— Говорят, их и настоящим военным, спецназовцам, тоже вешали… — посмотрел на его затылок Кирилл.
— Ну так а я какой? — то ли возмутился, то ли обиделся вдруг Вардан. — Надувной?
— Что-то вроде…
— Ты знаешь, чмо, какие люди меня у себя принимали? — тоном, которым он говорил по айфону, осведомился Амаров (то есть, наверное, в данный момент Моталин).
— Слыхал.
У Сокола ушли левее, на Волоколамское.
— Так вот, со мной они ручкались и коньячком по штуке баксов бутылка чокались… А тебя… — Вардан вдруг запнулся, головой качнул. — Мне как-то даже слабо вообразить ситуацию, при которой вы пересекаетесь в пространстве… Ну разве что машина сопровождения из кортежа такого спецсубъекта сшибает тебя на «зебре»… И это ты мне будешь говорить, что я ненастоящий?..
— Постой, — тряхнул головой Кирилл, снова чувствуя странное совпадение его слов с собственными мыслями и ощущениями. — Ты, значит, степень своей или моей реальности выводишь из отношения к кому-то третьему?
— Не к кому-то, а к тому, чья реальность… в обоих смыслах… несомненна для максимального количества народу. Причем она — его, третьего, реальность — определяется (для этого народа) по тому же самому принципу… А ты как думал? Как иначе? Только так.
Справа сзади осталась РЖДшная больница № 1. Стало темно и гулко: они ушли под канал им. Москвы. Вардан поднял очки на лоб.
— Вопрос «Кто ты?», — продолжал он, — подразумевает: «ПОД КЕМ ты?», «ПРИ КОМ ты?» А иначе он смысла не имеет… Или: «Из какого денежного потока ты сосешь?» «Или хотя бы подсасываешь?» «К какой трубе пристроился?» Паразитарная система, что ты хочешь… — он расходился все больше. В его интонации и даже жестикуляции появилось что-то одновременно от лектора в аудитории и артиста на сцене: руки то и дело отрывались от сверкающего руля, плавно и энергично двигаясь в воздухе в такт речи. — Надо тебе рассказывать, что все у нас действует по паразитическому принципу? Что правило, согласно которому власть, сила и счастье всегда у меньшинства, паразитирующего на большинстве, — оно ко всему абсолютно относится? Чиновники и избиратели, Москва и страна, посредники и производители… Так вот, внутри меньшинства оно тоже работает! — Вардан торжествующе обернулся. — Понял теперь, кто я?
Туннельные фонари вперемежку с тенями бежали по его лицу — и Кириллу вдруг почудилось, что оно непрерывно изменяется; так в кино показывают работу какой-нибудь электронной системы опознания, когда в рамке протокольного снимка за секунду сменяются несколько физиономий, прежде чем под мигание надписи «Идентифицирован» не застынет нужное, — но не успело это произойти, как айсор отвернулся, и тут же вырвавшуюся из туннеля машину захлестнуло солнце.
— Кто? — спросил Кирилл туповато-подозрительно.
— Я — вершина пищевой цепочки! Паразит, паразитирующий на главных паразитах!.. Он мне тут рассуждать еще будет, кто настоящий, кто нет! — гремел Вардан стадионно-митинговым голосом. — Да я — воплощение самого принципа, по которому все здесь живет! Гений места и времени! Я — сам дух понтов! Понял?!
— Как не понять… — пробормотал несколько ошарашенный Кирилл.
— А-а, что ты можешь понять! — махнул Вардан рукой. — «Настоящий — не настоящий…» — передразнил раздраженно. — Познакомить тебя с женой? Будешь потом рассказывать, что самой Ире Моталиной представлен, тебе никто верить не будет… Давай, спроси ее: генерал ее муж или нет? И можешь ей сколько угодно доказывать, что нет, «делом» своим самодельным трясти — хрен она поверит. Потому я, — гулкий удар в грудь, — краеугольный камень в ее схеме мира. Ее мужик, который всем рулит и всех строит! А каким еще может быть ЕЕ мужик?.. Не я ее задурил, понимаешь, — она сама меня придумала! И все эти офонаревшие от самомнения гуимплены, которые торопятся ко мне со своим лавандосом… Не я у них деньги вытягиваю! Они сами мне их несут! Не они мне нужны — я им! Кого бы я обманул со своею азиатской рожей, если б они сами себя не заморочили? В них — да во всех в этой стране: от гастеров, походя избиваемых ППСниками, до «олигархов», парящихся у меня в приемной, — уже сидит убеждение, что сила, брат, в силе. А главная, то есть самая беспардонная, сила здесь от века — государство. А кто у нас нынче олицетворяет силу государства? «Силовики»! Одно слово чего стоит!.. Всем нужны «силовики» — чтоб с ними дружить, лизать их, кормить баблом… А те и сами совершенно же искренне уверены, что они соль земли и цвет нации, что заслужили бабла, лизания, орденов… И вот тут, в точке пересечения взаимных ожиданий, и возникаю я! А он мне еще угрожает обвинением в мошенничестве! Мошенничество — обман ожиданий, а я — воплощаю ожидания!..
