Двадцать минут спустя мы въехали на подъездную аллею, окружавшую громоздкий дом моих родителей в Оак-парке. Дом был стилистическим сиротой, совершенно отличавшимся от расположенных вокруг «домов прерий» в духе Райта ^[26]. Но мои родители обладали достаточным влиянием на чикагскую администрацию, чтобы их проект одобрили. Таким он и получился — прямоугольная коробка из нездорового серого бетона посреди живописного Оак-парка.

Этан остановил «мерседес» перед входом и протянул ключи одному из вездесущих лакеев, которые, по-видимому, в изобилии водились на этих торжественных вечерах.

— Архитектура... любопытная, — сказал он.

— Она омерзительна, — ответила я. — Но кормят, как правило, очень хорошо.

Я не потрудилась постучаться в дверь и не стала ждать приглашения войти. Нравится мне или нет, но это мой отчий дом. Я подумала, что приглашение мне не нужно. Я не беспокоилась на этот счет даже при первом посещении дома сразу после превращения. И вот она — я! Блудная дочь вернулась.

Пеннебейкер, дворецкий, стоял при входе в вестибюле из бетона и стекла, наклоняя тощее негнущееся тело в знак приветствия перед каждым проходящим гостем. Его нос возмущенно задрался, когда я приблизилась.

— Пибоди, — поприветствовала я. Я любила коверкать его фамилию.

— Пеннебейкер, — ворчливо исправил он. — Ваш отец на встрече, миссис Мерит и миссис Коркбургер развлекают гостей. — Он перевел стальной взгляд на Этана и выгнул бровь.

— Это Этан Салливан, — вставила я. — Мой гость. Он приглашен.

Пеннебейкер кивнул, пропуская нас, и перевел взгляд на следующих гостей.

Миновав это препятствие, я увела Этана и направилась к длинному бетонному залу в задней части первого этажа, где обычно мои родители принимали гостей. По пути попадались голые прямоугольные коридоры, заканчивающиеся тупиками. Стальные ячеистые ставни закрывали не окна, а голые бетонные стены. Одна лестница вела в никуда, если не считать альков, где был выставлен один-единственный образец современного искусства, который хорошо смотрелся бы в гостиной серийного убийцы-маньяка. Мои родители именовали сию задумку «провоцирующей на размышления» и утверждали, что это вызов архитектурному мейнстриму, представлениям людей о том, чем должны быть лестницы и окна.

Я именовала сей дизайн «современной психопатией». Пространство заполняли люди в черных и белых нарядах, джазовый квинтет в углу обеспечивал музыкальное сопровождение. Я оглянулась в поисках мишеней. Брекенриджей не было в поле зрения, и отец тоже отсутствовал. Не то чтобы это было плохо. Но я обнаружила кое-что весьма любопытное рядом с вереницей окон, расположенных вдоль одной стены.

— Готовься! — предупредила я с ухмылкой и повела Этана в драку.

Они стояли рядом, моя мама и сестра, сканировали глазами толпу перед ними и сплетничали, сблизив головы. Не было никаких сомнений в том, что они именно сплетничают. Моя мать — одна из влиятельнейших матрон чикагского общества, сестра — многообещающая принцесса. Сплетни — их хлеб с маслом.

Мама была одета в консервативное бледно-золотистое платье-футляр и жакет-болеро, подчеркивающие ее отличную фигуру. Сестра, такая же темноволосая, как я, облачилась в светло-голубое коктейльное платье без рукавов. Волосы уложены назад, тонкий блестящий черный обруч удерживает темные пряди на месте. И у нее на руках, в настоящий момент жуя свой крошечный пухлый кулачок, восседал свет моих очей, моя племянница Оливия.

— Привет, мама, — сказала я.

Мама повернулась, нахмурилась и коснулась пальцами моих щек:

— Ты похудела. Ты ешь?

— Больше, чем когда-либо в жизни. Это чудесно. — Я приобняла Шарлотту. — Миссис Коркбургер...

— Если ты думаешь, что дочь у меня на руках помешает мне обругать тебя, — заметила Шарлотта, — глубоко заблуждаешься.

Не моргнув и глазом и не объяснив, почему собирается меня ругать, сестра передала мне полуторагодовалую племянницу и слюнявчик, лежавший у нее на плече.

