- Так да или нет? Что ты мнешься!

Жалобный всхлип.

- Го-господин… я не… я не выполнил ваш приказ, - нежный голосок упал до почти неразличимого шепота и дополнился хрипотцой.

- Какой? - не сразу понял мужчина.

- Я не… не… - Айсен все-таки поднял голову, продемонстрировав румянец, на глазах становившийся все гуще, и тут же отвернулся. - Я не промывал себя… там… и…

Голос угас совсем, но и так было ясно, что мазь он тоже не наносил. У Фейрана челюсти свело от гнева: уж не подразумевает ли маленький засранец, что и дальше это следует выполнять ему?! И все же он нашел в себе силы сказать почти спокойно:

- Айсен, когда я говорю что-то сделать, я считаю, что это должно быть выполнено! Я дал это, чтобы тебе же было лучше. Мне сказать Хамиду, чтобы он проверял тебя?

- Нет, господин… - шепот был легче дуновения ветерка в полдень.

- Хорошо! - мужчина утратил терпение окончательно и говорил резко, в повышенном тоне. - Тогда прекрати жаться, разденься и стань здесь!

Он махнул в сторону забранного прихотливой решеткой окна, где было светлее.

…Как он поднялся, Айсен не помнил. Руки высвободили его из одежды независимо от сознания, которое цеплялось за какие-то мелочи - трещинка в полу, шорох оседающей смятой ткани, солнечный зайчик на стене от кувшина с водой - с упорством утопающего, хватающегося за любую щепку, чтобы не затянуло в глубину.

На что он надеялся, чего добился своим промедлением… лишь того, что господин зол теперь. Что сейчас его все равно возьмут, только уже быстро, грубо и на сухую… Совместив воспитание раба и удовлетворение потребности хозяина.

Господин милостив. Потом он залечит разрывы, прикажет убедиться, что к следующему разу раб готов должным образом, и будет брать снова и снова… пока вещь не надоест и не захочется новую.

Юноша уже стоял у окна и слышал радостный плеск фонтанчика во дворике. Руки с такой силой вцепились в решетку, что изгибы узора пропороли ладони, но приученное к послушанию тело подалось назад, прогибаясь в пояснице, ноги раздвинулись на удобную ширину… И только в груди что-то остро кололо, заставляя стучать в висках сотню звонких колокольчиков.

…А может быть и не будет. Может быть, он просто умрет сейчас… вот так, сам! Может эта тоненькая, дергающаяся все время, жилка наконец порвется, и ни один, даже самый искусный врач ее уже не сошьет…

А если нет, - почему-то он был уверен, что нет, что и эта его надежда не сбудется, - он потерпит всего один раз… Один. В конце концов, вот он шнур - прямо перед глазами… качается… манит!

Время словно остановилось, растягивая секунды в часы. Но вдруг Айсен ощутил на запястье жестокий захват и резкий рывок. Он очутился лицом к лицу с господином и различил только брызжущие зелеными искрами от неуправляемого бешенства глаза.

- Ты слишком высокого мнения о своей потасканной заднице!! - захват разжался, и господин почти отшвырнул его от себя, - Сученок!!!

Фейран удалился настолько быстро, что полы одеяния запутались у него за спиной. Айсен не мог бы сказать, сколько он пролежал так же, как и упал - ответ один: вечность. Мыслей не было, лишь какие-то обрывочные клочки.

Не тронул…

И не собирался.

Значит, он ошибся…

Ошибся!!! Просто ошибся…

Зато не ошибся раньше: господин его совсем не хотел. Как и прежде, он давал лишь лекарство. И во флакончиках тоже было лекарство, как бы оно не выглядело…

Пожалел…

Почему? Разве рабов - жалеют?

Нет, не жалеют. А господин все записывает… Наверное, просто лекарства новые и их надо попробовать на ком-то…

Вот теперь верно.

Правда, одно другому не мешает, но… -

Взгляд скользнул по искривленным пальцам на правой руке. Юноша приподнялся, проехался ободранной ладонью по волосам и - улыбнулся: головоломка сошлась!

