Иногда ему казалось, что он теряет хватку, и это его безмерно огорчало. Кроме бухла в этой жизни было всё меньше радостей. И он это честно признавал.

На второй план отошел даже дуст, ставший просто фоном – что-то типа сигарет с кофе и без, когда ты уже даже не считаешь банки, настолько это вошло в привычку.

Не говоря уже о тёлках, в отношении которых ему все чаще хотелось совершать насилие, причем – отнюдь не сексуальное, настолько они были тупы и ещё раз тупы.

Это было слишком пошло, чтобы возбуждать.

Снять кого-то не составляло труда – социальные сети максимально облегчили старания.

Только вот, в последнее время его ломало напрягаться даже по минимуму.

Единственный вопрос, который волновал Факера, заключался в аномалии: бухая каждый день уже несколько месяцев кряду, он почему-то не спился. Нет, он не самоуспокаивался подобным образом – просто с грустью констатирует, что продолжает пить, но не спивается. Спился бы, возможно, ему стало бы и легче. Ещё и пацаны подкалывали, дескать, по нему и не скажешь, что он так круто присел на бутылку.

Поэтому он пил снова и снова – с остервенелым упорством.

***

«Вы слышали, что китайцы додумались сдавать друзей напрокат? Даже специальные фирмы открыли», - радостно прервала бессвязное бормотание за их столом Леся, едва ли не впервые за весь вечер подав голос.

Костя выводил её в люди пару раз в месяц, предпочитая отдыхать чисто в мужской компании.

Во всяком случае – без неё.

Сначала Леся вообще ничего не делала – только училась себе, да была у него дома вместо мебели. Ну, готовила, убиралась, стирала и трахалась, конечно, тоже. Да вот только Костя, привыкший работать в поте лица с шестнадцати лет, едва приехав в столицу из провинции, был правильным капиталистом, и напрягал не только других, но и напрягался сам, причём - больше всех, отвечая, как хозяин, за бока нанятой рабочей силы.

Ситуация же, когда он пахал с утра до ночи, а какая-то коза только и имела проблем, как учёба да хлопоты по дому, показалась ему возмутительной.

Поэтому, как только Леся покончила с университетом, Костя отправил ее работать. Учитывая же, что мозгами, несмотря на диплом финфака, его девушка была обделена, а опыта работы у неё не было – взяли её только официанткой в один из клубов в нем самом близком районе.

Вообще Леся была тёлкой симпатичной, даже красивой. Рожа и фигура - на отлично. Да вот только у Факера на недалеких блондинок была врождённая аллергия, так что даже когда где-то на море или за городом эта сучка рассекала в купальнике или коротких шортиках и в футболке с выпирающими сосками туда-сюда как заправская блядь, у него даже ничего не шевелилось – настолько сильным было его презрение к отсутствию интеллекта.

«Человек – это, в первую очередь, Homo Sapiens. И если у этого Homo нет Sapiens, то ебаться с ним – практически то же самое, что зоофилия», - рассуждал про себя Факер со снобизмом, впрочем, не отказываясь от гипотетических перспектив отодрать и её.

Его равнодушие не вводило Костю в заблуждение, и при малейшем проявлении внимания к Лесе он реагировал неадекватно – краснея и нервничая.

«Это комплексы», - давно поставил диагноз Факер.

Нервозности в их отношениях хватало и без него.

Нетрудно догадаться, что после пары случаев опоздания Леси домой после рабочей смены нервы у Кости окончательно сдали, и он перевел её на трудиться секретарем-референтом в главный офис сети супермаркетов электроники к своему бывшему сокурснику, который давно был женат и при детях, так что сразу, без всяких там глупостей, запряг Лесю в работу.

Лишь после этого в их гражданском союзе наступило болотистое спокойствие, и они даже вышли в люди.

«Мы тут все как напрокат», - хмыкнул Факер.

Его не поняли.

«Сидим и бухаем», - снова огрызнулся он, но все сделали вид, что его правдорубство не услышано.

***

Когда Факер спрашивал себя, что он тут делает, то, как правило, начинал заниматься самовнушением о писательском интересе, дескать – откуда еще брать материал для разработки?

Раньше ему иногда даже удавалось трахать баб этих самовлюбленных козлов.

В данной ситуации его пёрло ещё и то, что по факту разоблачения ни один из них не решился набить ему лицо. Хотя многие, наверное, могли бы это сделать.

«Слабаки», - думал он злорадно.

Но после короткой эйфории его вновь накрывало уныние.

Со временем фокусы с бабами менеджеров перестали прокатывать, а их разговоры на фоне пьянства становились всё более постными и малосодержательными, превращаясь в жевание бессмысленной жвачки из футбола, политики, и сальных шуток.

«Какое тут на хуй вдохновение», - думал разочарованный Факер, но каждый раз снова шел на ежемесячные посиделки, куда его всё ещё звали, продолжая напиваться среди обездушенного хаоса немолодых ребят, многим из которых уже перевалило за тридцать, утратившим за несколько лет культа золотого тельца в погоне за аморфной мечтой былую свежесть.

За десять лет в бизнесе, обзаведясь собственными юридическими лицами, офисами и даже наемными сотрудниками, пережив взлеты и кризисы, они пришли к промежуточному финишу и, оглянувшись, осознали, что ничего в глобальном плане, не считая мишуры, так и не приобрели.

Да, кое-кто успел прикупить себе квартиру, но многие продолжали выплачивать ипотеку или ютиться на съемных хатах. Ещё у них были тачки, и дважды в год они моги позволить слетать в Турцию или Египет.

Плюс – качественно жрать, бухать и содержать своих телок.

Но, помимо барахла – груды вещей, еды и марочного алкоголя, - у них не было ничего.

Они пытались как-то заполнять эту пустоту – читали глянец, смотрели арт-хаус, говорили общими фразами о высоком, увлекались йогой и подумывали даже о каббале, однако каждый раз осознавали, что всё это – не более чем имитация, не способная заменить собой душу.

Истинный смысл жизни может заключаться лишь в сострадании к людям, в любви.

Закрывшись же в себе, они не были способны к этому.

Как правило, во время таких пьянок, Факер молчал, лишь слушая их бессмысленный трёп.

С возрастом он понял, что зависть – намного более страшная штука, чем может показаться.

В отличие от Факера, целенаправленно забившего болт на материализм и потреблядство, избавиться от него удавалось немногим. И если зависть материальную можно было компенсировать еще более интенсивной работой, ведь цена вопроса в данном случае была лишь в бабле, то душевная пустота, сосущая их изнутри, трахающая мозги в бессильной злобе, была непреодолимым комплексом, выдавить который из себя они были не в состоянии.