— Ну понятно… И машины его через GPRS вели?
Лыткин снова чуть кивнул.
— А машины его жены? Они ж, наверное, все были с навигацией…
— У нас был доступ к операторам.
«Если Амаров знал про поисковики, — подумал важняк, — чего в тот день просто не воспользовался глушилкой? Как угонщики делают, если с ходу не могут в электронике разобраться: суешь звездюлину, в форме мобилы исполненную, в гнездо прикуривателя — и тачка пропадает с монитора службы слежения… Значит, он хотел, чтобы они знали про схему с „Брабусом“ — но чтоб думали, что он этого не хочет…»
— Может, помнишь такого Балдаева? — спросил он.
— Э-э… От ментов который? Помню. Они вместе с Моталиным, кстати, на машине его жены ездили. Моталина, в смысле. Мы тогда посмотрели их маршрут.
Шалагин сначала не понял, какое Балдаев имеет отношение к ментам, — а потом сообразил, что они там в «Финстрое», видимо, так именовали отставного розыскника Пенязя с его агентствами и больших Пенязевых покровителей из МВД.
— И слышали их разговоры…
Лыткин молчал, насупясь на собственные кисти, обхватившие на столешнице друг друга, как вагонная сцепка.
— А вы не подумали, что он, может быть, не Балдаеву, а вам все это наговаривает? Что он знает, что вы его пасете?
— Это была не моя тема, — нехотя сказал Лыткин. — Этим всем Главный наш занимался. Все записи сразу себе забирал.
Их Главный, директор банковского департамента безопасности, некогда окончил училище имени Верховного Совета, послужил в «девятке», а во время развала «конторы» Ельциным в начале девяностых подался, вместе с толпой коллег, в охрану крупного бизнеса. Райзман, когдатошний внештатный гэбэшный осведомитель (оперативный псевдоним Болек), на руководящие должности в свой ДБ брал только экс-«комитетчиков».
— А Райзману он по этой теме докладывался?
— Да я откуда знаю?
— Часто такое бывало, что Главный какой-то темой один занимался?
— Вообще — нет…
— Вряд ли, конечно, Пенязь или его быки собирались кого-то валить… — отмахнулся Дрямов, которому Шалагин пересказал разговор с Лыткиным. Дрямов его на этого Лыткина и навел.
— А что собирались?
— Он, как выяснилось, по-тихому закорешился с членом правления «Финстроя» — не самым известным, но ключевым человечком в райзмановской «помоечной» империйке…
— В курсе, — солидно кивнул Шалагин, сразу вспомнив пересказанные Балдаевым Амаровские сливы.
— Они с ним, по ходу, хотели под шумок пару-тройку-десятку лямов списать. Слухи о том, что Райзманову «помойку» будут опрокидывать, уже прошлым летом ведь ходили. Ну, они и решили воспользоваться моментом.
— И подставить — Амарова?
— Естественно. Пенязь спускает на него своего лоха…
— Балдаева… — глянул на визави важняк. Он, разумеется, понимал, что нынешнее Дрямовское приглашение в Москву связано с сидящим на одной из его дач придурком — хотя напрямую к делу москв ач переходить не спешил.
— Да… Амаров так или иначе дергается — в общем, как они там конкретно на него стрелы собирались переводить, не знаю, не суть…
— А Амаров эту схему расчухал… — подхватил Шалагин, приосанившись. — И придумал, как самому уйти с бабками. С помощью того же Балды он слил Пенязя Райзмановскому ДБ. Причем все записи сразу забирал себе начальник департамента. Он поверил, что Пенязь действительно готов мочить Амарова?
— А это неважно! Может, и не поверил. Важно, что у него был этот слив. Он знал, как Пенязя собирается подставить Амаров, — и ему это отлично подходило самому.
— Почему?
— Ну, смотри. Начальство в ДБ «Финстроя» — бывшее гэбье. Очень большие объемы денег, прокачивавшихся через банки Райзмана, шли на оплату серого импорта. Кто у нас крышует серый импорт?..
«Гэбье… Большое гэбье… Очень большое гэбье… Да, — подумал Шалагин, внутренне передергиваясь, — это уже тот уровень, куда если сунешься без санкции — башку оторвет мигом…»
— …А теперь представь, как бывший гэбист из ДБ «Финстроя» приходит к действующему гэбисту из числа клиентов «Финстроя». Два настоящих офицера и патриота между собой всегда договорятся — особенно если речь о нескольких миллионах свободно конвертируемого живого кэша. Широкий круг народу посвящать в дело совершенно не обязательно. Тем более что шум не нужен никому, учитывая, какой банк интересный, какие у него интересные отношения с разнообразными генералами и какой интересный чудила сам Амаров. У ребят есть записи базаров Амарова с Балдаевым, прямо указывающие на Пенязя, и наверняка есть комп на этого членчика правления — тоже указывающий на Пенязя. Что тут не может не прийти в голову господам офицерам?
