Итак, мы с Георгом стояли перед одной-единственной картиной великого Поля Гогена. Все остальные, наверное, давно разлетелись по свету, здесь оставили самую неудачную. Картина такая — на берегу оранжевого моря отдыхает красная собака, а рядом с собакой играют на каких-то дудках две практически голые женщины. А женщины написаны в стиле «палка, палка, огуречик, вот и вышел человечек». Ей-Богу, не вру. Лица кривые, плоские, озлобленные. Что здесь выдающегося?
Я, вообще-то, не понимаю, почему Гогена считают гением... Честно, не понимаю... Может, я дура? Каменюка бесчувственная? Помнится, я в младенчестве так малевала. Брала акварельные краски и давай по бумаге бредятину выводить. Мамке очень нравилось... Она думала, что во мне зреет настоящий талант, что когда-нибудь я обязательно поступлю в Суриковское училище.
А вот Гоген в Суриковское точно бы по конкурсу не прошел. Завалился бы на первом туре. Кому охота возиться с учеником, у которого грудничковое мышление?
Почему собака красная, а море оранжевое, я вас спрашиваю? Не знаете? Я тоже... И Георг в точности не был уверен, но все-таки высказал предположение:
— Гоген воплотил свои мечты о гармонии мира, поэтическом единстве человека и природы. Его творческие изыскания прокладывали путь символизму и стилю модерн...
— Ого! — Я не могла скрыть своего восхищения. — Откуда такие познания?
— Я был в Бретани. И посетил там маленькую деревушку Понтавен... — Георг довольно долго припоминал название деревушки. Видимо, в Бретани он был давно.
— Ну?
— В Понтавене находилась школа Гогена. В ней он передавал свое мастерство ученикам. Школа так и называлась — Понтавенская. Я там многое узнал о его творчестве... У него была очень тяжелая жизнь... Очень тяжелая... И душа у него болела.
— Ты настоящий кладезь. И я тобой горжусь. Прости, что стою рядом, профессор.
— Я не профессор. Просто люблю живопись.
— И тебе нравится это?
— Да... — Он словно оправдывался передо мною. Будто ему было стыдно, что он посмел похвалить творчество Гогена. — Мне нравится.
— Ну, я не знаю... Что тут хорошего? Почему собака-то красная?
— А ты не торопись, вглядись в полотно повнимательней, войди в него, почувствуй. Я знаю, у тебя получится.
— Да брось! Вот еще, чего тут чувствовать?..
— Прошу тебя... Эта картина волшебная... Сосредоточься, выкинь из головы все лишнее, выпрями спину. Нет, глаза не закрывай. Наоборот, смотри вдаль... За горизонт оранжевого моря...
У меня аж мурашки по коже пробежали. Признаться, Георг меня несколько озадачил. Да, я романтик. Но не до такой же степени, чтобы вводить себя в сомнамбулическое состояние! А что, если и в самом деле попробовать? Попытка не пытка, все равно ничего не получится. Глупости все это...
Но у меня получилось... Я несколько минут тупо смотрела на картину. Смотрела до тех пор, пока не услышала прекрасную, незнакомую доселе музыку. Это две нарисованные женщины-таитянки играли на своих дудочках... Заунывно так играли, протяжно, жалостливо... Я тут же подумала, что мелодия эта доносится откуда-то с улицы, прислушалась... Нет... Музыка лилась из самой глубины картины... А таитянки с плоскими, неестественными лицами вдруг превратились в смуглых красавиц. Они закружились в медленном, плавном танце... Оранжевые волны с монотонным гулом накатывали на черный берег. Этот гул разрастался и разрастался и наконец стремительно перетек в завораживающее своей мощью крещендо... И красная собака уже почему-то не вызывала раздражения... Я знала, что красная собака была добрым, дружелюбным существом... Она потянулась, вильнула хвостом и начала тихонько подвывать...
Я сделала небольшой шаг и оказалась рядом с ними. С красавицами-таитянками и красной собакой. И они с радостью приняли меня в свою радужную компанию... Я не могла уловить мотив их мелодии, она была слишком тонкой, но это меня нисколечко не смущало. Я запела! Да как! Самозабвенно, с придыханием... Я пела так, как еще не пела никогда прежде...
А потом я увидела Георга. Он лежал на зеленом песке и грелся под синим солнышком. Я взглянула на свои руки. Они тоже красные! Все мое тело было красным, расплывчатым, бесформенным, но вместе с тем — прекрасным...
