Вот теперь хорошо.

Теперь можно жить.

Существовать. Дальше.

Гудок водителя снизу проникает в мозг и растекается по венам. Да иду я, иду…

Распахнуть шкаф, просветлевшим взглядом осмотреть многочисленные вешалки с одежной. Выудить что-то голубое, с синими полосками. Годится.

Подойти к зеркалу. Критически осмотреть худую черноволосую девушку в отражении. Поймать перекрестный взгляд некогда синих, а теперь серовато-голубых глаз. Дрожащими руками взять со столика сережки. Три – в левое ухо, еще одну – в бровь, и палочку-гвоздик в ноздрю. Краситься не нужно – ни к чему это. Не хотят принимать такой – пусть катятся к черту. Сгодится.

Снова водитель сигналист. Чтоб он сквозь землю провалился! Иду я!

Проверка готовности. Главное чтобы прозрачный пакетик оставался в кармане. И пачка сигарет. И зажигалка. Остальное – ерунда. Без остального вполне можно жить. Существовать.

Благородно-чистый подъезд. Лифт. Высокий охранник внизу. Да, в этом долбанном городе – вспомнить бы еще как он называется – заказчики постарались на славу. Отличная квартира. Наверное, в ней можно было бы прожить долгую и счастливую жизнь. С кем-то очень родным и любимым.

К черту! Об этом не думать. Выйти из подъезда, ощутимо пнув кнопку домофона и сесть на заднее сиденье машины. Зарычать в ответ на вопросы водителя. Уткнуться лбом в холодное стекло и закрыть глаза.

Главное – не думать. Не думать. Не думать.

Поздно. Заветный порошок расслабил мозг и теперь уже никуда не уйти от воспоминаний – слишком яркие они, слишком острые, проникают через поры кожи куда-то внутрь и заставляют снова и снова вспоминать, как год назад, почти в такой же машине она ехала по городу и была… счастлива?

– Я самый счастливый человек на свете, – думала Лена, прижимаясь раскаленным лбом к стеклу автомобиля и улыбаясь несущемуся навстречу городу, – Еще немножко, несколько минут – и я её увижу. Даже говорить ничего не буду, просто возьму за руку и поведу гулять. Как будто и не уезжала. Как будто и не расставались.

Серый камень больницы ошеломил Лёку и заставил сердце стучать чаще. Она расплатилась с таксистом и выскочила из машины, кожей впитывая в себя знакомый пейзаж.

Глаза устремились в одну точку, туда, где вход, парадный вход, если это слово вообще уместно применительно к больничному учреждению. Ступеньки, ступеньки, им нет конца, они мелькают перед глазами, и легкие начинают гореть огнем, но всё это ерунда, потому что вот уже серый сменяется коричневым – линолеум отделения – и номера палат засверкали в зрачках, и две простые цифры загорелись ярким светом, и остается лишь поднять руку, нажать на ручку двери – и остановиться, тщетно пытаясь успокоить сердце, и дрожать губами, не находя, что сказать, и смотреть, смотреть, не отрываясь…

– Привет, – Саша тяжело поднялась с кровати, расцветая улыбкой, – Привет, малыш.

А Лёка всё стояла и смотрела. Не могла разлепить губ, не могла оторвать взгляда, смотрела, тяжело дыша, и лишь когда теплые руки сомкнулись вокруг её плеч, и щека прижалась к щеке – только тогда она из горла само собой вырвалось:

– Здравствуй…

16

– Здравствуй, дорогая, – кто-то незнакомый, в ярко-желтой майке, протягивает руку и улыбается свысока, – Меня зовут Николаем, если ты забыла. Я совладелец клуба.

– Здравствуй, дорогой, – а ладошка-то у него вялая, потная, и дело совсем не в том, что сейчас лето, а просто волнуется почему-то этот странный мужичок в официальном костюме и при галстуке.

– Я хотел бы с тобой обсудить один кадровый вопрос, – он зачем-то тащится за ней через весь клуб в кабинет, сплошь увешанный плакатами певиц и певичек, усаживается в кресло и по-хозяйски закуривает.

– Обсуждай, – плюхнуться на собственное кресло, открыть ящик стола и вынуть из него список тех дур, которые пока еще зарабатывают хорошие деньги в этом клубе, – Только живее.

– Ты вчера уволила Лилю. А она моя любовница. И ей нравится эта работа.

– Восстановить? – спросить, не поднимая глаз от списка. – Пусть приходит.

