Затем, опираясь на многолетнюю практику общения с женщинами, он отмел все лишние мысли и немедленно попытался воспользоваться изменением в ее настроении. Она улыбалась искренне, ее маленькая теплая рука была в его руке, ее аромат дурманил. Охотник в нем не дремал и был готов к наступлению.

— Вы потанцуете со мной? — с улыбкой спросил герцог. — Я отдал должное кулинарному мастерству Арманда, теперь я слышу Аделаидиных музыкантов, настраивающих свои инструменты.

Скандальная репутация герцога, самого популярного среди дам мужчины в Париже, человека, не утруждающего себя постоянством, — все отодвинулось в сторону под влиянием его ослепительной улыбки и сердечного пожатия сильной руки.

— Вообще я редко танцую, — сказал герцог. Дейзи поняла, что он имел в виду.

— Да, мне хотелось бы потанцевать, — кивнула она, сверкнув бриллиантами в ушах.

И ему вдруг захотелось преподнести ей бриллианты, бабушкино наследство, и сказать: «Вот, это для вас… Вы прославите их своей красотой». Ее темные волосы и цвет кожи были бы идеальной оправой для их блеска подобно россыпи звезд в полуночном небе.

Аделаида и Валентин переглянулись, когда герцог, извинившись, покинул стол вместе с Дейзи.

— Перед десертом?! — воскликнула одна пухлая матрона, глядя на то, как слуга вносит клубнику со взбитыми сливками.

— Мы приступим к десерту чуть позже, — галантно ответил герцог, удаляясь.

— К этому времени ничего не останется, — не сдавалась толстуха, искренне недоумевая, как можно добровольно отказаться от таких вкусных вещей.

Герцог только улыбнулся, сдерживая неделикатный ответ, готовый сорваться с языка.

Дейзи спросила у Аделаиды, не возражает ли она, что они отказались от десерта. Принцесса, улыбнувшись, ответила, что нет и что все скоро к ним присоединятся.

Они были великолепной парой, заметила Аделаида. Оба стройные, высокие, темноволосые, с похожим оттенком кожи. А может, у Этьена это и не загар, может, бронзовый цвет кожи он унаследовал от своих предков в азиатских пустынях, о которых он упоминал во время ужина? Надо спросить у Каролины, с ней Этьен развлекался два лета. Они плавали на яхте у побережья Сардинии. Уж онато точно знает, загар это или нет.

— Чтото не так? — спросил Этьен, стоя с Дейзи посреди танцевального зала.

— Нет, ничего, просто все съеденное мешает двигаться, и меня клонит ко сну.

По его просьбе музыканты играли нежный вальс. Этьен держал Дейзи в объятиях и испытывал необыкновенное ощущение. Они оба чувствовали чтото новое, захватывающее, неумолимое. Когда они скользили по паркету, она глядела в его глаза.

— Вы, должно быть, хорошо ездите верхом, хотя для женщины это и не обязательно, — усмехнулся он. — Просто я заметил, что вы очень изящно двигаетесь.

— Я провела свои первые двенадцать лет верхом на лошади, — улыбнулась она, с удовольствием вспоминая те дни.

— Нам надо покататься верхом вместе. Я имею в виду, мы могли бы поехать в Бонз. Вы рано встаете?

Она улыбнулась. Ее платье из серебристого тюля мерцало вместе с бриллиантами. Остановившись напротив герцога, высокого, мощного, одетого в черный вечерний костюм, похожего на дьявола, она мягко сказала:

— Монсеньор, ваша репутация всегда опережает вас. Я не хотела бы стать вторым катастрофическим сбоем в вашей безупречной роли соблазнителя.

— Довольно резкие слова, мадемуазель, — тихо произнес он.

— Это не то удовольствие, которое меня привлекает, Этьен, — она впервые назвала его по имени, — лучше не начинать.

Герцог не привык, чтобы женщины ему отказывали. Они обычно сами предлагали ему себя. Кроме того, единственного случая с Импресс.

— А что вам нужно? — спросил он.

— Чтото, — ответила она спокойно, — чего вы, я думаю, не можете мне дать.

— Вы не знаете меня и не знаете, что я могу дать, — мягко возразил он.

— Я знаю такой тип мужчин. Для вас это игра.

— Это может быть игрой и для женщины.

— Мне это не нужно.