У Кирилла возникло четкое ощущение, что Вардан что-то цитирует близко к тексту, что-то неплохо знакомое — но демонические раскаты его вокала, мрачный пафос и театральный напор мешали опознать первоисточник.
Где-то за Тушинской, не дожидаясь мостика через Сходню, Хавшабыч повернул направо. «Сходненский тупик» — значилось на доме. «Рижская, что ли, ветка?» — мельком подумал Кирилл, когда они проехали под железнодорожным мостом в гулком громе ковыляющего по нему состава.
Тут у айсора запиликало, он хватанул телефон из кармана, глянул на определитель и молча приложил трубку к уху. «Хаммер» не без некоторого усилия втиснулся в проезд между расцвеченными граффити бетонными заборами. Вардан довольно долго слушал телефонного собеседника, а потом вдруг рявкнул:
— Бабки где?.. Где бабло, Михряня?!
Кирилл убедился, что пока не привык к смене его интонаций.
— …Эту хохлому ты, депутат мохнорылый, будешь на растяжке следаку гнать! Ты меня не понял, хуемырло думское?! Это я не знаю, сколько ты, прогнидь, лавья наблындил? Я че, не видел, как те еблет на шоколаде разбарабанило? Че ты мне теперь на небо тайгой едешь?.. — словно аккомпанируя собственным матюгам, он замолотил по сигналу. Эхо заметалось между обшарпанными стенами и заборами, проросшими частыми, вертикальными, загнутыми внутрь прутьями с гирляндами колючей проволоки. — В курсах, как в пресс-хате на бригаду кидают? Вот отсеменят тя там, булки те распушат — посмотрим, че ты запоешь про государственные интересы!..
Короткий шлагбаум, перед которым они торчали, скакнул вверх. Между аккуратной стопкой покрышек и вразнобой поставленными и уроненными металлическими бочками, расплескивая радужные от бензина лужи, «хаммер» втянулся на территорию какого-то автосервиса.
«Не, ты видишь?! — услышал Кирилл. — Как отверткой! Чисто отверткой кто-то херачил как будто!.. Вот твари, а?..» Он оглянулся. Возле алой «феррари» суетился ражий детина с физиономией и тембром зоновского «танкиста», но в клоунском рэперском прикиде и с разноцветными салонными татухами — показывал меланхоличному работяге в комбезе на алое крыло рядом с колесом: «Собаки, не, ты представляешь?! Вот такие вот твари здоровые, бродячие, грязные, их там штук десять было. Среди бела дня, в московском дворе! Прямо бросаются на машину!..»
«Калинки-малинки! — верещал откуда-то истошный попе. — Брюнетки-блондинки!..»
«…Не, ну представляешь?! Ну что это за страна, а?..»
Конечно, в тайниках «барбоса» собирались везти никакую не наркоту — что Дрямов и объяснил снисходительно Шалагину. К тому моменту «Росеврокредитъ» уже вовсю потрошили ДЭБовцы, и информация о семи с половиной миллионах, обналиченных как раз к 19 сентября, успела пройти.
— Представляешь вообще, как выглядят семь лямов кэшем? — ухмылялся Дрямов. — Это несколько здоровенных мешков. Их же чисто технически сложно транспортировать… И, мягко говоря, небезопасно…
— Только зачем было возить их в краденой машине?
— Ну какая она краденая? Она краденая стала, когда этот, как его, Арзуманян заяву подогнал. Какого числа это было? 20-го. А 19-го все бабки были уже обналены. К тому моменту, когда «барбос» попал бы в базу по угонам, он давно бы уже тихо стоял в отстойнике.
— И что дальше?
— Они же готовили его к переправке за бугор. Вот и переправили бы.