Часы были только у Вити. Он изредка поглядывал на них.

— Успеем до шести?—поднял голову Юра.

— Должны.

Миша вымученно улыбнулся, стер со лба пот и сознался:

— Я уже одними нервами лопату держу.

— Ничего себе — нервишки! И снова — скрежет, звон...

— Пацаны, — заныл Салкин, — можете засекать: пять минут. Кладовщик уже пришел.

Никто головы не поднял. Четыре лопаты продолжали резать гору гравия.

— Ну не могу я, не могу! — заорал Салкин. — До костей растер! Чо я, вольтанутый — за два червонца калекой оставаться? Пять минут, и у всех будут рукавицы. А?

— Катись-ка ты!..

— Все, пацаны, понято! Витя, засекай: пять минут!

Салкин слез с платформы и побежал по шпалам в сторону вокзала.

— Я не утерплю, — тяжело дыша, сказал Витя. — Я его лопатой по голове...

Вернулся Салкин минут через десять. В руках он держал одну пару истрепанных брезентовых рукавиц.

— Говорят это... кладовщик был и опять ушел. Проморгали, елки, — оправдывался он, не решаясь подняться на платформу. — На базу, говорят... Кому рукавички?

Ребята молча и угрюмо швыряли гравий. Зубу очень хотелось сыпануть одну лопату в нахальную физиономию Салкина. По всему видно, подобные желания были и у остальных.

Решив, что бить его не будут, Салкин влез на платформу и натянул рукавицы.

— По очереди будем, ага? А если кто того, дак я это.., пожалуйста.

Салкин чувствовал, что может схлопотать лопатой в любую секунду. Поэтому он не пикнул до самого конца. Он покорно ковырялся своей неуклюжей лопатой и боялся, что кто-нибудь потребует рукавицы. Но о них никто не напоминал, хотя и у Зуба, и у других черенки давно были измазаны кровью, а ладони горели так, словно их поджаривали на сковородке. У Зуба ж боль притупилась. Зато, темнело в глазах.

Наконец с платформы полетели последние камешки.

— Все-о! — дико заорал Салкин. Он размахнулся, и его лопата, переворачиваясь в воздухе, скрылась за какими-то

железобетонными коробками. — Пацаны, все! Хана! Вот это двинули! Вот это мы! Чо не ржете?

«Ржать» никто не хотел. Никто даже и радость свою не выказывал. Хотя радость была велика. Приморила работа. Тяжело дыша, ребята сели рядком на борт платформы, и руки их свисали, как плети,

— Без десяти, — сказал Витя, взглянув на часы. — А начальница-то, начальница — тут как тут! — веселился Салкин, — Носом чует! Эй, начальница, принимай работу, выкладывай деньгу!

Подошла кругленькая женщина.

— Ну, мальчики, молодцы! Обещанное — ваше.

— А то как же! Денежки-то с собой?

— В конторе получите. Только борта закройте и от рельсов отгребите, а то железнодорожники ругаются, за габариты.

— Ну-у, начальница, такого уговора не было, — заартачился Салкин. — Уговор был разгружать. А габариты чистить — привет!

— Чего торговаться? — возмутилась женщина. — Всегда так было и всегда будет. Самой мне отгребать, что ли?

— Как хочешь, а мне свою бригаду жалко, — выкабенивался Салкин. Подойдя к штабелю досок, он натянул пальто, показывая тем самым, что уговаривать его бесполезно. — Кому не лень на рабочем человеке катаются. Ты глянь, глянь на их руки — в говядину изодрали!

— Мальчики, не рассуждайте, — мягче сказала женщина. — Сейчас маневровый подойдет.

Юра тяжело спрыгнул с платформы.

— Хватит трепаться, Салкин.— И женщине: — Сделаем, не беспокойтесь. Ребята, давайте по-быстрому.

— Ладно, сделаем! — поспешно согласился Салкин. — Мы народ сговорчивый, уважим. Пока я буду деньги на бригаду получать, они тут полный ажур наведут. Айда, начальница!

— Хорошо, Только без обмана.

— О чем разговор! — обиделся Салкин. — Слово бригадира! — Он обернулся и погрозил ребятам кулаком: — Пацаны, не подводить! А то рублем накажу, у меня не заржавеет.

— Лопаты, лопаты потом прихватите! — крикнула напоследок женщина.

И они вдвоем пошли в сторону вокзала. Салкин увивался вокруг женщины, балабонил без умолку и оживленно жестикулировал.

