— Вот это новость!

— Очень жаль, что для тебя это новость. А ведь ты учил в школе, что по Марксу производительный труд — это такой труд, который укрепляет и развивает общество. Мы строим коммунизм — и материальное благополучие и новые, благородные отношения между людьми. Разве не записано в главном документе нашей эпохи: человек человеку — друг, товарищ и брат! Материальное благополучие твой труд увеличивает. Это хорошо. А дружеские взаимоотношения, коммунистическую психологию?.. Это он развивает? Вот почему я говорю — труд твой можно ценить. Но собственное твое отношение к своему труду — нет, оно не вызывает уважения!

Кузьма покачивал головой.

— Эксплуататор трудового почета! Хитро заверчено! — Он помолчал. — Раз уж коснулось насчет Лины… Неладно все обернулось. На пристань встречать не пришла. Денег не приняла. Разводом грозится. Не хочет меня видеть…

— А ты приди к ней сам, узнаешь, хочет ли тебя видеть?

— А если прогонит? Прогнала же друга, что принес ей деньги!

— Один раз прогонит, иди в другой. Ты ей муж, отец ее ребенка. И ты ее обидел — не забывай об этом.

— Не знаю, не знаю…

— Думай, что делать. И возвращайся домой от своего Ходора. И лучше — с Алевтиной и ребенком. А теперь извини — дела.

Кузьма встал, хотел что-то сказать, но, раздумав, молча вышел.

15

Луконин вернулся в Светломорск в марте. План большого поиска в океане был разработан в деталях, надо было его осуществлять. Морозильный траулер «Чехов» должен был появиться в порту в апреле, в отряд, кроме него, входили суда поменьше. Луконин пошел к Соломатину согласовывать оперативные вопросы и узнал, что Сергей Нефедович, возглавив промысел в Северо-Западной Атлантике, ушел туда на «Тунце».

— Ищу нового заместителя, дорогой Василий Васильевич, — со вздохом сказал Кантеладзе. — Такой хороший был зам, все знал, все понимал. Но душа рвалась в морскую даль, пришлось посчитаться с требованием его души.

— Нового заместителя найдете, — сказал Луконин. — Свято место пусто не бывает.

— Какая же святость? Очень беспокойное местечко — зам. Хорошего моряка сюда надо. Вы не пойдете, Василий Васильевич?

Луконин только насмешливо улыбнулся. Иного ответа Кантеладзе и не ждал. И оценив значение улыбки всегда серьезного капитана, Кантеладзе рассмеялся, словно сам сказал что-то очень смешное.

— Идите к Березову. Оперативное руководство промыслом опять вручили ему..

У Березова Луконин попросил, чтобы ему передали целиком команду «Бирюзы» вместе с ее капитаном, она составит костяк экипажа «Чехова». Остальные суда промысловой экспедиции Луконин согласился комплектовать обычным порядком, постепенно подбирая моряков из тех, кто уже не раз ходил в море, — рейс предстоит дальний и долгий, понадобиться побывать в разных климатических районах. С Карновичем разговор был простой, тот с восторгом принял предложение командовать «Чеховым». А чтобы не терять времени, пока в порт прибудет новый траулер и в отделе кадров подберут экипажи на другие суда, Карнович согласился сделать короткий выход в Балтику и Северное море. Начиналась весенняя путина, вылов той самой салаки, «проклятой рыбешки», которая в прошлом году вызывала такое негодование у молодого капитана. Сейчас он говорил о «салачном рейсе» с ликованием, а Шарутин, разделявший радость своего друга, даже написал стих о «салачке и корюшке, нежной и тонкой, пахнущей зеленым огурчиком» и читал новое творение всем знакомым.

«Салачный рейс» продолжался около месяца. Получив радиограмму, что в Светломорске ошвартовался «Чехов», Карнович помчался из Северного моря в порт. Здесь экипаж «Бирюзы» распрощался со своим судном и перешел на новый траулер. В солнечное весеннее утро Алексей поднялся на палубу «Чехова». Причал был усеян людьми, любовавшимися изящным теплоходом. Восхищаться было чем, мировое судостроение создало, наконец, давно обещанный образец судна автономного плавания для дальних промысловых рейсов: морозильный траулер «Чехов» превосходил другие рыболовные суда и скоростью хода, и остойчивостью, и механизацией добычи, и быстротой замораживания рыбы, и емкостью трюмов и — что было немаловажно для жизни на нем — удобством внутренних планировок.