Георг поманил меня к себе. Я безропотно подошла, села рядышком, начала перебирать зеленые песчинки. А принц повернулся на бок и положил свою руку мне на живот. И какое-то странное, непонятное тепло разлилось по моей коже. Она горела сказочным, ласковым огнем... И голова закружилась, я почти потеряла сознание... Я впала в ликующее состояние безудержного, необъяснимого счастья... Георг смотрел на меня красными, миндалевидными глазами и улыбался ртом-черточкой... И я улыбалась ему в ответ... Оранжевые волны омывали наши тела... Нам было так хорошо...
Казалось, миновала целая вечность... Прошло пятнадцать тысяч лет...
Нет, всего одно мгновение... Я поняла это, когда окончательно пришла в себя. Георг крепко держал меня за руку... Вот почему мне было так тепло...
А картина вновь замерла... Вновь она стала какой-то неестественной, неживой... И чудотворная музыка исчезла, испарилась в горячем южном воздухе...
— Не знаю, что это было... Что-то прекрасное, таинственное, внеземное... — Я положила голову на его плечо. Ноги подкашивались, будто после многокилометровой пробежки. — Я увидела, как...
— Тш-ш-ш... — Он приложил палец к моим губам. — Я все знаю. Не нужно слов...
Да, нам действительно слова были не нужны. Я сразу поняла, что Георг испытал душевное волнение, схожее с моим... Мы были вместе... Там... В этой картине, исполненной рукой великого Поля Гогена... И пусть мне кто скажет теперь, что Гоген не гений! Пусть только заикнется... Он гений. Он волшебник.
— Я хочу побыть в одиночестве... Можно? Не обидишься?
— Можно... — И Георг чуть заметно улыбнулся краешками губ. — Все еще под впечатлением?
— Да...
— Понимаю... В первый раз всегда так...
Я медленно брела по пустынному пляжу. Под ногами хрустел желтый песок. Как жаль, что он желтый, а не зеленый... С каким трудом мы воспринимаем все, что не укладывается в рамки обыденности...
И Андрей тоже гений... Никакой он не злодей... И никогда не ходил по трупам... И я его люблю... И Илью... И Марину... И даже Фабриса, и белобрысого придворного... И вон того юношу... Всех-всех...
А смуглый юноша шел за мной, тоже улыбался, совсем мальчишка еще. Хорошо сложен... Роста невысокого, но зато плечи широкие, мускулистый живот с квадратиками железного пресса... Ноги — любая красотка позавидует... Стройные, гладкие... Черные как смоль волосы зачесаны в длинную косичку, лихо перекинутую через плечо... Чуть раскосые глаза, прищуренные в лукавой усмешке. Наверное, мальчишка только что искупался — все тело усыпано искрящимися росинками.
Я остановилась. Остановился и юноша... Я снова пошла. И он за мной...
Понравилась я ему, что ли? Смешно! Я уже не в том возрасте, вот бы лет пять назад... Нет, мы просто идем в одном направлении...
И я решила свое направление круто изменить, свернула в сторону.
И тут он меня окликнул:
— Э-о!
Я ускорила шаг, уже почти побежала. Слышу дыхание за спиной. Он меня догоняет. Я еще прибавила, вылетела с пляжа на горную тропинку... Какая-то гадкая колючка больно вцепилась в ногу. Пришлось умерить пыл, присесть на большой, раскаленный солнечными лучами валун.
— Чего тебе? — спрашиваю, переводя дыхание.
Он явно меня не понимает, хлопает раскосыми глазками, глуповато улыбается. Так... Он еще и по-английски не говорит... Прости, дурачок, другого языка не знаю. Как-то не прижилось у нас в Советском Союзе полиглотство. Бывает, правда, прорежется, но в другом состоянии...
А он что-то говорит по-французски. Выговор красивый и чужой. Но голос его был ласковый и чуточку заискивающий. Пришла пора переходить на невербальный язык. Никогда еще не общалась с туземцами. Весьма любопытно...
Я повторила свой вопрос с помощью мимики и жеста. Он пожал плечами, мол, ничего ему особенного от меня не нужно, а потом разжал кулак... Я глазам своим не поверила. На его ладони покоилась здоровенная жемчужина. Величиной с горошину. Протягивает...