– Большинство заблуждаться не может!

– Да что вы? Значит, когда большинство в мире думало, что сифилис – это приговор, они были правы? Значит, сифилитикам оставалось только расставаться с жизнью добровольно, чтобы не затруднять общественное мнение?

– Не путай! – взревел Петр Игнатьевич. – Это разные вещи!

– Да ни хрена это не разные вещи! Ваше большинство может идти в задницу, а я всё равно буду жить так, как хочу! Так, как хочу Я, а не кто-либо еще! И мои ошибки будут именно моими, ясно? Лечить меня вздумали? Значит, я опасность для общества? Ну хотите, я пойду вены себе вскрою? Этого добиваетесь?!

– Ленка, хватит, – сквозь слёзы попросила Лиза.

– Да ни хрена не хватит! – закричала в ответ Лёка. – Как ты не понимаешь, что они пытаются сделать из нас себя! А так никогда не будет, слышите? Я не буду жить черт знает с кем только потому, что так надо. Мне наплевать на ваше большинство, на общество и всё остальное. Для себя я нормальная. А на ваше мнение мне плевать, ясно?

– Ясно, – голос Бориса Сергеевича перекрыл голос дочери, – Мне неясно одно – ты ни разу не сказала, что любишь Лизу. Это так?

– Нет! – выплюнула Лёка. – Нет, я её не люблю. Но я влюблена, мне тепло рядом с ней, и этого достаточно.

– О чём ты тогда говоришь? – укоризненно кивнул мужчина. – Ты не любишь её даже. О какой свободе выбора идет речь?

– О самой обычной…

– Хватит, – прошептала Лиза и неожиданно все смолкли, – Хватит, я прошу вас. Уходите все отсюда. Я больше не могу. Хватит.

– Детка, я…

– Ты всё сказала! – Лиза оттолкнула протянутую Лёкину руку, спряталась в угол комнаты и тоже закричала. – Хватит! Слышите? Уходите все! Оставьте нас в покое! Мы сами разберемся! Во всем! Мама, папа… Если я вас такая не устраиваю – значит, прощайте. Не будет Лёки – будет другая женщина. Мужчины не будет. Не нравится – значит вон! Насовсем! Не смейте превращать мою жизнь в кошмар… Не смейте… Не смейте…

Лиза обхватила свои плечи руками и, плача, сползла вниз на пол. Лёка озверела. Обернулась к родителям и гостям, склонила голову, сверкнула глазами:

– Довольны, мать вашу? Уходите. Вон из моего дома. Все.

– Лена…

– Вон, – выплюнула, – Все вон.

Расширенные от гнева Лёкины глаза закончили разговор. Все четверо быстро собрались и ушли, пообещав еще вернуться к этому разговору. Лена с грохотом захлопнула за ними дверь и метнулась в комнату. В её груди клокотал гнев и ярость. И она впервые в жизни искренне жалела, что эти люди – родственники. Что нельзя ударить их и сбить эту спесь и уверенность в своей правоте.

Лиза сидела на полу, прижавшись щекой к стене и горько плакала. Лена присела на корточки рядом и протянула руку.

Рывок – и её рука оказалась отброшена резким ударом.

– Детка… Ты что? – прошептала Лёка удивленно.

– Иди к черту! – выплюнула Лиза. – И не смей называть меня так больше. Иди к черту. Навсегда!

Лёкины ладони сжались в кулаки. Она помедлила секунду, справляясь с гневом, а потом рывком поднялась на ноги, схватила куртку и выскочила из квартиры. Вслед ей летели сдавленные Лизины рыдания.

Лена вернулась домой только следующим вечером. Прошла, не разуваясь, прямо на кухню. Посмотрела на сидящую за столом зареванную Лизу. Вздохнула. Тяжело присела напротив.

– Это конец? – спросила просто.

– Да, – кивнула девушка.

– Почему?

– Потому что я так больше не могу. Вчера на секунду я почувствовала, что ненавижу тебя. Я не могу больше бороться твоим детством, Лена. Ты ребенок еще. Я не могу так больше.

– Значит, я слишком маленькая для тебя? – сверкнула глазами Лёка.

– Да. Ты импульсивна, ты совершаешь поступки не задумываясь о последствиях. Ты оскорбляешь людей. Унижаешь. Ты эгоистка.

– Понятно, – кивнула сумрачно и, сжав губы, доверху застегнула молнию на куртке, – И ты больше не любишь меня?

