Фантазм
Часть вторая
Часть третья
Часть четвертая
Часть пятая.
Часть шестая
Фантазм
Таэль Рикке (Виктория Абзалова)
Айсен даже обрадовался, когда могучий белокурый франк купил его, причем не требуя от хозяина попробовать товар. На днях ему исполнилось 15 - а это был почти предельный возраст. Рабов из школы удовольствий начинали выставлять на торги с 10 лет, по особым пожеланиям - и раньше, так что обычно мальчиков покупали лет в 11-12, максимум в 13. Иначе, участь, которая ждала его, была еще страшнее: жизнь впроголодь, постоянные наказания, грязная работа в лучшем случае, а то и поле, копи…
Им недвусмысленно объясняли, что в случае немилости господина есть только два варианта: шелковый шнур и мертвецкая яма для негодной забавы либо, если господин был экономным, участь игрушки уже для остальных рабов. Несмотря на знания этикета в самом его утонченном варианте, стихосложения, музицирования, танца, языков и иным премудростям помимо основного предназначения - еще никому из рабов для удовольствия не удалось закончить свою жизнь в покое и уюте. Обычно, в лучшем случае прискучивший хозяину наложник, переводившийся в разряд обычных домашних рабов, переходил к кому-нибудь из ближних слуг или старших рабов. Постепенно, по мере утраты товарного вида, скатываясь все ниже, - вплоть до «морилки»: бараков для общественных рабов, выполняющих самые грязные и неприятные работы, по сравнению с которыми занятия углежога под палящим солнцем или помощника бальзамировщика казались благословенной милостью Пророка.
К тому же, Айсен слышал на сколько жестоки бывают остальные рабы, к таким как он, изыскивая сотни способов, чтобы поглумиться или досадить тому, кто хотя бы на несколько мгновений обладал большими благами, чем они, и не задумываясь над тем, чем за эти блага приходится расплачиваться.
Альтернативой всему перечисленному могла быть только участь раба для гарема, чтобы почтенные жены не скучали. Такие евнухи ценились особо и за воспитание, и за то, что обеспечивали одновременно покой хозяина и душевное здоровье многоуважаемых дщерей праматери Хаввы, сестер прародительницы Агари, святой матери Пророка и его праведных жен.
В самом деле, такое решение избавляло от необходимости опасаться заигрываний на стороне, разбавляло гремучую смесь тесного женского мирка на их половине, а главное, - можно ли ревновать к евнуху-рабу? Скорей уж, к стеклянным фаллосам, которые раз в жизни заказывала и самая отъявленная скромница, чтобы наполнив их теплой водой, погрузится в мечтания о супруге, предаваясь своим невинным играм.
Вот только и самому привередливому мужчине не сравниться с обычной женщиной в скверном расположении духа. Обычно подобные рабы заканчивали еще быстрее и еще плачевнее: хозяйке было достаточно пожаловаться на дерзость.
Еще маячила перед Айсеном иная возможность: служба в школе, уже в другом качестве. Но и в этом случае, ему удалили бы яички, что бы сохранив потенцию, избежать эякуляции. Наверное, это было бы хуже всего: помимо того, что Айсен до ночных кошмаров боялся стать евнухом, он не чувствовал в себе даже малейшего желания взять кого-нибудь из своих товарищей по несчастью, хотя такое случалось часто. Покорность все же приживалась не у всех.
Переживая свою негодность, он знал в чем ее причина, почему его так долго не желали покупать: он так и не научился находить удовольствие в услаждении хозяев. Такое случалось. Бывало, что некоторые мальчики не выдерживали обучения, пытались бежать или кончали с собой. К добру или к худу, Айсен был не из таких. Единожды увидев наказание для беглеца - живого мальчика, которого привезли вместе с ним, растерзали дикие кошки, он просто смирился со своей участью, решив принять судьбу, какая бы она не была, раз он не в силах изменить ее.
Он старался услужить, но видимо то, что он старается за страх, а не за совесть было слишком очевидно! Так что Айсен оставался последним из своих однолеток в школе Бабудай-аги, несмотря на то, что считался одним из самых красивых.
Школа хотя и была кошмаром - зато привычным. А сейчас он шел в дом своего нового господина не только с облегчением, но и с испугом.