Он практически на четвереньках добрался до небольшого тазика для умывания, плеснул воды и долго пытался разглядеть свое отражение. После чего опять сполз на пол, заходясь истерическим смехом.

Болезнь высушила черты, так что на когда-то симпатичной мордашке остались одни глаза… Что губы искусаны, запеклись, потрескались местами - и без зеркала известно. Так же как и то, что исхудал он почти вдвое, хотя пухленьким никогда не был.

Обломанные ногти, волосы острижены не клоками, но от прежней роскоши остались воспоминания! Зато в другом месте пробилась буйная поросль… и ноги уже не такие гладкие, неопрятные волоски в подмышках… И изобилие шрамов по всему костлявому телу, которые уже не убрать.

Само собой, что он тяжко оскорбил господина Фейрана, предположив, что тот может пожелать такое чучело!

Потасканная…

Брезгует!!!

Значит, не тронет.

Но… если не господин, то что же с ним будет?!

Зайдя к мальчику с завтраком, Хамид застал его по-прежнему голого и на полу. Айсен осип от плача и не был способен выговорить ни слова, только судорожно икал, глаза почти не открывались, а он все не мог остановиться, похоже выпуская из себя все слезы, накопившиеся за не такую уж долгую жизнь, и изредка переходя на совершенно дикий безумный хохот.

Даже сил шестидесятилетнего старика, хватило, чтобы переложить мальчика на постель. И уж конечно хватило понимания на то, чтобы плотно закутать его в покрывало и тихо укачивать до тех пор, пока тот не затих.

Старый и мудрый раб не мог сказать, не мог объяснить всего того, что хотел, но все же мог кое-что сделать. Когда Айсен достаточно успокоился и хотя бы выпил свежее, еще парное молоко, Хамид заставил его подняться и увел за собой.

Лучший рецепт, который он знал, чтобы голова не страдала, - это занять руки.

Часть вторая

***

Подразумевается, что у рабов не может быть обычных человеческих чувств. Полагается ли рабу испытывать что-то, кроме желания услужить хозяину и радости от исполнения его воли?

С последним у Айсена трудно было всегда, но он совершенно точно знал - раб НЕ должен радоваться, что он не может угодить хозяину!

А ведь его состояние даже трудно было назвать радостью - это было счастье, близкое к помешательству. Он готов был сделать самую грязную работу вплоть до чистки выгребных ям, безропотно выпил бы самое ядовитое снадобье, описывая исследователю, как именно оно разъедает его желудок… Прикажи ему господин Фейран сунуть руку в огонь - он бы сделал это без промедления, благодаря за милость!

Он не был согласен только на то единственное, для чего его предназначали, и что заполняло его жизнь, сколько он ее помнил.

С каких это пор, у вещи спрашивают согласия, чем ей быть?! Вторым полюсом, между которыми его безжалостно швыряло, - был даже не страх, а всепоглощающий запредельный ужас.

Что его ждет теперь? Он рассердил своего необычайно доброго господина и тот наверняка его накажет, а потом продаст! Зачем ему негодный раб…

А если раб не годен для господина, то что ждет его, кроме общего барака! Любой досмотрщик сразу же поймет, с чем имеет дело, но как раба для удовольствий его не удастся сбыть даже погонщику ослов, а ничего иного он не умеет… Тем более что правая кисть до сих пор не слушается, как следует.

И уж в общем бараке, после дня изнурительных трудов, его уже не защитит никто и ничто! Что с того, что он больше не красив… В таких местах на красоту не смотрят, главное, чтобы оставалось куда, как чахоточного Юсу!

Наверное, благодарность рабам испытывать тоже не положено, но Айсен был безмерно благодарен старику Хамиду, за то, что тот, найдя его тем утром, заставил мальчика встать. Иначе, в лучшем случае все закончилось бы той же петлей, а в худшем - сумасшествием, и уже другим шнурком на шее, взамен облюбованного. Раб же просто отвел юношу на кухню и посадил перебирать зерно.