В рукописи больше не говорится о том, что Тит помогал беглым от царского гнева людям, но его односельчане, видимо, каким-то образом постра­давшие от «медной реформы» — при торговле или при уплате податей, — обвинили в неприятностях именно его. Во всяком случае, «всем миром при­шли они к нему (Титу) на двор и упрекали, мол, ты с твоими дружками-боярами учинил нам разор. Потому ты во всем и повинен. Коли не заплатишь серебро в казну, съезжай со двора и живи своим умом». Благодарность народная коротка, позабы­ли крестьяне о том, что именно вменяемая ему в вину «дружба с боярами» несколько лет назад при­несла деревне немалую выгоду. Что же Тит, неуже­ли не напомнил о том, как лечил и учил уму-разу­му односельчан, неужели малодушно промолчал и ушел из деревни? Может быть, он так бы и посту­пил, ведь биограф пишет, что «он никогда не всту­пал в споры и свары», но вмешалась Улита. Вот как описано в рукописи ее заступничество: «Вышла Улита, с дитем малым на руках, встала добродея (творящая добро, правду) перед мужиками и ска­зала все, что знала про бесстыжие их домыслы, кле- ветные наветы и злую напраслину». По этому выс­казыванию можно представить себе характер этой женщины — бесстрашной, честной, справедливой, недаром же в рукописи она названа «добродеей». Такие прозвища давали только «женам, умом му­жам равным». Помятуя о нравах того времени, можно предположить, что особого внимания на ее слова мужики не обратили, но, «устыдившись, ушли, затаивши злобу на Титушку». После выступ­ления Улиты Тита на некоторое время оставили в покое, однако «не переставали чинить ему козни». Что могло это означать? Скорее всего, односель­чане постарались лишить его врачебной практики. А вот каким образом, можно понять из последую­щих событий в жизни Тита.

Немилость церкви. Обвинение в колдовстве

Это не два зверя собиралися,

Не два лютые сбегалися;

Это Правда с Кривдой сходилися, Промежду собой они дрались-билися. Правду Кривда одолеть хочет. Правда Кривду переспорила,

Правда пошла на небеса,

А Кривда пошла у нас вся по земле.

Так в рукописи начинается история обвинения Тита в колдовстве, ереси и прочих «непотребных действах». В отступление от повествования нуж­но заметить, что биограф, составивший описание жизни Тита Нилова, был изрядно образованным человеком, ведь приведенные стихи являются ча­стью «Голубиной книги», содержание которой се­годня известно только специалистам-славяноведам!

Далее следует такой текст: «И они покаялись от пользования Титовым искусством и отреклись от его благого участия. И сказали, что лучше уме­реть, чем от него хоть малую помощь принять». Данную фразу, видимо, следует понимать так: крестьяне не только перестали обращаться к Титу за помощью, но и приходящим больным «отсове­товали» пользоваться услугами знахаря. Во вся­ком случае, по этому поводу написано следующее: «Никакого здоровья из его рук не нать (не надо), ибо то суть бесова, богупротивная. Чего жаждете — крепости ли тела на земле али душевного вечного покоя?» И еще: «Кабы свят муж он был, не при­стало бы ему по лесам шариться. Помолился бы, и все бы прошло».

Здесь следует снова отвлечься от рассказа о Тите Нилове, чтобы понять, почему же крестьяне стали вести себя таким образом. Колдовство не только в Европе «выжигалось каленым железом». В России середины XVII века обвинение в «ведь­миных сговорах» каралось ничуть не меньше. За­писи того времени повествуют о том, что «ведьм опускали в воду под лед, испытывали огнем (сжи­гали на кострах) и воздухом (через задний проход кузнечными мехами вдували воздух) и пр.». Обви­нение в колдовстве было тяжким преступлением, и несчастный, «подпавший под эту статью», редко оставался «живым и целым».