Он некоторое время молчал, потом медленно произнес

— Это все совершенно ново для меня. Дейзи улыбнулась:

— Я так не думаю. Наоборот, все это слишком вам знакомо. И на этом закончим.

— Жаль, что я не могу изменить свое прошлое, но вы танцуете исключительно хорошо, и вы самая красивая женщина в Париже. А теперь позвольте откланяться…

И сама не зная почему, Дейзи вдруг испытала такое чувство, словно осталась одна, совсем одна в пустом холодном мире.

На следующее утро на подносе вместе с завтраком Дейзи обнаружила записку и маленький букет фиалок.

«Если Вы захотите, Жорж был бы счастлив видеть Вас у себя в музее. Я пришлю за Вами экипаж».

Записка была подписана широким, хлестким Э. Дейзи хотела побывать в музее. Хотя не все было понятно. Ей придется ехать одной? Очевидно, да. Она поняла это, когда прибыл экипаж. Герцога не было. Но ведь он должен был быть.

В экипаже она села посередине бархатной скамьи, машинально разглаживая юбку. Вообще Дейзи редко интересовалась модой. Если бы ее спросили, почему она сегодня так старательно оделась, она пробормотала бы чтонибудь относительно теплого дня и несоответствия погоде платьев, которые она перемерила перед тем, как выйти. Конечно, она не ожидала герцога, но все же…

Вчера вечером она дала понять, что не собирается становиться его очередной добычей. Утром он должен был бы настойчиво стараться ее увидеть, зная, что понравился ей, но этого не случилось. Напротив, все было весьма пристойно, даже слишком.

Дейзи задумчиво смотрела в окно экипажа, словно в окружающем пейзаже пыталась найти ответ на свои мысли, не желая признаться себе, что мысли эти не вполне пристойные.

Жорж Мартель был бледной копией своего обворожительного брата: академическая пыль несколько нивелировала мужское начало, столь очевидное в его кузене. Однако, приветствуя Дейзи, он продемонстрировал безукоризненные манеры, а голос был такой же завораживающий, как у брата, когда он пустился в описание своих исследований, начатых десятью годами ранее.

— Этьен и я пересекли Россию в начале восьмидесятых, после посещения Алеутских островов. Мы были там почти два года.

— Герцог — в научной экспедиции? — недоверчиво спросила Дейзи.

Жорж наблюдал за молодой женщиной, сидящей напротив него, чье летнее платье было красочным всплеском женственности в его строгом книжном мире, и задавался вопросом, почему Этьен настаивал на этой экскурсии для нее. Может быть, он думал, что образованная индейская женщина заинтересуется его исследованиями? Так или иначе, подумал Жорж, причина у Этьена, повидимому, более проста. Голос его кузена был сильно возбужден, когда он говорил о ней. Странно. Как и эта просьба об экскурсии. Поэтому на скептический вопрос леди Жорж ответил как можно подробнее.

— Этьен финансировал экспедицию. Он всегда помогал мне, когда возникали проблемы. Если бы не он, я не смог бы вернуться назад, когда в первый раз от нас сбежали проводники.

— Сбежали? — Дейзи начала менять свои представления о досуге герцога.

— Наши ташкентские проводники оказались конокрадами. К счастью, они не интересовались научными материалами. Этьен нашел новых проводников и лошадей.

— И вы путешествовали… В течение двух лет? Ваша семья не сошла с ума от беспокойства?

— Я не женат, а родители одобряют мой выбор. Что касается моих братьев… — Он улыбнулся. — Они слишком заняты на скачках, чтобы заметить, когда я уезжаю.

— А семья герцога?

Он колебался. Она действительно ничего не знает? Этьен фактически не имел семьи. Жорж думал, что это общеизвестная истина. Герцог и Изабель никогда не ссорились, Этьен любил своих детей, но, когда они были в школе, его повседневная жизнь не была связана с семьей.

— Жюстен и Жюли были в школе, — коротко ответил Жорж, решив не раскрывать подробностей частной жизни Этьена. — Хотите увидеть экспонаты, которые мы привезли?

В течение следующего часа Дейзи была поглощена рассказами о богатой истории азиатских племен. Знакомые с детства божества, оказывается, произошли от более ранних культур, предшествовавших культуре племени абсароки. Жорж рассказывал о происхождении каждой из скульптур, датах, их создании. Дейзи обнаружила удивительные совпадения, разделенные тысячелетиями. Кроме того, она была глубоко восхищена изданными Жоржем статьями по этому вопросу.