Сергей Сергеевич, сильно отклонясь назад, словно собрался демонстрировать «мостик», с видимым усилием удерживал в руках спиннинг. Согнутое в дугу удилище медленно кланялось из стороны в сторону, как колеблемая течением камышина. Катушка, которую Сергей Сергеевич прижимал ладонью, изредка потрескивала. А в у́лове по-прежнему кружилась кора и пена, из непроглядной глубины поднимались к поверхности серебряные пузырьки, словно омут был гигантским котлом, в котором кто-то надумал кипятить черную воду.

Ни сам Сергей Сергеевич, ни Генка, ни тем более Эля не знали, что следует предпринять. Где-то в смоляной глубине у́лова ходила удерживаемая лесой рыба. У нее не хватало силы оборвать миллиметровую жилку, прочность которой благодаря гибкому удилищу и катушке фактически была неограниченна. По крайней мере пока на шпульке имелся запас лесны, нечего было бояться. И все-таки Сергей Сергеевич боялся. Зная, что ему не смогут помочь, что сам не позволит помогать, он позвал на помощь.

— Залег! — сказал Генка.

— Ходит, — сказал Сергей Сергеевич. — Не мешайте.

Стоявшая на тормозе и удерживаемая рукой катушка отдавала лесу. Понемногу, по сантиметру, но отдавала.

— Подматывайте, — сказал Генка.

— Не могу. Силы… не хватает.

— Давайте я!

Сергей Сергеевич отрицательно помотал головой. Катушка затрещала более дробно; натянутая как струна жилка покатилась вправо. И вдруг — тр-р-р-р! — словно под ухом рванули кусок ткани. Окровавленными пальцами — ручками катушки сорвало кожу на суставах — Сергей Сергеевич начал возвращать сдернутую лесу. Он или забывал дышать, или ему не хватало дыхания.

Тр-р-р-рр…

— Соб-бака!..

Снова трудные, медленные обороты катушки. Неожиданно спиннинг распрямился, леса провисла, и Сергей Сергеевич выдохнул растерянное:

— А-ах!

Генка, закусив губу, рубанул кулаком воздух, но катушка опять затрещала, Сергей Сергеевич прихлопнул ее ладонью и задышал часто-часто. Спиннинг выгнулся в другую сторону, леса, рассекая воду, ушла к перекату.

— С-сидит, — счастливо улыбаясь, с присвистом объявил Сергей Сергеевич. — Не сошел!

В конце верхнего слива, расталкивая воду, дважды тяжело перевернулось что-то большое, черно-розовое. И вдруг катушка начала трещать не часто, но ровно: Сергей Сергеевич подтаскивал рыбу к берегу. Сначала, видимо, он сам не поверил в это: на лице отразилось откровенное изумление. Его сменила настороженность, ожидание подвоха. Но катушка продолжала повиноваться пальцам, и он сказал:

— Ружье, Геннадий. Пожалуйста.

Здесь не было светлой гальки на дне, берег круто уходил в глубину. Поэтому таймень совершенно неожиданно вынырнул из тьмы и замер почти у самой поверхности, слабо шевеля плавниками. Казалось, он сам захотел посмотреть, что это за люди на берегу. Генка выстрелил, целясь сверху в его плоский лоб, и что-то бултыхнулось, бешено затрещала катушка спиннинга, смолкла. Генка и Сергей Сергеевич растерянно уставились друг на друга.

— Эх! — отворачиваясь, сказал Сергей Сергеевич.

Генка смотрел, как выгнутую полукругом лесу утаскивает течением, и молчал. Ему было жалко тайменя и обидно, что Сергей Сергеевич считает виновным его, Генку. Думает, что Генка промазал. Но ведь Генка не мог промазать — стрелял в упор!

Катушка почему-то снова стала потрескивать. Сергей Сергеевич, небрежно подняв спиннинг, начал выбирать провиснувшую лесу, и вдруг брови у него поползли кверху.

— Зацепил, что ли? — Он пожал плечами. — Не понимаю.

Леса круче и круче уходила в воду. Там, где она как бы переламывалась, складывалась углом, скрестились три настороженных взгляда. И вот, когда падение лесы стало почти отвесным, Генка радостно крикнул:

— Так это же… таймень!

— Конечно, таймень! — будто он и не сомневался в этом, снисходительно подтвердил Сергей Сергеевич, как через стекло разглядывая огромную рыбину, повернувшуюся вверх брюхом, медленно колышимую течением.

— Двадцать килограммов верных, — сказал Генка, когда ее вытащили на берег. — Повезло вам.

