— Ага, и спать с тобой?

— Если захочешь.

— Не захочу! Я ненавижу, когда меня к чему-то принуждают!

— А тебя ни к чему и не принуждают. Захочешь — будешь спать, не захочешь — не будешь.

Не понравится на острове — завтра же вернемся домой. Понравится — останемся.

— Ух, как я зла…

На самом деле она уже не злилась. Шок был силен, но впервые за много лет это был приятный шок.

Она сердито отвернулась и прикрыла глаза рукой. Через несколько секунд Дон окликнул ее:

— Морин? Посмотри вниз. Она взглянула — и уже не могла оторваться от иллюминатора.

Бирюзовое море. Белоснежные бурунчики, словно брабантские кружева, обрамляют огромный изумруд неправильной формы — остров. Сквозь зелень листвы сверкают золотые гирлянды огоньков — изумруд переливается ими и кажется совсем уж сказочным.

— Я даже не представляла, что такая красота бывает на свете… Какие краски! Как хорошо… В течение следующих двух часов Морин узнала, что на свете есть еще масса вещей, о существовании которых она не догадывалась. Например, то, что персонально для нее могут подать роскошный «кадиллак» с открытым верхом. Что комнатка в маленьком отеле может в буквальном смысле слова утопать в цветах. Что бывает сок из фруктов, чья мякоть пахнет розами, хотя на вид они напоминают шишки. Что — с точки зрения Анжелы — ей больше всего на свете подходят платья, сотканные из лунного света и лепестков сирени. Что она может с легкостью ходить на десятисантиметровых каблуках.

Анжи не забыла ни единой мелочи. Даже косметический набор французского производства и духи «Диориссимо».

Морин сидела на широкой и упоительно мягкой кровати, а вокруг переливались и блестели сказочные наряды, В окна струился запах магнолий, где-то протяжно кричала ночная птица, а луна внебе была абсолютно серебряной и очень большой.

В руке она задумчиво крутила маленькую открытку от Анжи.

«Мори, прости за налет на твои вещи. Мнеочень понравилось подбирать тебе наряды, надеюсь, ты их тоже оценишь. Отдыхай и наслаждайся. Ты это заслужила. Твоя Анжи».

Морин глубоко вздохнула. Кто его знает, насколько она это заслужила, но то, что ей абсолютно все нравится, это факт.

И хватит задумываться над тем, правильно это или нет! В кои-то веки она попала в сказку, так неужели ей обязательно отказываться от нескольких дней абсолютного счастья?

Она встала, расправила невесомые складки платья и пошла встречаться с Доном. Пора ужинать.

Дон проснулся, как обычно, в половине седьмого, вышел на пробежку, принял душ, побрился и даже позавтракал, а Морин все еще не подавала признаков жизни. Это его не удивило. Она должна спать без задних ног. Вчерашнее потрясение свалило бы и более могучую натуру, а уж она, уставшая до предела человеческих возможностей, наверняка не проснется до самого обеда. Или следующего ужина.

Он улыбнулся, вспомнив вчерашний вечер. Палома Ароха, невероятных размеров и невероятной доброты женщина, прислуживавшая на вилле, где располагался небольшой частный отель, восторженно зацокала языком при виде маленькой черноволосой феи в нежно-лиловом развевающемся шифоне. Серебряные босоножки прибавляли Морин роста, но зато делали ее совершенно невесомой, словно парящей над полом. Такой Дон ее еще не видел и был покорен ее пугливой грацией и очарованием.

В одиннадцать, когда детектив был прочитан уже на три четверти, Морин Аттертон появилась на веранде. Дон улыбнулся ей.

— Доброе утро. Надеюсь, ты хорошо поспала?

— Каменным сном. Как провалилась. Оказывается, шум волн очень успокаивает. Я опоздала на завтрак?

— На него нельзя опоздать. Палома подает его тогда, когда гостю действительно хочется завтракать. Что ты будешь?

— Как всегда, хотя в таком дивном месте это странно звучит. Тосты и кофе.

Палома выслушала заказ, энергично кивнула и через десять минут принесла: омлет с ветчиной, свежие сливки, землянику, сок личи и манго, клубничный джем, горячие булочки с маслом, кофе и кувшин с ледяной родниковой водой. Морин к тому времени так увлеклась разговором с Доном, что даже не заметила, как уничтожила половину подноса.