— Начальник экспедиции на борту? — спросил Алексей вахтенного у трапа.

— У себя, — ответил тот. Луконин писал за столом.

— Поглядим судно, — предложил он, Поднимаясь.

Луконин провел Алексея по внутренним помещениям, показывал рефрижераторное хозяйство, лаборатории, три рубки — ходовую, штурманскую, радиорубку, — вычислительный центр, с электронной вычислительной машиной, кинозал, библиотеку.

В ходовой рубке Алексей поздоровался с Красновым.

— Вечный старпом, — пошутил Алексей. — А мог бы, Илья Матвеевич, и самостоятельно взять траулер.

Краснов усмехнулся. Он был хороший работник, но не любил первых ролей.

— Лучше помощником на таком судне с Карновичем, чем капитаном на маленьком СРТ.

По переходам нижней палубы, освещенным лампами дневного света, шел Куржак с Кузьмой. У старого рыбака был восхищенный, почти растроганный вид.

— Моряк с помещениями знакомит. — Он показал на Кузьму. — Дворец! Картины, зеркала, сияние… А каюты? И дома об этих удобствах не мечтать! Лина вчера была, сказала: вот бы нам на берегу такую квартирку! Рано я родился, рано! — сказал он грустно. — Был бы помоложе, образования бы набрал, все бы океаны исходил!

— Все не исходим, а из Атлантики, вроде бы, пойдем в Индийский, — сказал Кузьма. — Так ведь, Василий Васильевич?

Луконин подтвердил, что по рейсовому заданию выйти на месяц и в Индийский океан придется.

В просторной — из двух комнат — каюте капитана сидели Карнович, Шарутин и Дина.

— Каюта у вас получше, чем у начальника экспедиции, — заметил Алексей, оглядываясь. В ней были и диваны, и кресла, и шкафы, и холодильник, а на переборках висели картины и несколько приборов, дублирующих основные указатели ходовой рубки…

— Каюта отличная. Товарищ буфетчица, — строго сказал Карнович Дине, — прошу приступить к исполнению своих обязанностей. Принесите нам кофе и булочек. Десять минут на приготовление.

Дина, вспыхнув, хотела сказать что-то резкое, но смолчала и вышла.

Алексей вскоре уехал из порта. Во второй половине дня Луконин пришел в «Океанрыбу». В приемной секретарша поспешно поднялась, когда он направился к двери Березова. Луконин с удивлением спросил:

— К Николаю Николаевичу нельзя? Секретарша, поколебавшись, опять села.

— Он просил его не отвлекать. Думаю, к вам это не относится, Василий Васильевич.

Луконин приоткрыл дверь, просунул только голову. Березов стоял перед большой картой Северной Атлантики.

— А, ты! — сказал он и отошел от карты.

Березов сел за стол, положил на него руки, выжидающе посмотрел на Луконина. Он казался больным — глаза лихорадочно блестели, на щеках разлился румянец. Вчера у них на судне Березов выглядел по-иному — и шутил, и смеялся, и произнес горячую речь об открывшейся новой главе в истории океанского промысла. Луконин вытащил из портфеля блокнот, разложил на столе карты Юго-Западной Атлантики. Березов безучастно следил за его приготовлениями. Луконин спросил, не начиная доклада:

— Не температуришь? Может быть, я не вовремя…

— Нет, все в порядке, — прервал Березов. — Скоро конец рабочего дня, никто не будет мешать. Давай свои соображения.

Луконин заговорил о готовящемся рейсе — как пройдет промысел сардины, тунца, марлина, нототении и других перспективных рыб, что требуется разведать, какие перспективы в новых районах мирового океана. Березов вдруг остановил Луконина и набрал номер телефона.

— Почему нет сообщений? — сердито прокричал он в трубку. — Каждые полчаса приказывал… Двадцать минут прошло?.. Сообщи, что нового за двадцать минут!

Теперь Березов слушал Луконина внимательней. Он уточнял цифры, задумался, когда Луконин заговорил, что нельзя, не изучив воспроизводства сардины, форсировать ее добычу.