— Взять бабки, Амарова грохнуть, а «старших пацанов» ознакомить с записями.
— Угу. Ведь при таком раскладе сидеть тихо будут все. И Амаров это понимал…
«А ты-то откуда знаешь про „господ офицеров“?» — гадал Шалагин.
— …Но он поступил еще хитрее, — продолжал Дрямов.
— Слил до кучи и их, — хмыкнул важняк, — офицеров…
Но Дрямов даже не улыбнулся:
— Угу. Тоже хитрым путем, через третьи руки…
— Кому?
— Другим офицерам. Тебе нужны имена, звания и должности? Ты хоть примерно представляешь, сколько народу с этим Райзманом повязано было? Сколько серьезных ребят проводило через него бабло? А сколько других серьезных людей воевало с теми за бизнес? Поверь, там хватало заинтересованных в сливах…
«И с кем-то из них у тебя обмен инфой…» — констатировал Шалагин.
— А на фига Амарову столько сливов? Че-то я уже в них путаюсь…
— А вот именно для того. Чтобы они — те, кому сливают — запутались. Чтобы они все думали друг на друга.
— Э-э… Ну а кто его все-таки завалил-то? Амарова?
— Пенязь, — уверенно заявил Дрямов.
— Почему? — поразился Шалагин.
— Да не знаю я, кто его завалил! — разозлился москв ач. — Мало ли кто! Там до хера, я говорю, всякого народу, которому кого угодно списать, как пернуть…
— А почему Пенязь?
Дрямов помялся, прокривил недовольно рот:
— Такая, короче, херня… — сказал как бы нехотя. — У нас тут сейчас у фэйсов с ментами серьезное качалово. Бизнеса делят. У Пенязя этого, ты в курсе, крутые друзья в МВД, у них там всякие варки были. Короче, фэйсы придумали Пенязя закрыть. Причем по-быстрому. Материал на него собрать не проблема, но нужно что-то вкусное прям щас.
— Балда… — понимающе кивнул Шалагин. Ну вот… Наконец-то ясно, зачем был весь этот цирк. Хитрожопый Денисыч им с ментами дал добро выбить из придурка Балдаева чистуху по Амарову (то есть намекнул; никаких прямых указаний, конечно: если что — сплошная самодеятельность подчиненных, превысивших служебные полномочия) — а сам тем временем как хозяин товара с московскими, значит, общался: есть теплый лох, дает показания, если интересно, можем договориться… Только, видать, договорились не сразу — потому Денисыч и велел Шалагину на всякий случай Балду «отпустить»: чтоб, значит, москвичи его к себе не этапировали под каким-нибудь предлогом. А теперь, вот, выходит, сошлись в цене…
— В общем, нужны его показания, что это Пенязь все организовал.
— Сто шестьдесят третью? — мрачно уточнил Шалагин. — Сто пятую?
— Да, что только можно. Плюс нарушения экологии. Ты ж понимаешь, это все не важно…
«Конечно, — раздраженно подумал важняк, — вы тут в М аскве своей, значит, с фэйсами варитесь, а я там у себя мудохайся для вас со всякими лохами, рисуй им одно признание, другое, третье… Шестеру нашли…»
— Денисыч в курсе? — для порядка спросил важняк.
Дрямов кивнул: а то как же.
— Он у меня под подпиской сейчас…
— Все, — махнул Дрямов рукой, — на растяжку его давай, в пресс-хату, хоть на паяльник его сажай. Но чтоб был красивый материал на Пенязя…
Упыхтыша звали, кажется, Андреем, но Кирилл про себя нарек его так за снулый вид, вялость манер и мыльную взвесь в красноватых глазках: хотя при нем парень не расслаблялся ничем противозаконнее касимовской, да и ту побухивал тайком от подопечного — видимо, Шалагиным даже она санкционирована не была. Крупный, белесый, бреющий остатки волос на крепкой литой башке для маскировки обширной лысины, все три с половиной дня, проведенных вдвоем с Кириллом на этой даче, он не делал ничего в самом буквальном смысле: если и вставал с койки, то главным образом для походов в сортир. Даже курил лежа, просыпая пепел на линолеум, индифферентно глядя в пыльный неширокий телеэкран, показывающий бесконечные дивидишные фильмы. На голливудских боевиках Кирилл к нему иногда присоединялся, но когда начинались олигофренические российские комедии, выдавливающие на неподвижное лицо Упыхтыша тихую задумчивую улыбку, убредал, хромая и покашливая, на кухню жарить им обоим картошку (кроме которой никакой жратвы в доме он не нашел). Иногда из большой комнаты сыпались через равные промежутки порции коллективного гогота — Упыхтыш смотрел записи юмористических программ; потом начинались, постепенно набирая децибелы, тявканье и подвывания порноактрис.