Как же Тит оказался в компании ведьм и кол­дунов, ведь ничего злого он не делал, а только по­могал людям? На этот счет есть следующие запи­си. Первая (как предыстория): «Любил Улиту один кузнец, и был он желанным зятем для ее отца. Свадьба Тита и Улиты не остудила его пылу, а, на­оборот, распалила. Ходил тот кузнец к Улитину отцу и говорил, как можно Тита извести, — мол, и колдун он и бесов слуга. Титов тесть тому не по­творствовал, бо его жена была в немочи, а окромя Тита никто ей не мог помочь. Но любы старосте были Кузнецовы слова, бо чаял он дочь в родимый дом вернуть». А вот и вторая запись: «А тут еще напасть случилась — волки пошли скот резать. Ста­роста пришел к Титу с просьбой, чтоб прогнал зве­рей и не дал селянам помереть с голоду». Добрый человек доверчив, потому и не представить ему, что его благодеяния могут быть истолкованы во вред ему самому или кому бы то ни было. Так и наш зна­харь — принял как руководство к действию просьбу старосты, не ожидая никакого подвоха. Почему именно к Титу, а не к охотникам или егерям обра­тились люди, тоже понятно. Как уже упоминалось, Тит, прошедший обучение у Велесовой жрицы, должен был знать тайные имена зверей и птиц (ключи), благодаря которым мог найти с ними об­щий язык. Отсюда вывод: Нилов был единствен­ным, кто мог выйти против волчьей стаи, чем и вос­пользовались кузнец и Улитин отец. И он вышел против волков. В рукописи так описывается это событие: «И встал он (Тит) на колени в чистом поле и пропел древнюю песнь (видимо, заговор). И взвы­ли волки свою звериную тоску и ушли из тех мест. И тому свидетелем был причинный дьяк (судей­ский) Аким, кто указывал дале перед святой цер­ковью, что Тит колдун». И еще есть запись, почему Нилов оказался обвиненным в колдовстве: «Ули­та с сыном собирала ягоды, а Тит — свои травы и коренья. И разошлись они в разные стороны. Ус­лыхал Тит Улитин крик о помощи. Примчался и увидел, что на его жену и сына идет медведь. И ска­зал он зверю слово заветное, и медведь ушел». Чуд­но человек понимает случившееся. Улита после этого случая ушла с ребенком в родительский дом. Неужели женщина, прожившая несколько лет под одной крышей с Титом, вдруг поверила наветам со стороны? Может, и да. Но скорее всего она просто устала от безденежья.

Отступничество самого дорогого человека Тит пережил с большим трудом. Жить ему больше не хотелось, и он не стал защищаться от обвинений. «Колдовал ли ты?» — спрашивал его дьяк. «Кол­довал», — говорил Тит. «С бесами сношался?» — спрашивал дьяк. «Сношался», — говорил Тит. За­чем же он возводил на себя такую опасную напрас­лину? Я думаю, что разрыв с Улитой стал для него самым большим несчастьем, но тем не менее он не хотел верить в предательство любимой и меч­тал о смерти, дабы не получить подтверждения тому, что она поверила в его «сатанинскую» дея­тельность. Но казни он все-таки не дождался. В разбирательство вмешалась Марфа Соковнина (сестра знаменитой боярыни Морозовой и род­ственница царя Алексея по его жене Марии Ми- лославской). «Младая боярышня выслушала дья­ка и долго смеялась. И сказала так: коли такие его дела негодными были, что ж вы, псы, только сей­час это поняли. А ведь многие из вас живы по сю пору только ему благодаря, нет ли?» Почему Мар­фа Соковнина вмешалась в суд над простым кре­стьянином, можно легко догадаться. Очевидно, и ей Тит когда-то помог. Конечно, заступничество такой сановной особы напугало и деревенского священника, и крестьян. Знахарь был оправдан и «отпущен с миром».

Но Улита все-таки не вернулась к мужу. «Сто­роной обходила его, будто бы он был зачумлен­ный». Не позволяла она и сыну общаться с Ти­том, «чтобы колдуном мальца не сделал». Можно представить, каково жилось Титу в деревне, где он стал парией. Видимо, поэтому «все чаще он ухо­дил в лес, иной раз неделями дома не появлялся». Однако больные снова стали приходить в его «гос­питаль-избу». И может быть, мало-помалу утих­ли бы слухи и примирился бы Тит с односельча­нами, если бы не кузнец, который «не давал ему проходу, задирал и обижал сильно». Почему он после ухода Улиты не оставил в покое знахаря, тоже понятно: в те времена разводов не существо­вало. Церковь имела право на «развенчание», но только в исключительных случаях: бездетность одного из супругов, принятие другой веры. Но, как правило, такие процессы проводились только для знатных людей. Кузнец же хотел не только разлу­чить Ниловых, но и жениться на Улите. Поэтому ему было нужно физически уничтожить Тита, ведь только в случае его смерти он мог достичь желан­ной цели. Обозленный неудачной попыткой с об­винением в колдовстве, он стал изобретать другие способы ликвидации знахаря. Вот что по этому поводу написано: «Задумал тот кузнец совсем злое дело. Решил он уморить кого-нибудь, чтобы об­винить в том Тита». Возникает вопрос: каким об­разом он мог это осуществить? В рукописи об этом ничего не сказано, но можно предположить, что кузнец стал действовать через пациентов Тита, например, мог подсыпать яд в лекарственные сбо­ры, которые готовил знахарь, или, убив кого-ни­будь, подбросить на место преступления принад­лежащую Нилову вещь. Но судьба подарила ему возможность избавиться от соперника, не обагрив руки кровью: умерла мать Улиты. «Долго баба мучилась от болей, пока Господь не избавил ее и не упокоил ее душу», — пишет биограф. По всей видимости, кузнец воспользовался этим случаем, потому что «поднял новую смуту против Тита и говорил, что Улитина мать умерла от яду, кото­рый был в лекарстве, данном ей знахарем. И все поверили. Тит же в то время жил в лесу и не ве­дал, что случилось».