– Люблю. Но я так больше не могу. Я устала от тебя. От твоей неразумности. От твоей лжи.

– В чем я тебе лгала? – процедила.

– Во многом, – вздохнула Лиза, – Ты говорила, что любишь, не любя. Ты изменяла. Этого достаточно.

– Когда я тебе изменяла? – вскинулась Лёка возмущенно.

– Со Светой. Или это не измена?

Это было словно удар под дых. Будничность Лизиного голоса сказала Лене то, чего не сказала бы и сотня слов. Бесполезно было бы что-то доказывать и в чем-то убеждать.

– Откуда ты знаешь? – спросила отрывисто.

– Я давно знаю. Она позвонила мне на следующий же день после того, как это произошло. И в подробностях рассказала, как ты занималась с ней любовью.

– Почему ты не прогнала меня раньше? – сердце сжалось и заколотилось быстро-быстро.

– Не знаю. Наверное, потому что я дура. Ты вчера оскорбила всех, Лена. Меня, твоих родителей, моих. Ты сделала это не потому что НАС обидели. А потому что задели ТЕБЯ. Ты. Ты. Только ты. Всегда и во всем – только ты. Я устала. Я больше так не могу.

– Дай мне шанс, – попросила, – Я всё исправлю.

– Ты не сможешь. Ты не любишь меня. И не можешь заставить себя полюбить. Потому что тебе в принципе не знакомо это чувство.

– Скажи еще, что я иду по трупам.

– Так и есть. После тебя остаются только покореженные сердца. Я хочу своё попытаться спасти. Если еще не поздно.

– Тебя послушать – так я просто монстр получаюсь! – вскипела Лёка.

– Так и есть, – кивнула Лиза и вытерла слёзы, – Я перееду к маме сегодня же. Очень тебя прошу – дай мне уйти спокойно. И не останавливай. Я не переживу больше ни одного скандала.

– Ты не хочешь даже поговорить со мной?

– Почему же? Давай поговорим. Вот только о чём?

– А тебе кажется, что говорить не о чем? Ты так просто перечеркиваешь год нашей жизни?

– Ой, Ленка, – простонала Лиза и закрыла глаза ладонями, – Ты хочешь сейчас меня виноватой сделать? Пусть я буду виновата, пусть. Потому что причины нашего разрыва уже больше не имеют значения.

– Почему?

– Потому что НАС нет. Есть ты. И есть я. А нас нет. И никогда не было. Я со многим мирилась, Леночка, весь этот год. Многое прощала, многое проглатывала, но я так не могу больше. Ты оскорбила меня, моих родителей, своих родителей. Ты лгала. Ты предавала. Но всё это я могла бы простить, наверное, если бы ты меня любила. А ты не любишь. Я не нужна тебе и наши отношения тебе не нужны тоже.

Лёка не нашлась, что ответить. Она помогла Лизе собрать вещи, вынесла сумки на улицу и упаковала в багажник машины. Они почти не разговаривали – одной было просто нечего сказать, а другая боялась, что если заговорит – начнет плакать.

Ехали тоже молча. Лена крепко сжимала ладонями руль, исподлобья вглядывалась в дорогу и рывками переключала скорости. Магнитола отзывалась в её сердце мягкими звуками какой-то песни:

Прощай… От всех вокзалов поезда

Уходят в дальние края.

Прощай… Мы расстаёмся навсегда

Под белым небом января

Прощай… И ничего не обещай

И ничего не говори

А чтоб понять мою печаль

В пустое небо посмотри

Лёка припарковала машину прямо у подъезда. Помедлила несколько секунд, собираясь с силами, потом выскочила на улицу и открыла багажник. Лиза вышла следом. Они стояли друг напротив друга, такие непохожие и в то же время такие одинаковые.

– Занести сумки? – тихо спросила Лёка.

– Нет, я сама, – прошептала в ответ Лиза. Она медлила, вглядываясь в родное лицо, силясь как-то запомнить, оставить навсегда в памяти синие глаза, густые брови, челку, упавшую на лоб. И изогнутые губы. Изогнутые. Губы.

– Тебе хоть чуть-чуть жаль? – выдавила из себя Лиза, едва сдерживая слёзы.

– Да. Мне очень жаль.

– Я пойду.

– Иди.

Лёка не двигалась и Лиза тоже не пыталась сделать ни шага. Она летела взглядом навстречу таким любимым глазам и ощущала такую боль, которой в её жизни до сих пор не было. Наконец Лена вынула сигарету, стиснула её зубами и рывком захлопнула багажник.