Изменить стиль страницы

«Все евреи были изгнаны из Вены императором Леопольдом, по наущению императрицы Маргариты, считавшей, что она не может родить, оттого что ко двору допущены евреи. После чего она умерла от родов».

Баррьос слагает еще панегирики в стихах во славу старейшин общины. Если верить ему, в Голландии жило немало ученых, благородных и блистательных марранов. В сущности, в нормальных условиях (не будь Даниэль Леви де Баррьос евреем) он стал бы «национальным поэтом».

В эту эпоху религиозного остервенения наш гонгорист сам шовинистически настроен. Между тем в кругах богачей он прозябает в нищете. Если он сумел ускользнуть от инквизиции, он не избежал власти денег. Он вынужден сочинять стишки на случай: оды на смерть богачей и славословия в честь рождения их счастливых наследников.

Наконец наступает небывалый год: так называемый «мессия» Саббатай Цеви возвещает освобождение и радость. От Гамбурга до Марокко, от Амстердама до Каира, последователи Саббатая плачут, ликуют и пляшут.

При появлении Саббатая, вдвойне потрясенный, как поэт и как еврей, Баррьос трепещет в простодушном ожидании чуда и спасения. Он бросает всякую работу, забывает свою семью, отказывается от пищи и совершает какие-то «эксцентрические» поступки.

Как некогда племянница Дон-Кихота, Абигаиль, вторая жена дона Леви, приходит в ужас. Она бежит к раввину Хакобу Саспортасу и умоляет его успокоить ее мужа.

Между тем Саббатай, конечно, не спасает мира. Амстердам, Голландия, Европа, Азия, Африка — весь мир пребывает в своем подлом порядке. Нищета Баррьоса остается неизменной. Он умирает в нищете.

Портрет [129]
Прелесть юная Марины
Так пленяет нас, что все
Мы бросаем сердце в море,
Чтоб достичь этой марины.
Эти очи — два балкона,
Эти два зрачка — девчонки [130].
О, как мечете вы стрелы
В тех, кто мимо вас проходит!
Этот рот, гранат Гренады,
Открывается улыбкой.
Это Дарро [131]сквозь рубины
Бьет в нас радостью великой.
На смерть Диэго де ла Асенсьон, заживо сожженного в аутодафе в Лиссабоне
День третий августа, в весельи звона,
В шестьсот втором году был возвещен.
Чудовищный костер сооружен
На площади великой Лиссабона.
Но даже пытка не исторгнет стона
Из уст Диэго де ла Асенсьон:
На высь единой правды вознесен,
Он встал на страже своего закона.
Прорвав цепь заблуждений, сбросив гнет,
Он погибает в огненном затворе,
Но воскресает Фениксом — и нам,
Позоря церковь, в славе предстает.
Прах в этом пепле исчезает в море,
Дух в озареньи всходит к небесам.
Надгробный акростих, в котором говорит мой труп
Днесь, разложившись, пребываю я,
Алкавший блеска, образцом закона:
Недавно был я светом Аполлона [132],
И вот я даже и не тень моя.
И в этом черном центре бытия
Лежу свободный от себя, от славы
Любезных лавров, от земной забавы.
Едва ли Феб согреет этот прах,
Вчера я жил, как Баррьос величавый.
Истлев, живу в одних моих трудах.

БИОГРАФИИ И ПОРТУГАЛЬСКИЕ ТЕКСТЫ

Самуэль Ускэ (Samuel Usque) XVI век

Испанские и португальские поэты - жертвы инквизиции imgE671.jpg

Фамилия этого потомка испанских евреев, родившегося в Лиссабоне, происходит, по-видимому, от имени арагонского города Уэска (Huesca), называвшегося в римской древности Оска, а в наше время известного тем, что здесь произошло восстание против Альфонса XIII незадолго до ниспровержения испанской монархии 14 апреля 1931 года.

Бежав от инквизиции, Самуэль Ускэ попал в Сафед. В Ферраре, в типографии Авраама Абена Ускэ, в 1553 году были отпечатаны его книги, написанные на архаическом португальском языке. В трех маленьких томах своего «Утешения в треволнениях Израиля», в форме длинных диалогов, автор истолковывает события еврейской истории, от библейской древности до наших лет. Все бедствия, по мнению Ускэ, были неизбежны и предсказаны. Но неизбежно и спасение, и надеждой на освобождение еврейства он заканчивает лирический обзор «треволнений Израиля».

