— Их нужно отдавать или получать? А, Роза? Что там еще?

— Карты показывают удачу, — быстро тараторила Мара. — Многие люди купят эликсир. Будет много денег. Но нужно заботиться о здоровье. Не стоять на холодном ветру.

Берти скептически слушала ее, но не прерывала. И Мара радостно продолжала:

— Вот будущее. Завтра, послезавтра все будет хорошо. Много денег. Потом все может стать хуже. Но потом опять будет хорошо.

— Ты молодец, — задумчиво сказала Берти. — Жаль, что мы не сможем использовать твой талант для шоу.

— Почему? Я согласна гадать.

— Потому что мы в библейском поясе. Тут живут одни фанатичные христиане. Нас за твое гаданье просто вышвырнут из города.

«Ерунда, — подумала Мара. — Цыгане повсюду гадают — и здесь, в Кентукки, и в Огайо, и вообще где угодно». Она хотела было спросить у Берти, что такое «библейский пояс», но вовремя опомнилась: Берти может заподозрить неладное. Мара решила запомнить это название и завтра потихоньку спросить у Гораса.

И Мара спрятала карты в деревянную коробочку. Вместе с серебряной цепочкой.

6

Мара лежала, спрятавшись, в поле овса. Стояла середина марта, ростки были еще совсем не высоки, и нужно было быть осторожной. Мара затаилась, не подымая головы и аккуратно подоткнув под себя юбку, чтобы ее не задрало, не дай Бог, порывом ветра и этого не заметила бы Берти. Все утро Мара покорно помогала ей по дому — стирала белье, развешивала его, мыла полы в фургонах — но теперь ее терпению пришел конец, и она решила немного побыть одна.

Мара вспомнила прошедшие девять месяцев. С ней обращались здесь в общем очень хорошо, но с другой стороны, она принадлежала сама себе не больше, чем когда жила в таборе. Не то чтобы она была ленивой, нет. Просто чистоплюйство Берти ее раздражало. Мара не могла понять, зачем нужно каждый день мыть полы, скрести после каждой готовки кастрюли и сковородки, пока они вновь не начинали сверкать как зеркало, зачем каждое утро просушивать постельное белье.

Но даже и со всем этим можно было бы смириться. В конце концов, общение с Горасом и Берти пошло ей на пользу: Мара столько узнала о гаджо, говорила теперь по-английски почти совсем чисто. Но просить у Гораса каждый цент казалось ей унизительным. Вот вчера, например, к ним приходил старьевщик, и Мара уже почти уговорила Гораса купить ей золотые сережки с красными камушками, как вдруг из фургона вышла Берти и велела старьевщику убираться. Если бы Маре платили жалованье, она могла бы покупать себе все что хочет. А так она даже бутылку лимонада не могла себе позволить.

Горас платил деньги всем, кроме нее. «Дела плохи. Наши расходы покрывают доходы», — говорил он ей, точно извиняясь. Она слышала это уже сотни раз — надоело! Мара знала, что это вранье. Она подглядела однажды, как Горас с Берти подсчитывают денежки после вечернего представления: они оставляли себе гораздо больше, чем платили другим.

К тому же если бы не Мара и ее танцы, у Гораса уже давным-давно перестали бы покупать эликсир. Почему же у нее до сих пор нет жалованья? Это несправедливо! Берти загрузила ее работой настолько, что у Мары даже нет времени, чтобы посидеть помечтать. Сегодня ей удалось вырваться только потому, что Берти отвлек своим появлением какой-то старый приятель Гораса.

Мара развешивала на веревке белье, как вдруг к ней подошел незнакомец.

— Я разыскиваю Гораса Перкинса, — сказал он, снимая панаму и вытирая ладонью пот со лба. Он был одет в льняной полосатый костюм — такие носили все богатые фермеры в округе, — но ботинки и галстук выдавали в нем городского жителя. — Я видел афишу на парикмахерской и решил, что Горас должен быть где-то здесь поблизости.

— Он вон там, — Мара показала рукой на фургон.

— Очень признателен вам, мисс, — сказал он, но ушел почему-то не сразу. — Неужели вы запоздалое дитя Гораса?

— Нет, я работаю у него и у Берти.

— Что ж, вы очень милая молодая леди. — Он широко улыбнулся. — Вы раньше тоже работали в цирке?

— В цирке?

