— Брошенные земли у Края. Что там — мало кто знает. Может, только те, кто живет рядом. Там твоя Башня. То есть ближайшая из Башен. — Брюс ногой затер нарисованное.
Девушка разочарованно поджала губы.
— Если она пустует, придется идти дальше, по движению земли…
Брюс предпочел сделать вид, что не услышал, занятый изгнанием полчищ комарья, воспользовавшихся дремотой костра.
— Ты никогда не задумывался, почему говорят «по движению земли»? Ведь солнце вращается вокруг земли совсем по другому пути?
Ну эту реплику можно и заметить, она вполне безопасная. Вот только ответ ограничивается лишь пожатием плеч:
— Все так говорят. Устойчивое выражение. Рудимент давних времен. Разве твой учитель Фарр не рассказывал?
Элия вскинулась было, но, не углядев в выражении Брюсова лица ничего оскорбительного, повела плечом:
— Он обычно придерживается только фактов. Говорит, что в словах таятся ловушки, ибо слова есть плоть мысли, а значит, покорны чужой воле. Он даже не одобрял, когда я читала книжки, считал, что в них самая опасность.
Как ни странно, но тут капитан Фарр, сам того не ведая, вторил Брюсову дяде-некроманту, что запрещал воспитаннику даже подходить к библиотеке. «Они выжрут твой мозг!» — твердил дядя, заловив непоседу у полок. И кажется, угроза имела вовсе не иносказательное значение.
— А ты откуда знаешь географию? — Элия распустила волосы, надеясь их просушить. Легкие светлые пряди рассыпались по плечам. Присутствие наблюдателя самоуверенную баронессу не заботило ничуть. — Ты же не покидаешь Стогоры?
Брюс не без усилия отвел глаза. Айкина стрижка была короче, а локоны всегда упрямо вились от влаги.
— Однажды я совершил очень длинное путешествие в сопровождении особых натуралистов. Хватило впечатлений на много лет.
Он не стал добавлять, что прочел все книги по землям мира, какие только мог достать, пытаясь вычислить место, звавшееся его домом. Брюс не помнил названия родного поселка, даже не помнил провинции. Но помнил путь, которым его увозили. И пытался по книгам определить, откуда началось это путешествие…
Элия помолчала, упрятав подбородок в ворот куртки. Кончики влажных прядей высыхали и топорщились. Брюс пошевелил хворост, пытаясь развеселить пригасший огонь. И внезапно услышал:
— У тебя лицо распухло.
— К утру будет еще хуже.
— Я действительно не думала, что… Мне казалось, что мага они должны испугаться… А они не испугались. Почему?
— На Крупяной крайне люди черствые. Их и драконами не запугаешь, у них свои страшилки. К тому же так они тебе и поверили!
— Ты и в самом деле странный маг… Ты вправду некромант?
— В моем приговоре значилось именно такое обвинение.
— Про тебя рассказывают разное.
— Что, например?
Она снова повела плечом, не ответив. Но, судя по гримаске, которую она мельком состроила, вряд ли это было нечто лестное.
— И не страшно было соваться в логово к тому, про которого рассказывают «разное»?
— Я подумала, что уж ты точно можешь мне помочь… К тому же мне не бывает страшно. Никогда, — добавила она мрачно.
— Повезло тебе.
— Ты так думаешь? — она вдруг уставилась на Брюса так, что ему стало неуютно.
— Это был неудачный комментарий, — вмешался примолкший было Дьенк.
— Что такого я сказал? — удивился Брюс, ответив сразу обоим.
— Однажды… Много лет назад через замок Загорских проезжала женщина, — заговорила Элия отстраненно, но с напряжением. В глазах ее плясали отраженные огоньки. — Она путешествовала откуда-то с Края земель. В замке ее хорошо приняли, барон был добрым человеком и хорошим хозяином. К тому же тогда он был страшно счастлив: после долгого, многолетнего ожидания супруга наконец родила ему дочь…
Так, так, так… А ведь его не сказками потчуют. Брюс не решался даже комара прихлопнуть, чтобы не спугнуть сторожкую рассказчицу.