Это «Утешение» значится в списке книг, запрещенных инквизицией, в частности в «Указателе», составленном Антонио де Сотто Майор и появившемся в Мадриде в 1640 году. (Librorum expurgandorum luculenter ас vigilantissime recognitus novissimus index). Книга Ускэ была запрещена не только в подлиннике, но и в переводах «на какой бы то ни было язык».

Из «Утешения в треволнениях Израиля»

ИНКВИЗИЦИЯ В ИСПАНИИ Год 5251

Те, кто после брата Висенте остались в живых в Испании, под именем обращенных, столь благоденствовали в королевстве сем, что вошли в число грандов [133]и знатнейших господ, а потом и породнились с высшей знатью, достигли великих должностей при дворе, получили титулы графов, маркизов, епископов и другие почести, воздаваемые миром тому, кто следует его законам; а другие, всю жизнь остававшиеся иудеями, будучи тайно покровительствуемы первыми, также благоденствовали и процветали. И продолжалось сие до восшествия на престол короля Дона Фердинанда и королевы Доньи Изабеллы, супруги его...

Между тем король, а еще более королева вознамерились воздвигнуть гонения на евреев, замыслили истребить обращенных. Немного надо было, чтобы осквернить душу государей сих, ибо по рождению своему они были злейшими в мире врагами сего племени.

ИНКВИЗИЦИЯ Год 5248

Из Рима привезли они дикое чудище [134], строения столь небывалого и облика столь ужасающего, что одно имя его уже вызывало содрогание во всей Европе. Тело его было выковано из мощного железа; чудище с ядом смертоносным, с броней непроницаемой, покрыто оно было чешуей жесткою, выделанной из металла; тысячи крыл с черными ядовитыми перьями поднимали его над землей, тысячи ног гибельных приводили его в движение; морда его принимала частью облик морды львиной, частью — облик грозных змиев, рожденных в пустынях африканских; зубы его огромные подобны были клыкам сокрушительнейших слонов; глас его, свист его убивали быстрее, чем ядовитый Василиск; очи его, пасть его извергали безостановочно пламя всепожирающее; пищей, коей насыщалось оно, были тела человеческие; в быстроте передвижения превосходило оно орла; где появлялось оно со своей тенью могильной, возникали туманы; где солнце показывалось во всем блеске своем, — след, оставляемый сим чудищем, претворялся во мрак стынущий, подобный тьме, посланной на египтян, как одна из казней египетских; где пролетало оно, зелень, коей оно касалось, древо, где ставило оно ступни свои, высыхали и погибали; своим клювом всепожирающим вырывало оно их с корнем; ядом своим опустошало оно все области, где только появлялось, превращая их в пустыни Сирии безотрадной, где ни одно растение не может произрасти, где ни одна трава не может пробиться.

вернуться

129

  «Портрет». — Эти строфы извлечены мною из большого стихотворения того же названия, помещенного в книге Баррьоса «Цветок Аполлона». Я значительно сократил это растянутое произведение, перегруженное метафорами, выбрав наиболее свежие и неожиданные образы, в которых как бы предвосхищается живопись Пикассо.

вернуться

130

 Эти два зрачка — девчонки. — Этот стих построен на игре слов: пo-испански девочки и зрачки обозначаются одним и тем же словом: nifias. В подлиннике оно упоминается один раз, заключая в себе оба значения.

вернуться

131

 Дарро — река близ Гренады, в Андалузии (южная Испания). Большая часть ее воды проведена в фонтаны Гренады. Это название является здесь и звукоподражанием. Гранат — намек на Гренаду.

вернуться

132

 Аполлон упоминается здесь как бог — покровитель поэзии, Феб — как бог солнца (Аполлон и Феб — имена одного бога).

вернуться

133

 Гранд — испанский дворянин.

вернуться

134

 Из Рима привезли они дикое чудище... — инквизиция изображена здесь как апокалиптический зверь, в стиле выразительного лубка.