оставив партитуру, переключался на книги. Несколько раз Мэтр увлекал Ренуара в зимний цирк, где уже в течение нескольких лет главный дирижер оркестра Жюль Этьен Паделуп давал концерты, в частности дирижировал произведениями Вагнера.
Однако ни эрудиция, ни чувство юмора этого обаятельного повесы не могли придать Ренуару уверенности в своей судьбе. Он должен был показать ему свои картины, так как ему необходимо было их продать, чтобы заработать на жизнь. Использование шпателя, которым он выполнил некоторые части своей «Дианы-охотницы», по-видимому, явилось одной из причин того, что жюри Салона отвергло эту работу… Но и отказ от этой техники не принёс ему решение проблемы. Его картины, одна за другой, вызывают у него сомнения. «Мне приходилось соскребать ножом неудачные участки с холста; я не мог, в случае надобности, перенести фигуру на другое место, не поцарапав холст». Ему было необходимо найти такую манеру письма, какая удовлетворяла бы его требовательность: «Я пытался писать мелкими мазками, что позволяло мне лучше делать переход от одного тона к другому, но эта манера письма придавала поверхности шероховатость, а мне это совсем не нравилось. У меня свои маленькие причуды, я люблю ощупывать свою картину, поглаживая её рукой».