— Ну да. Вы достаточно хороши собой, чтобы выступать.

От этих слов у Мары перехватило дыхание.

— А вы сами из цирка? — спросила она.

— Я антрепренер Брадфорд-цирка. К вашим услугам.

— Антерпенер? А что это значит?

— Ант-ре-пре-нер. Это самый главный человек в цирке. — Он был, кажется, несколько удивлен ее вопросом.

— А также самый главный виртуоз-мошенник! — рассмеялся неожиданно появившийся Горас. — Как дела, Чарли?

Приятели обнялись, хохоча и похлопывая друг друга по плечу. Мара же сгорала от любопытства.

— Но что антрепренер делает в цирке? — не выдержала она.

— Ну, я приезжаю в город на несколько дней раньше, чем труппа, чтобы удостовериться, что все готово к нашим гастролям, даю рекламу в местные газеты и, если надо, интервью. Я плачу за что надо денежки и нанимаю мальчишек расклеивать афиши, — он подмигнул Горасу. — Словом, я самый главный человек в цирке.

Горас засмеялся, и они оба пустились в воспоминания о прошлом — разных историй о том, как цирковые артисты надули полицию или местные власти. «Ну совсем как цыгане», — с удивлением подумала Мара.

Заметив интерес, с которым девушка слушает их рассказы, Чарли сказал:

— Слушай, крошка, а у меня ведь есть для тебя подарок. Я вез его домой своей крошке, но у нее уже есть сотни таких. — Он снова подмигнул Горасу. — Если бы ты была чуток постарше или, наоборот, чуток помоложе, я бы попросил тебя чмокнуть меня в щеку… — Он достал из сумки рулон аккуратно свернутой бумаги.

Мара взяла его с некоторым сомнением: а вдруг это какой-нибудь розыгрыш? Но когда она развернула подарок, у нее опять перехватило дыхание. Это была афиша — красочная цирковая афиша. Несколько акробатов выполняли на арене сложные номера. Как жаль, что Мара не умеет читать и не может разобрать, что на ней написано!

Внимательно рассмотрев афишу, Мара аккуратно свернула ее и сунула под мышку. Мужчины пошли в фургон, а она побежала спрятать подарок, совершенно позабыв о мокром белье. Берти, как заметила Мара, встретила гостя довольно прохладно. Не то чтобы она разговаривала с ним грубо — нет, но, сварив мужчинам кофе, она ушла готовить ленч и в беседе участвовать не стала.

Мара даже обрадовалась, когда Берти попросила ее почистить овощи для супа. За последние несколько месяцев девушка настолько преуспела в языке гаджо, что теперь понимала почти все, о чем разговаривали, мужчины. Она была так поглощена их беседой, что застыла с ножом в руке, и Берти пришлось на нее прикрикнуть.

Чарли заметил сердитый взгляд хозяйки и обратился к Маре:

— Ты, милая, так и не сказала мне, чем занимаешься.

Горас ответил за нее:

— О, Роза у нас прекрасно танцует…

— Тебе давно пора закончить развешивать белье, Роза, — прервала мужа Берти. И Маре ничего не оставалось, как повиноваться. Она развешивала последнюю простыню, когда гость вышел из фургона.

Мара поблагодарила его за афишу, и он, кивнув, сказал:

— Если ты и впрямь танцуешь так хорошо, как расписал мне Горас, ты могла бы выступать в цирке. — Он огляделся по сторонам и сунул ей в ладонь визитную карточку: — Вот, держи. Мы сейчас стоим на зимних квартирах в Орландо, во Флориде. Если ты захочешь сменить работу, приезжай и спроси мистера Сэма. Дашь ему вот эту карточку и скажешь, что тебя прислал Чарли Скур.

Мара с интересом посмотрела на визитку. Нарисованные на ней закорючки букв были для девушки полнейшей загадкой, но виду она не подала.

— В этом цирке… уже, наверное, есть танцовщицы? — спросила она, сунув карточку в карман.

— Есть, но они приходят и уходят. Как раз сейчас мистер Сэм набирает труппу на следующий сезон; хорошие танцовщицы нужны всегда, и плата там приличная. Сколько ты получаешь здесь?

— Еду и ночлег. Если мне нужно что-то купить, я прошу у Гораса деньги. Правда, он дает их мне не всегда.

— Горас человек неплохой, да вот только любит азартные игры, — заметил Чарли.