– Вот и чудесно, – он поднимается, явно довольный таким простым разрешением проблемы, – Надеюсь, что в будущем такого рода конфликтов у нас не будет.

– Пошел к черту, – пробормотать, провожая взглядом захлопнувшуюся дверь. Лиля так Лиля. Она ничем не хуже и не хуже всех остальных… Лилек. Лялек. Люлек. Тоже мне проблема… Если бы все они решались так просто…

Если бы все решались… Если бы…

17

Если бы можно было повернуть время вспять – Лена никогда бы не приехала в этот город. Она понимала, что это – малодушие, страх, но ничего не могла с собой поделать. Лёка уже знала, что Саша умирает.

Умирает. До этого слово «смерть» было чем-то абстрактным, пустым, словно кино смотришь – и равнодушно улыбаешься, когда кого-то из героев убивают, потому что знаешь, что за кадром он остается в живых, и смерть его – всего лишь фантазия сценариста.

Теперь всё было иначе. Теперь Лена могла каждый день наблюдать, как из родного и любимого человека капля за каплей утекает жизнь.

Если бы она могла… Если бы можно было что-то изменить…

– Я бы не стала ничего менять, – улыбнулась Саша в ответ на тихий Лёкин вопрос, – Я прожила яркую и насыщенную жизнь, и рада этому. Я говорила тебе про гармонию, малыш. Когда душа человека не находит гармонии с телом – ей лучше уйти. Для того, чтобы расти и развиваться дальше. Но не умереть – нет. Жить.

– В другом теле? – спросила Лена, мягко поглаживая Сашину руку. Они снова сидели на лавочке среди деревьев – так же, как и много месяцев назад.

– А ты никогда не задумывалась, зачем душе тело? Может быть, тело – это тюрьма для души? Тюрьма, освобождение из которой – благо?

– Ты же не можешь знать точно…

– Знать – не могу. Могу чувствовать. Это важнее.

– Ты любишь меня? – вопрос вырвался сам собой, Лена не хотела его задавать, но – ничего не поделаешь – она боялась не успеть. Опоздать спросить самое главное.

– Леночка… Конечно, я люблю тебя, – мягко улыбнулась Саша и нежно сжала ладошку девушки.

– А до меня… И кроме меня… Еще кого?

– Неужели это так важно?

– Да! Для меня – важно! – вспыхнула Лёка.

– Малыш… Никогда не нужно загонять любовь в клетку. В клетку страстей человеческих, или их инстинктов, или страха. Люби. Будь любимой. Это и есть счастье. Я люблю тебя… Ты – моё счастье.

– До меня ты никогда не была счастливой? – комок подошел к горлу и мешал говорить. Лена сглотнула и попыталась глубоко вдохнуть свежий воздух. Ей было очень больно.

– Была. Но это было другое. Счастье – это не плоская фигура, Леночка, она многогранна и каждая из её граней – уникальна. Ты никогда не сможешь ощутить одного и того же чувства счастья, они всегда будут разными. В этом и прелесть жизни…

– Прелесть? – что-то в желудке сжалось противным кулаком и понеслось вверх. Лена вскочила на ноги и заговорила зло, отрывисто. – Что ты пытаешься мне объяснить? По-твоему, то, что сейчас с тобой происходит – правильно? Я же теперь очень многое о тебе знаю! Очень! Я ведь знаю, что ты делала для людей и что получала в ответ! Ты всегда была светом, ты же помогала людям, ты же… И что в ответ? Ты должна умереть только потому, что кто-то там, сверху, так распорядился? Зачем тогда было жертвовать собой ради других? Зачем было делать всё, что ты делала? Если в итоге ты умрешь, ты – одна из самых достойных того, чтобы жить?

– Малыш… – Саша ласково притянула Лену к себе и поцеловала её вспотевшую ладошку. Подняла вверх взгляд удивительно-красивых глаз и улыбнулась. – Просто ты воспринимаешь смерть как конец… Я же вижу в ней начало. -Начало чего? – простонала Лёка. – Ты же не можешь знать, что там, дальше?

– Я могу чувствовать.

– Чувствовать? – Лена сделала шаг назад и полыхнула глазами, ярко-синими, горящими. – Значит, чувствовать, да? Ладно, хорошо, смерть – это благо. Допустим. Допустим, за этим пределом что-то есть, лучшее, нежели жизнь. Пусть. А страдания, Саш? Они-то за что?