— Цыплят по осени считают, Геннадий! Тут их, таких вот чертей, еще пара, если не больше. Собственными глазами двух видел, к сливу они подходили. Сейчас попробуем соблазнить одного из них, подождите! — Выпутывая захлестнувшуюся за леску блесну, Сергей Сергеевич шагнул к берегу.

— Сергей Сергеевич, может, не стоит?

— Почему?

— Так ведь дорога не близкая…

Сергей Сергеевич взглянул на него как-то искоса, потом подошел к тайменю, потыкал носком сапога. Таймень даже не ворохнулся.

— Да-а… — растерянно протянул Сергей Сергеевич. — Как же быть, а? Я как-то забыл, знаете, что до дома… э-э… сколько примерно километров?

— От залома двенадцать считаем. Отсюда поменьше.

— Да-а… Вы понимаете, нам же не унести будет. У вас хариусов много?

— С пуд, пожалуй. Почти полная хариусница.

— Черт! Прямо хоть выбрасывай часть рыбы! Главное, я не смогу пожертвовать еще одним днем, чтобы прийти за ней завтра!

— Батя говорит: бросать грех! — усмехнулся Генка.

— В том-то и дело! Увлекся, как мальчишка, потерял чувство меры, стыдно сказать кому-нибудь… — Он опять покосился на Генку. — Отвратительное положение…

Генка понимал, что Сергею Сергеевичу, ратовавшему недавно за добрых хозяев тайги, действительно стыдно. Забыл, сколько километров до дому! Генке, что ли, за него помнить?

— Часть рыбы могу нести я. И спиннинг, — предложила девушка.

— А! — Раздраженно махнув рукой, Сергей Сергеевич уселся рядом с тайменем на гальку и стал закуривать.

— Если разрубить, в рюкзак влезет! — сказал Генка.

— В рюкзаке и без того килограммов двадцать, — пожалуй, уже в сторону преуменьшения посчитал Сергей Сергеевич.

Генка посмотрел на Элю и, расправляя плечи, решил:

— Ништо! Утащу, если вы мою хариусницу возьмете. Тропа здесь низом поведет, по ключам.

— Ты с ума сошел? — спросила Эля, а Сергей Сергеевич, выбрасывая сигаретку, вздохнул:

— К сожалению, человеческие возможности ограниченны. Сорок килограммов можно перенести на расстояние километра, но десять километров по тайге…

— Утащу!

Конечно, будь вместо рюкзака поняжка, Генка чувствовал бы себя увереннее. Узкие и жесткие ременные лямки врезались в плечи, тонкий брезент рюкзака промок, промочил рубаху, липкий сок присоленной рыбы разъедал спину. Но, взяв этот проклятый рюкзак, Генка уже не мог бросить его, потому что рядом или чуть поотстав, когда тропа суживалась, шла Эля. Потому что она говорила: «Сумасшедший, отдохни!», «Сергей Сергеевич, скажите ему!»

Наконец Генка позволил уговорить себя и, сбросив рюкзак, с трудом распрямил спину.

— Давайте я вас сменю, — предложил Сергей Сергеевич. Освободясь от хариусницы, он сидел, привалясь к пню, громко дыша ртом.

Генка подмигнул Эле и сказал:

— Давайте.

— Я покурю только…

Кивнув, Генка лег на спину, раскинув руки. В просветах между кронами сосен пробегали розовые ватные облака, но казалось, будто клонятся, готовясь упасть, сосны. Клонятся, клонятся и, не трудясь покачнуться в обратном направлении, снова стоят прямо.

— Гадостью какой-то пахнет где-то рядом, — сказала Эля.

— Гнилью, здесь грязи недалеко, болото, — объяснил Генка и потянул носом воздух. — Нет, вроде пропастиной несет. Наверное, медведь сохатого на грязях устерег. Надо посмотреть, пожалуй.

— Я с тобой, ладно?

— Пойдем, здесь недалеко. — Генка поднялся, вскинул на плечо ружье. — А то не ходи. Ноги-то наломала уже…

— Иди знай! — поправляя сетку, приказала девушка. — Разговаривать еще будет!

Пройдя шагов десять, она спросила:

— А если там медведь?

— Ну да! Будет он нас ждать, куда там!

— Все равно я с тобой не боюсь. Знаешь, какой ты?

— Какой?

— Ты… не знаю!

— Ну вот! — разочарованно протянул Генка.

Они вышли к светлой, затянутой лиловатым мхом мочажине, которую разрезал пополам ручей. Сильнее, чем падалью, пахло серой, но Генка опять повел носом и показал в дальний угол.