Несколько секунд ДОКТОР БРОУДИ испытующе обводит взглядом аудиторию. Затемнение. Зонг.

Век сестер милосердия не миновал, не прошел.

Поспешив мне на помощь, когда я шатался от зол,

исцелили они мое тело и душу мою.

Чтоб и ты, путник, встретил их, я за тебя помолюсь.

Ты, кто все потерял, не умея сберечь ничего,

и друзей самых верных своих, и себя самого,

твой недуг мне понятен, я бывал в твоей шкуре не раз:

за грехи поражает судьба одиночеством нас.

Сестры ночью пришли ко мне, я исповедался им, я почувствовал лбом тепло пальцев их, легких как дым. Если вечно терзают, как лист, тебя ветры и снег, их любовь обовьет тебя, словно зеленый побег. (Леонард Коэн. Сестры милосердия)

Больничная палата, где лежит АЛЕК. Рядом пожилая МЕДСЕСТРА.МЕДСЕСТРА. Ну вот, еще один. Эх, парень, парень… Входит ДОКТОР БРОУДИ.

БРОУДИ. Ну что, будем знакомиться? Меня зовут доктор Броуди. АЛЕК. Здравствуйте… доктор. По–моему, я где‑то видел ваше лицо.

БРОУДИ. Сомневаюсь, мой друг, сомневаюсь.

АЛЕК. Прекрасное утро, мистер, не правда ли?

БРОУДИ. О да, Алек–бой. Должен сказать, тебе крупно повезло, что ты попал ко мне в руки.

АЛЕК. Я понимаю и постараюсь оправдать высокое доверие.

БРОУДИ. Насчет высокого, это ты в самую точку. Но сейчас меня интересует другая точка. Повернись‑ка на бок и приспусти пижамные штаны.

СЕСТРА наполняет шприц.

АЛЕК. Хотите, чтобы я вырубился? БРОУДИ. Скорее наоборот.

АЛЕК. Витамины?

БРОУДИ. Что‑то вроде. Надо тобой заняться, а то ты совсем, я вижу, отощал на тюремной баланде.

СЕСТРА делает АЛЕКУ укол.

АЛЕК. А как вы лечите, доктор?

БРОУДИ. Очень просто. Крутим фильмы с утра до вечера.

АЛЕК. «Метро Голдвин Майер»?

БРОУДИ. Примерно.

АЛЕК. Фирма! Вот где я захорошею.

БРОУДИ. Не сомневаюсь.

Затемнение.

Кинозал в больнице. На глазах у зрителей АЛЕКА в смирительной рубашке привязывают ремнями к стулу, намертво фиксируют голову специальными зажимами, а веки закрепляют так, чтобы он не мог их закрыть. На голову надевают подобие шлема, от которого отходят различные проводки. Воображаемый экран расположен таким образом, что он виден только Алеку.

АЛЕК (в зал).Вы сечете, о, мои братья и сестры, как они меня? Чтобы все было категорически симпатично. Я, конечно, слегка прибалдел. Ладно, думаю, если не шизанусь, через месячишко увижу голубое небо.

Зажужжал кинопроектор, сноп света уткнулся в невидимый для зрителя экран. С минуту АЛЕК молча смотрит, то и дело раздаются душераздирающие крики.

АЛЕК. А ничего фильмец… Клёво они оприходовали эту старую клюшку… Ну, чего блажишь, как недорезанная? А вот и красная жижица потекла… Ммм, что‑то мне резко поплохело. Витаминами, что ли, перекормили?

ГОЛОС БРОУДИ. Второй ролик, пожалуйста.

Вновь зажужжал проектор. Крики с экрана.

АЛЕК. Вот это баба! Ну‑ка, мальчики… Так… так… А ты чего стоишь, подходи к прилавку… Ха–ха–ха, ну, полный привет! Во дает, во дает… Что это… Отвяжите! Скорее! Меня сейчас стошнит, доктор!

БРОУДИ (зрителям, как бы своим коллегам}.Сейчас наркотик окончательно парализует волю пациента, который испытывает одновременно животный ужас и полную беспомощность.

АЛЕК. Я больше не могу–у-уу!

БРОУДИ. Как показали опыты, именно в эти минуты в сознании объекта соединяются воспоминания о собственном преступном прошлом с картинами насилия, которые он видит на экране.

АЛЕК. Глаза!! Дайте мне закрыть глаза!!!

Затемнение.

Больничная палата. ДОКТОР БРОУДИ сидит возле кровати Алека.

БРОУДИ. Неплохо для начала.

АЛЕК. Но…

БРОУДИ. Завтра будет два просмотра, утренний и дневной, так что имеешь шанс снова захорошеть.

АЛЕК. Но это ужасно, доктор.

БРОУДИ. Вот как? Ядумал, ты ловишь кайф от всего этого.