— К тому моменту девочке уже исполнилось пять лет, и как раз был день ее рождения. И ей подарили маленькую лошадку… Только девочка хотела лошадку большую, и, пока все отвлеклись на угощение, она невесть как оседлала одного из жеребцов, что принадлежали приезжим… А конь сорвался с привязи и понес ее на дорогу… Приезжая женщина оказалась ведьмой. Так вот, она остановила жеребца еще до того, как ребенок сорвался. Но, к величайшему всеобщему удивлению, когда девочку сняли с седла, она беззаботно смеялась. Приключение ее только развеселило… И ведьму это чрезвычайно позабавило. «Какая храбрая девочка! — сказала она. — Что ж, желаю тебе навсегда остаться такой бесстрашной!..»
Элия повернула голову к Брюсу, в глазах ее все еще билось пламя. Светлые волосы, обрамлявшие лицо, казались неестественно темными по сравнению с белизной щек.
— Это и есть мое проклятие. Ведьма забрала мой страх. Может быть, она действительно хотела одарить меня. А может, просто посмеялась.
Брюс молчал, не находя слов.
— Думаешь, это весело — жить вовсе без страха? — Элия смотрела на него в упор. — У тебя отняли нечто важное. Забрали кубик из пирамидки… — Она сделала резкий жест, будто взяла невидимый кубик с земли. — И жизнь стала сразу иной. Конструкция еле стоит. — Теперь она подбросила невидимый кубик на ладони. — Какой бы я могла быть, если бы недостающий элемент был на прежнем месте?
Вот теперь многое прояснилось. Все странности в ее поведении. Только человек, лишенный страха, а с ним и инстинкта самосохранения, может вести себя так безрассудно. Можно научить его следить за своими поступками, но это все равно что все время помнить о необходимости постоянно принимать лекарство. Случается забыть…
— Человек сложнее пирамидки из кубиков.
— Вот именно… Оттого и изъян сразу незаметен. Нужно время, чтобы все разрушилось.
Элия швырнула незримый кубик в кусты. Притихший Дьенк машинально уклонился.
— Я даже не знаю, жива ли сейчас эта женщина… Никто из тех магов, которых просил о помощи мой отец, не смог забрать ее дар. Я надеюсь найти Аррдеаниакаса. Ведьма была его женой. — Элия хмыкнула и поправилась: — Одной из последних его жен.
Дьенк тоже слушал, насторожив оттопыренные уши. Но в физиономии его читалось не удивление, а сочувствие, словно история ему уже была знакома.
Элия вдруг прыснула:
— Ну и физиономия у тебя… Не можешь решить, стоит ли выразить мне сочувствие? Или ждешь удобного момента отлучиться в кусты?
— Для девицы, воспитанной в доме барона, ты слишком непосредственна. — Брюс, который и в самом деле ждал подходящей паузы, чтобы как следует почесать искусанную комарами и ссаженную скулу, смутился.
— Да. Другие тоже так говорили.
Что ж… Кому не страшно казаться смешным или странным, волен с презрением относиться к условностям.
— Особенно это удручало тех, кто желал моей руки…
— Неужто среди них не оказалось никого, кто противостоял бы твоим… чарам?
— Отчего же… Был один граф. — Элия скривила губы, пытаясь усмехнуться, но вышло натянуто: — Старик, падкий на молоденьких. Мерзкий такой и упрямый. И ничем его нельзя было пронять. Я пыталась спугнуть его и так, и эдак… Он только улыбался снисходительно… Сказал, что нет такого испытания, на которое он не пойдет ради меня… Я налила вина в два бокала и в один из них насыпала яд. Потом предложила выбрать один из них жениху…
— В чем подвох?
— А не было подвоха. Как и выбора. Он не мог победить. Любой исход подходил только мне. Либо умрет он, либо умру я. Свадьбе не бывать все равно.
— Ты очень странная.
— Он тоже так сказал.
— Он выбрал?
— Ага… Съехал через час.
Брюс моргнул оторопело. Наконец с силой поскреб зудевшую щеку и полюбопытствовал:
— Разве никто так и не приглянулся тебе?
Он не ждал, что Элия ответит. Но, видно, чувство вины размягчило своенравную баронессу. Правда, прежде чем заговорить, она поворошила подобранной веткой в костре, любуясь, как скручиваются и коричневеют листья.
— Видишь ли… Лишаясь страха, люди избавляются и от многих иллюзий. Я не боюсь услышать правду. И не боюсь увидеть ее в глазах тех, кто приезжал в мой дом… Никому из них не нужна была я.