Спустя каким-то часом позже, запертый в подвале, он уже проклинал свою судьбу. Айсену было плохо - его господин, его первый настоящий мужчина, оказался чудовищно груб. Едва увидев приведенного к нему юношу, он резко приказал опуститься на четвереньки, что Айсен немедленно выполнил. На нем не было никакой одежды, но за 8 лет в школе юноша привык ходить нагим, и уже давно перестал испытывать стеснение по этому поводу.
Он лишь мельком успел рассмотреть стержень своего нового господина - напряженный и готовый к соитию, член был гораздо длиннее пяди и толщиной почти в руку самого Айсена. Обычно, натренированная попка юноши могла спокойно принять в себя и более могучее орудие, но господин не счел нужным ни подготовить его дырочку, ни смазать ее. Он просто вонзился вглубь, исторгнув из груди мальчика крик боли, приглушенный в последний момент. После последующего яростного совокупления, юноша до сих пор ощущал боль и жжение в проходе, а от жестких пальцев франка на теле остались синяки. Так что думать о том, что будет в следующий раз, было противно и страшно. К тому же, стараясь превозмочь боль и прочие неприятные ощущения, он наверняка недостаточно усердствовал, чем вызвал недовольство своего хозяина: иначе, почему его заперли в подвале, а не указали его место в новом доме. Так что, кроме всего прочего, часы Айсена были отравлены еще и ожиданием возможного наказания.
В школе существовало особое наказание, рассчитанное так, чтобы не испортить внешность ценного раба. Провинившегося старший евнух Керим, связывал особым образом, так что на коже даже не оставалось следов, но спустя некоторое время тело наказанного начинали сотрясать мучительные судороги. Раб был связан так, что не мог даже шевелиться, только кричать. Кроме того, уже связанного могли подвесить, меняя положение изогнутого тела, чтобы наказанный оказывался на определенное время вниз головой. Но самым страшным дополнением были иглы, которые евнух с точностью мастера вгонял под ногти рук и ног жертвы, десны, уретру и другие болевые точки. Единственным риском при таком наказании было то, что несчастный мог сорвать голос - но голос не обязателен для раба. Тем более для такого раба.
Наказания Керима не выдерживал никто. Айсен сломался на пятый раз, и с тех пор был одним из самых послушных и исполнительных учеников. И сейчас он надеялся лишь на то, что господин будет милостив и наказание не продлится слишком долго.
***
Действительно, в подвале он провел гораздо меньше времени, чем хотелось бы после.
На этот раз Айсен пытался превзойти себя, - каждым своим движением и жестом он демонстрировал ту утонченную науку, которой его учили всю сознательную жизнь. Подавая фрукты, наполняя господину кубок, он старался двигаться так грациозно и соблазнительно, как только возможно. Грудь юноши вздымалась от волнения, ресницы трепетали, когда он застыл коленопреклоненным у ног хозяина…
Увы, не малая часть его самоконтроля уходила на то, что бы отрешиться оттого, что его все сильнее тошнило от запаха пищи, алкоголя и ароматических масел: господин не потрудился распорядиться, что бы запертого в подвале раба покормили, а стащенные со стола тайком приторно сладкие цукаты не пошли впрок. Он был согласен даже на боль, лишь бы все кончилось быстрее, но…
- Покажи-ка мне ваше знаменитое искусство! - потребовал франк.
Айсен с трудом заставил себя выполнить его приказ немедля. Приблизившись к развалившемуся на оттоманке хозяину и освободив его полувозбужденное «достоинство» из плена свободных домашних одежд, он ощутил резкий одуряющий запах пота, мочи и скисшей спермы. Как видно, его господин не утруждал себя лишними омовениями. Его длинный, слегка кривоватый, но очень толстый член, лишь слегка сужающийся к еще прикрытой крайней плотью головке, и покрытый густой сетью набрякших вен, подрагивал у самых пухлых губ юноши. Хоть и не до конца поднявшийся орган обильно сочился мутноватой жидкостью, скапливающейся у щели уретры. Волосы в паху, и на отвисших громадных яйцах слиплись от пота и мочи, и даже пахли пылью.