АЛЕК. Со мной что‑то происходит. Я, правда, люблю все эти дела, но посреди фильма вдруг началась такая лажа, меня вывернуло наизнанку. Отчего это, доктор?

БРОУДИ. Как вы говорите — нормалёк.

АЛЕК. А может, пошлем все это куда подальше?

БРОУДИ. Поздно, мой юный друг. Ничего, сердечко у тебя в норме, бог даст, не окочуришься.

Затемнение.

Снова кинозал. Лающие немецкие команды — демонстрируются кадры нацистской хроники в сопровождении Девятой симфонии, которая с каждой секундой нарастает.

АЛЕК. И опять я сижу в этом кресле пыток, о, мои братья и сестры, и перевариваю эту маету… Глянь, чуваки в фирме, ну, прям как Билли–бой с дружками. Ну, дела. А это зачем? Вырубите!! Вырубите!! Слышите!! Это грех, грех.

БРОУДИ. Грех? Ты о чем, Алек?

АЛЕК. Вот об этом! О Людвиге ване!! Он ни в чем не виноват, вы слышите!!

БРОУДИ. Ты говоришь о музыкальном сопровождении?

АЛЕК. Да!

БРОУДИ. Ты знаешь Бетховена?

АЛЕК. Да!!

БРОУДИ. Тебя волнует эта музыка?

АЛЕК. Да!!!

БРОУДИ (в зал}.Какой неожиданный поворот. Министр будет доволен. (Алеку.)Мне очень жаль, мой юный друг, но тебе придется потерпеть. Если мне не изменяет память, ты сам выразил пожелание исправиться.

АЛЕК. Но я уже исправился, доктор! Вы мне доказали, что насилие и пытки — это отвратительно. Я осознал. Я вылечился, клянусь богом!!

БРОУДИ. Еще нет, Алек–бой, еще нет.

АЛЕК. Но ведь это, правда, ужасно — ломать и корежить чужую жизнь! Это бесчеловечно! Вырубите музыку, Христом богом молю!!!

БРОУДИ. Замечательная реакция! (Оператору.)Если можно, музыку погромче.

В музыкальном крещендо почти тонут истошные крики Алека. Затемнение.

Тот же зал спустя две недели. Здесь собрались высокопоставленные чиновники. Речь перед ними держит МИНИСТР ВНУТРЕННИХ ДЕЛ.

МИНИСТР. Леди и джентльмены, пришел момент, когда миф становится реальностью: заключенный номер 655321 перед вами. (Показывает па стоящего в глубине сцепы АЛЕКА.)Судите сами, он совершенно здоров и не находится под воздействием наркотиков или гипноза. Завтра мы распахнем перед ним двери в этот прекрасный мир, и он войдет в него преображенный, кроткий как агнец. Узнает ли сейчас кто‑нибудь в нем отпетого бандита, приговоренного к 14 годам лишения свободы? Он успел отбыть часть срока, но изменился ли он за это время? Нет! Впрочем, изменился — к худшему. Тюрьма научила его лицемерию и обману, не говоря уж о прочих пороках. Правительство, от имени которого я сейчас выступаю, пообещало восстановить закон и порядок, чтобы миролюбивые граждане не боялись выйти на улицу. Пора выполнить это обещание. Сегодня исторический день, дамы и господа. Пройдет немного времени, и мы выставим все виды насилия в кунсткамере, как зуб мамонта. Но довольно слов. Пусть дела говорят сами за себя. Мистер Джонс, прошу вас. (Садится.)

Из кулисы выходит МУЖЧИНА и направляется к Алеку.

ДЖОНС. Здорово. Ты что, месяц не мылся? Ну и вонища.

АЛИК. Зачем ты так, брат мой. Я утром был в душе.

ДЖОНС. Так я, по–твоему, вру?

АЛЕК. Я ничего такого не сказал.

ДЖОНС. Ага, ты меня, значит, за идиота считаешь! (Бьет его по лицу.)

АЛЕК. За что? Ведь я тебе ничего плохого не сделал, брат.

ДЖОНС. Ах, не сделал! Зато я сделаю. Вот так. (Бьет.)И так. (Бьет.)И так. (Валит на пол, бьет.)Ты мне не нравишься, понял? А если тебе охота кулаками помахать, то валяй. Ну?

АЛЕК. Мне плохо, мне плохо, дайте, я встану…

ДЖОНС. Сначала тебе придется кое‑что сделать. Видишь это? (Сует ему в нос ботинок.)Лижи! Ну! (АЛЕК подчиняется, на глазах слезы.)

МИНИСТР. Довольно, мистер Джонс. Благодарим вас.

ДЖОНС раскланивается и уходит. МИНИСТР поднимается на сцену.

МИНИСТР. Ну, как ты себя чувствуешь, Алек?

АЛЕК (с трудом садится).Нормально, сэр.