Черт, острые уши! Как же я раньше не... Она убрала волосы в хвост, обвязав его серебряной тесьмой. Ну совсем как Имоен. До чего странное совпадение! Эй, а может, она таким образом подает мне знаки? Мол, давай, Фатик, бери удачу за рога, пока у тебя собственные не выросли: Только при чем тут клинок?

Я запутался. Никогда не понимал знаков, которые подают женщины, а если женщина-эльфийка, не обладающая даже зачатками чувства юмора, то, видимо, дело швах: она подает знаки, которые исключают друг друга. Или это я дурак, что не могу их верно истолковать? Вообще, многим женщинам кажется, что любой мужчина способен прочитать знаки, которые они расточают. Как же, сейчас! А потом сыплются обиды от непонимания: « Я же ему ясно показала!» Только ты сделала это на своем женском языке, девочка. Нормальный мужчина глух к этому языку. Ну а кроме всего прочего, от близости женщины у нас иногда напрочь отмирает ум (да-да, у мужчин есть ум, вернее, он попадается — как исключительная редкость).

Дальше мы ехали в молчании, не соприкасаясь бедрами, локтями или коленками. Солнце медленно всползало на небосвод, горы Галидора проступили на горизонте бледно-синими силуэтами. Я косил одним глазом на дорогу, а другим — на однотонные, обтягивающие штанишки и легкие сапожки эльфийки, иногда поднимаясь к прикрытой камзолом груди, хотя это зрелище волновало меня слишком сильно. Кажется, добрая фея оглядывалась по сторонам.

По сторонам, точно: она вдруг ахнула, привстала и указала куда-то рукой:

—Что это?

Ярдах в ста перед нами виднелся холм, окутанный легким утренним туманом. На нем высился менгир с плоской вершиной. Менгир хорошо обжитой, поскольку к нему была прислонена лесенка. На вершине, задом к нам, раскинув руки ладонями кверху, застыл седоволосый человек в длинном балахоне из старой мешковины. Монолит окружали деревянные столбы разной высоты числом около тридцати. Они были увенчаны плетеными насестами, в которых, точно курицы-наседки, устроились люди — все как на подбор бородачи и оборвыши. В стороне виднелись скопища дрянных глинобитных лачуг и зеленые клочки огородов.

—Отшельники, — лениво отмахнулся я. — Встречают новый день в хитрых позах или что-то подобное. Медитация, очищение разума на пустой желудок. Как, интересно, они доперли сюда столько бревен?

—Целая деревня отшельников? — удивилась эльфийка. Она приподнялась, очаровательно вытянув шею. Уши, поймав солнечный свет, немедленно стали розовыми.

Я передернул плечами:

—Тоже в первый раз такое вижу, но, может, они поняли, что поодиночке быстрее сходят с ума, и решили оттянуть неизбежное.

Мы приблизились на расстояние броска копья. Патлатые бородачи сидели с закрытыми глазами, сложив, а вернее, вывернув ноги по-восточному. Ей-богу, убил бы того, кто придумал эту дурацкую позу! Главный на верхушке менгира — хилый, заросший седыми космами мужичонка, поворачиваясь на стороны света, изрекал какой-то утробный звук типа «оооооммммм!», бородачи старательно повторяли его, вытягивая губы трубочкой. Что-то странное было в позе главаря, что-то знакомое... Неприятный холодок прополз по моей спине. Я спешно достал подзорную трубу Крессинды и прислонил к глазу. Главарь как раз поворачивался в мою сторону...