— Меу, меу, меу, — радостно запела Оливия, хлопая в ладоши, когда я взяла ее на руки.

Я была уверена, что она напевает мое имя. Оливия, не унаследовавшая темный цвет волос Меритов, была блондинкой, как ее отец, Мейджор Коркбургер, с облаком локонов вокруг ангельского личика и ярко-голубыми глазами. Она была одета в свое лучшее нарядное платье, без рукавов и такого же светло-голубого цвета, как у Шарлотты; пояс обвивала широкая голубая атласная лента.

И кстати, да. Моего зятя действительно звали Мейджор Коркбургер. Хотя в прошлом он был светловолосым, голубоглазым квотербэком, полагаю, что в университете его задразнили до смерти по этому поводу. Тем не менее я редко забывала напомнить ему о том, что на самом деле он майор ^[27]Коркбургер. Не думаю, что он находил это забавным.

— Почему ты собираешься бранить меня? — спросила я у Шарлотты, устроив Оливию поудобнее и положив слюнявчик себе на плечо в профилактических целях.

— Первым делом главное, — сказала она, глядя на Этана. — Нас не представили.

— О! Мама, Шарлотта, это Этан Салливан.

— Миссис Мерит... — поздоровался Этан, целуя руку моей матери. — Миссис Коркбургер... — повторил процедуру с сестрой, прикусившей краешек губы и выгнувшей бровь с выражением явного удовольствия.

— Это так... мило— познакомиться с вами, — пропела Шарлотта, затем скрестила руки. — Как вы обращаетесь с моей младшей сестрой?

Этан бросил пронзительный взгляд в мою сторону.

Не смотри на меня, —сказала я ему про себя, надеясь быть услышанной. — Это была твоя идея. Ты в это ввязался, ты и выпутывайся. —Я не смогла сдержать улыбку.

Этан закатил глаза, но вид у него был веселый.

— Мерит — совершенно уникальный вампир. У нее определенные...

Мы все подались вперед, жаждая услышать вердикт.

— ...звездные качества.

Он посмотрел на меня, произнося это, и в его изумрудных глазах скользнул намек на гордость.

Я была настолько ошеломлена, что не смогла выдавить из себя спасибо. Вероятно, в моих глазах читалось достаточно смятения, чтобы он не пропустил это.

— У вас чудесный дом, миссис Мерит, — солгал Этан моей матери.

Она поблагодарила, и разговор свернул к теме преимуществ и недостатков жизни в архитектурном шедевре. Я прикинула, что это даст мне десять-пятнадцать минут для разборок с Шарлоттой.

Шарлотта посмотрела на Этана одобрительно, затем живо улыбнулась мне:

— Какой сладкий. Скажи мне, что ты его уже съела.

— Уфф. Я его не «съела». И не собираюсь. Это неприятность в очень красивой упаковке.

Никлонив голову, она изучила Этана с ног до головы.

— Очень красивая упаковка, да. Думаю, он стоит неприятностей, сестрица. — Она перевела взгляд на меня, затем нахмурилась. — А теперь — что происходит между тобой и папой? Ты ссоришься, затем становишься вампиром, потом продолжаешь ссориться, а теперь, совершенно внезапно, оказываешься здесь. На вечеринке. В платье.

— Это сложно, — был мой, надо сказать, вялый ответ.

— Вам обоим надо сесть и прояснить ситуацию.

— Я ведь здесь, не так ли? — Ей не следует знать, как сильно я этого боялась. — И что касается ссор, за последний месяц он угрожал лишить меня наследства дважды.

—Он всех обещает лишить наследства. Ты знаешь, он такой. Уже больше двадцати восьми лет.

— Он не угрожал Роберту, — заметила я с интонациями обидчивой младшей сестры.

— Ну да, естественно, Роберту нет, — сухо согласилась Шарлотта, протягивая руку, чтобы поправить подол платья Оливии. — Дражайший Роберт не может сделать ничего плохого. И к вопросу о семейных драмах: разве мне позвонили, чтобы сказать, что моя крошка-сестра стала вампиром? Нет. Я все узнала от папы. — Она дернула меня за краешек уха большим и указательным пальцами.

Вот почему она собиралась бранить меня!

— Эй! — сказала я, прикрывая ухо той рукой, на которой не сидела Оливия. — Это не было забавно, когда мне стукнуло двенадцать, и не забавно сейчас.