— Боже, как это все вкусно! Я сто лет не ела такой завтрак, если не считать блинчики Анжи.

— Я рад. А Палома счастлива. Она страшно сочувствует тем, кто мало ест. Считает, что у них у всех смертельная болезнь. Ну что, все еще хочешь уехать отсюда?

— Я похожа на сумасшедшую?

— Теперь все меньше и меньше.

— Ты чего смеешься?

— Мне очень нравится твоя тактика ведения боя. Сначала беззаветно и храбро сражаешься, потом так же беззаветно и храбро сдаешься. Так поступают лишь истинные смельчаки.

— Ничего я не сдалась! Просто обдумала все спокойно, взвесила все данные и приняла наиболее разумное решение.

— Очень практично.

— Просто логика. Из рая убегают только дураки. К тому же с судьбой не спорят. Если уж она меня сюда забросила, значит…

— Интересно! Я полагал, что это я тебя сюда забросил.

— Ты всего лишь ее орудие, ирландец.

— Звучит по-шекспировски. Значит, я всего лишь винтик в сложном механизме мироздания?

— Ну, что-то вроде.

— Тогда я не буду больше испытывать угрызения совести.

— А они у тебя были?

— Еще какие! Всю ночь я ворочался, размышляя о том, правильно ли поступил, затащив тебя силком в эту глушь, а сейчас оказывается, что это не я, а слепая судьба. Меня просто использовали, выражаясь твоим языком.

Морин обольстительно улыбнулась, и у Дона разом пересохло в горле.

— Ладно, где тут пляж? Хочу на солнце!

— Я тебя провожу.

И они отправились на пляж, и Дон не мог насмотреться на маленькую черноволосую фею, так заразительно смеявшуюся и скачущую в бирюзовых волнах. Это была совсем другая Морин, живая, юная, разом сбросившая весь груз невзгод и ежедневных забот.

Ближе к вечеру они вернулись на виллу и набросились на вкуснейший обед, поданный Паломой. Когда пришло время десерта, объявились гости. Супружеская пара средних лет, давние и хорошие знакомые семьи О'Брайен. Дон радушно встретил их и пригласил к столу, но вглубине души ощутил досаду. Они мешали ему быть наедине с Морин.

Беседа затянулась, Палома принесла кофе и коньяк, а потом Дон заметил, что Морин буквально засыпает в своем кресле. Он нагнулся к ней и ласково тронул за руку. Изумрудные глаза мгновенно распахнулись во всю ширь, и Морин смущенно зарделась.

— О, простите меня, я не хотела быть такой невежей, но… Это все здешний воздух. От него я словно пьяная…

— Не надо извиняться, малыш. Ты здесь на отдыхе, так что иди — и спи, сколько тебе захочется.

Она провалилась в блаженный сон, но какое-то время спустя проснулась. Ее разбудил странный звук. За окном было совсем темно, цикады оглушительно голосили, соревнуясь в сложности трелей. Будильник показывал половину третьего.

Морин полежала немного с открытыми глазами, пытаясь понять, что ее разбудило. И тут звук повторился.

Что-то, вернее, кто-то пронзительно скрежетал и скребся под кроватью. Маленький, но, несомненно, бодрый и, вполне возможно, опасный.

Морин торопливо села, подтянув одеяло повыше. Темно, ничего не видно, но она бы и при свете не полезла под кровать проверять, кто это завелся у нее в комнате.

Мышь? Мышей она боялась, но в меру. А вдруг это не мышь? Кто его знает, какие звери водится на острове!

С каждой минутой паника все росла, и наконец Морин завернулась в покрывало, прижала к груди подушку, великолепным прыжком преодолела расстояние от кровати до двери и вылетела в гостиную. Лучше уж скоротать остаток ночи на кушетке, чем ворочаться с боку на бок в одной комнате с неизвестной псевдомышью.

Сон как рукой сняло. Морин тщетно пыталась успокоиться, но, как назло, в голову лезли живописные и крайне неприятные картины: не мышь, а большая хитрая крыса забирается на кровать, обнюхивает лицо спящей Морин, пробует на зуб пряди волос, разметавшиеся по подушке…