Глаза его были зажмурены, лицо украшала спутанная борода, но по кривому шраму на лбу я сразу узнал Даргонзанда Орлина Триста. Личный пророк и чародей фрайторского сатрапа, за особые добродетели приговоренный им к смерти, он нанял меня проводником в Пустошь чуть более шести лет назад. Сначала он искал развалины древних городов, чтобы создать в одном из них храм новой веры. Искал упорно, несмотря на мои заверения в том, что города, может, и есть, но лежат под таким слоем почвы и окаменевшего ила, что на их раскопки потребуется десять лет работы. Я — чистая душа! — посоветовал ему организовать храм в самой Хараште. На это был дан исчерпывающий ответ: «Слишком много взяток». Гм, тоже верно. Потом мы бродили по Пустоши, Даргонзанд был занят поисками удобного места для храма. Однажды перед костром он признался, что хочет основать в Пустоши, подальше от загребущих лап хараштийских чиновников и ока стражи «Храм просветленных пророков». Частичное просветление — за полтора года, окончательное и бесповоротное с полным обновлением нравственности — за три. Пророки с гарантией! Я озвучил вопрос: понадобится ли для окончательного просветления переписать на владыку все имущество? Он кивнул: разумеется. И добавил в особом припадке откровения (мне кажется, он просто держал меня за варвара-придурка, который все равно ничего не поймет, а если и поймет, то не запомнит), что подобными вещами занимался при сатрапе, но переусердствовал; трое просветленных покончили с собой, но один, на беду, оказался слишком знатного рода. Неувязочка, которая чуть не стоила ему живота.

Ночью я легонько стукнул его по башке и надежно привязал к менгиру, заткнув рот. Денег с Даргонзанда я не взял. Он прожигал меня взглядом, когда я уходил. Про этот случай я не рассказал никому, даже дедушке Трампу. Как я уже говорил, приключения дурно пахнут, и еще от них растут волосы на ладонях.

Вот же гад, отвязался!

Более того, он таки создал школу пророков, и теперь рядом с ним тридцать человек, послушных его воле!

Я поднес палец к губам и легонько стегнул лошадей. Виджи недоуменно нахмурилась, но промолчала. Мы тихо — топ-топ, топ-топ — уже начали огибать менгир, когда нелегкая направила ветер нам в лицо. Через миг Олник звонко чихнул. Лошади разразились ржанием.

Все прошло бы нормально, не вздумай я поднять голову... Сущая глупость — поднять голову, чтобы проверить, не заметили ли нас сверху, в то время, когда самым умным было бы продемонстрировать Даргонзанду свой затылок. Наши глаза встретились. Он узнал меня мгновенно и страшно закричал.

Клянусь вам, это был вопль баньши. Нутряной, яростный и посылающий гибель. Наконец в нем прорезались членораздельные слова:

—Грррааааа... У-у-уубийцаа-а! Братья! К нам приехал убийца вашего учителя!

Братья размежили очи и уставились на Даргонзанда. Учитель взревел во всю мощь хилой грудной клетки:

—Убейте его, пока он не убил меня!

29

Чтобы братья скорее уяснили, что от них требуется, Даргонзанд прибавил несколько бойких ругательств и простер ко мне обе руки. Обвинения как горох посыпались на мою голову:

—Растленник, совратитель, смутьян! Демон в людском обличье! Кровавый упырь, наемный убийца, человек без совести и чести! Смотрите, у него руки по локоть в крови!

Речь была бодрая, с огоньком. Он забыл добавить, что от моего рукопожатия у любого разумного существа развивается панариций большого пальца, а короткий разговор награждает пожизненным заиканием, плешью во всю голову и в исключительных случаях — глухотой.

—Все на защиту учителя, братья! — взвыл мудрец, его борода и волосы разметались. — Спасем наш храм Просветленного пророчества! Убейте этого человека! Он выродок, собачий сын и злыдень!

Братья начали таращиться в мою сторону, задирая лохматые бороды. Потчуя меня инвективами, Даргонзанд распалялся все больше. Наш фургон как раз проезжал мимо холма. Привстав на сиденье, я — терять нечего! — показал многомудрому учителю кукиш. Он взбесился и подпрыгнул, как петух на насесте. Думаю, узкая каменная площадка была еще немного скользкой от утренней росы, ну и, конечно, зря он стоял на ней босиком: его правая нога взлетела в воздух, миг — и бренное тело специалиста в вопросах просветления навернулось с менгира.

Восемь ярдов — небольшая высота, если прыгать умеючи. Ну и смотря на что прыгать. Но падать с такой высоты головой вниз даже на поставленные горкой матрасы я никому не советую. Сквозь глухой звук удара донеслось звонкое «хрусть!», взлетело облачко пыли. Тело великого мудреца и чудозвона застыло у подножия монолита. Виджи вскрикнула.

Надо же, какое несчастье. Ай-ай-ай. Надо будет сказать Альбо, чтобы помолился за упокой его гнилой души.