— Вот трепло! — покачал головой Витя. — В жизни таких не встречал.

— Филоны все такие.

— Клоуном бы ему. Талант пропадает.

— Злой бы получился клоун...

Закрыв борта, ребята снова взялись за ненавистные лопаты. Руки слушались плохо, суставы ломило, как от вывихов.

Маневровый, и правда, не заставил себя ждать. Ребята едва успели кончить работу. Они смотрели, как шустрый составитель, не обращая на них ни малейшего внимания, цеплял платформы к паровозу, как состав испуганно дернулся и покатил — легкий, податливый. И каждому, наверно, было жалко, что больше никогда не увидит эти платформы, на которые пролито столько соленого пота.

Без платформ кучи гравия и весь тупик как-то осиротели, показались незнакомыми. Ребята собрали лопаты и устало побрели по шпалам. У Зуба перед глазами все еще сходились и расходились разноцветные круги.

Юра обернулся на него:

— Денег хватит доехать?

— Должно хватить. Они пошли рядом.

— А то мы с ребятами можем добавить. Заработаешь — вышлешь.

— Спасибо, мне хватит.

Зуб с большим уважением глянул на тезку, и в душе у него стало светлее.

От перрона отходил пассажирский. Даже ребятам было слышно, как разрывалась какая-то женщина: «Оля! Оленька! Береги себя, детка!..» Зубу вдруг подумалось, что никто никогда ему так не кричал.

— Ты, тезка, черкнул бы нам на техникум: как добрался, как устроился.

— Ладно. Как твоя фамилия?

— Бобров. Боброву Юрию. Запомнишь? Бобер, зверь такой.

— Запомню, — улыбнулся Зуб.

Минули вокзал. Юра кивнул на длинный барачного типа дом.

— Кажется, тут.

39

В темном коридоре они увидели «начальницу».

— Лопаты принесли? Молодцы, мальчики. Ну, все поровну получили?

— Еще не получили. Где Салкин?

— Бригадир-то ваш? Сразу ушел. Получил сто рублей и ушел. Разминулись?

Ребята отправились в тупик. Они все ускоряли шаг, а потом, не сговариваясь, побежали. В тупике никого не было.

— Салкин! — на всякий случай крикнул Миша. Отозвался паровоз.

— Удрал! — выдохнул Витя. — Гад!..

— Погоди умирать раньше смерти, — глухо сказал Юра.

Но Зуб уже понял: чуда не будет. Ему за последнее время столько не везло, что в чудо он просто не позволял себе верить. Под сердцем разлился холодок. Почему-то занемели руки, словно сохнуть стали.

— На вокзал! — крикнул Юра, и четверка сорвалась с места. — В буфете околачивается, филон!

Салкина в буфете не было… Ребята обшарили всю станцию, заглянули во все уголки, в магазины, которые поблизости. Пропал! Вспомнили отходивший пассажирский, и все стало окончательно ясно. Искать Салкина не было смысла.

Они остановились у какого-то забора и не знали, что делать дальше. Зуб почувствовал страшную слабость в ногах, прислонился к шершавым доскам. Никогда с ним не случалось такой муторной, холодящей душу слабости. Наверное, сильно он побледнел, потому что Юра тихо, с беспокойством спросил:

— Тезка, ты чего?

Зуб медленно повернул к нему голову, попробовал улыбнуться, но только покривил губы. Юра чуть заметно, грустно покивал ему, в чем-то соглашаясь.

— Говорил же он, что рублем накажет, а мы... — начал Миша и замолчал.

— Гад! — крикнул Витя, и со всей мочи пнул обломок кирпича. — Есть же гады на свете!

Он тяжело задышал, глаза его не знали, за что уцепиться. Он так вдруг саданул кулаком по гулким доскам забора, что на костяшках стали медленно выступать алые бусинки.

— Ничего, — глухо, с хрипотцой сказал Юра. — Ничего. Мы еще встретимся с этой сволочью. Я теперь всякую такую вот сволочь буду метить... чтобы другие узнавали.

Губы его сжались, по тяжелым кулакам прошелся хруст. Даже под рубашкой угадывалось, как вздулись бугры мускулов.

Никто больше не хотел об этом говорить. Молчали.

Нахлынувшая слабость проходила. Отстранившись от забора, Зуб медленно оправил гимнастерку под ремнем, вытер рукавом грязное, загрубелое от пыли и пота лицо.