Эта сжатая, сплоченная ячейка была необходима для того, чтобы большие дисциплинарные системы, которые уже вывели из оборота, упразднили системы господства, смогли действовать самостоятельно. И этим, как мне кажется, объясняются два примечательных феномена.

Первый из них — форсированная рефамилизация, охватившая в XIX веке прежде всего те классы общества, в которых семьи имели тенденцию распадаться и требовалось укрепление дисциплины, в первую очередь — рабочий класс. В период формирования европейского пролетариата такие факторы, как условия труда проживания, передвижения рабочей силы, использование детского труда, способствовали все большему ослаблению семейных уз и разложению семейной структуры. И действительно в начале XIX столетия мы видим, как целые полчища детей подростков рабочих мигрируют с места на

\Л(*{*Т{ЛнПЧЛ/fl в

общих спальнях и образуя стремительно рас-

падающиеся Растет число внебрачных детей, подки-

ЛМП1РЙ vwflTiiflTOTPsi с ттл/мяи jTGTovnHHCTBa и т л В ответ на эти

прямыё следствия формирования пролетариата очень быстро

уже в 1820-1830-е годы, начинают предприниматься усилия

к впритяноппению ппочности семей; покровители благотвори-

тршГ ZTnl ^ enZcru пvc-кают на решение этой задачи все

^^'n^„„™nrT«7uii,vT способ заставить рабочих жениться возможные^Редатва, ищут^™ ^C"" ^{J ь}Ластить их и т л'

Рефамилизация[рабочего образажизГищ

сЬинансируется:

103

в 1830—1835 годах в Мюльхаузе строятся первые рабочие городки,32 где людям дают дом, чтобы они восстановили семью, тогда как против пар, живущих вместе без брака, устраиваются настоящие крестовые походы. Перед вами целая серия дисциплинарных диспозиций.

В это же время в мастерские некоторых городов перестают принимать мужчин, живущих в безбрачной связи. Возникает целый ряд дисциплинарных диспозитивов, действующих в таком качестве непосредственно в мастерской, на фабрике или во всяком случае рядом с ними, но с целью восстановить семейную ячейку, а точнее — образовать такую семейную ячейку, которая повиновалась бы не дисциплинарному механизму, а именно механизму господства, поскольку — в этом-то, собственно, и заключена причина описываемого явления — эффективная работа дисциплинарных механизмов, их максимально сильное и результативное воздействие возможно лишь при наличии рядом с ними, ради фиксации индивидов, этой ячейки господства, какой является семья. Таким образом, между дисциплинарным паноптизмом, — который, как мне кажется, по своей форме радикально отличается от семейной ячейки, — и семейным господством завязывается постоянный взаимообмен. Семья, ячейка господства, на всем протяжении XIX века, в ходе рефамилизации непрерывно стимулируется дисциплинарной тканью поскольку на самом деле, будучи сколь угодно внешней дисциплинарной системе сколь угодно чужеродной ей но и как раз вследствие этой чужеродности она. является цементирующим элементом

Второй важный феномен заключается в том, что, когда семейные устои расшатываются и семья перестает выполнять свою функцию, сразу же, и это очень отчетливо видно в XIX веке, возникает целый ряд дисциплинарных диспозитивов, призванных восполнить бессилие семьи. Появляются приюты для брошенных детей, сиротские дома, в 1840—1845 годах открывается множество колоний для малолетних преступников — это их впоследствии назовут неблагополучными детьми и т. д.^ Все что можно объединить термином «социальная помощь» вся эта закипающая в начале XIX века социальная работав будущие масштабы которой вам хорошо известны имеет целью ние своеобразной дисциплинарной ткани способной заменить

104

семью, одновременно восстанавливая ее и позволяя без нее обходиться.

Возьмем в качестве примера колонию в Меттре, куда отправляли малолетних преступников, в большинстве своем — сирот. Детей-заключенных группировали по армейскому, то есть дисциплинарному, не семейному, образцу, но вместе с тем в рамках этого субститута семьи, дисциплинарной системы, действующей даже там, где семьи уже нет, имела место постоянная отсылка к семье: надзиратели, начальники и т. д. именовались отцами или старшими братьями, и группы детей, будучи формально насквозь милитаризованными, функционируя по образцу декурии, призваны были составлять семью.35

Перед нами, таким образом, [разновидность]* дисциплинарной ткани, продолжающаяся там, где семья бессильна, и, следовательно, являющаяся ответвлением подконтрольной государству власти за пределами семьи; но такого рода ответвления дисциплинарных систем, пусть их функционирование и не носит квазисемейного или псевдосемейного характера, всегда содержат отсылку к семье. Мне кажется, что этот феномен очень показателен в отношении необходимости семейного господства для дисциплинарных механизмов.

Именно здесь, в рамках организации дисциплинарных субститутов семьи, содержащих семейную отсылку, и появляется то, что я буду называть пси-функцией, а именно психиатрическая, психопатологическая, психокриминологическая, психоаналитическая и т. д. функция. Говоря «функция», я имею в виду не только дискурс, но и институт, и самого психологического индивида. И по-моему, функция этих психологов и психотерапевтов криминологов и психоаналитиков именно такова: они—агенты организации дисциплинарного диспозитива, который продолжается сохраняет свое действие и там где дает сбой семейное господство

Взглянем на историческую картину. Пси-функция, несомненно, зародилась вблизи психиатрии: она возникла в начале XIX века вне зоны действия семьи, в некотором смысле у нее на подхвате. Когда индивид уклоняется от семейного господства, его помещают в психиатрическую больницу и приучают

В магнитной записи лекции: род, формирование.

105

*

там к следованию обыкновенной дисциплине, о чем я говорил вам, приводя примеры, на предыдущих лекциях. И постепенно, в [течение] XIX века, в больнице возникают семейные отсылки, психиатрия начинает преподноситься как институциональный проводник дисциплины, нацеленный на рефамилизацию индивида.

Пси-функция вышла, таким образом, из этого положения на подхвате у семьи. Семья просила отправить индивида на лечение, его подвергали психиатрической дисциплине и брались вернуть в семью, и постепенно пси-функция распространилась на все дисциплинарные системы — школу, армию, мастерскую и т. д. Иными словами, эта пси-функция стала выполнять роль дисциплины для всех недисциплинируемых. Всякий раз, когда индивид оказывался неспособен следовать школьной, фабричной, армейской дисциплине или, в пределе, дисциплине тюрьмы, вмешивалась пси-функция. И ее вмешательство сопровождалось дискурсом, в котором она связывала недисциплинируемый характер индивида с отсутствием, бессилием семьи. Так, во второй половине XIX века любые дисциплинарные недостатки индивида начинают вменять в вину слабости семьи. А затем, в начале XX века пси-функция становится одновременно дискурсом и контролем, общим для всех дисциплинарных систем. Все схемы индивидуализации нормализации подчинения индивидов в рамках дисциплинарных систем направлялись дискурсом пси-функции и строились ее силами

Так в рамках школьной дисциплины возникала психопедагогика, в рамках дисциплины мастерской — психология труда, в рамках тюремной дисциплины — криминология, а в рамках психиатрическо-больничной дисциплины — психопатология. Будучи инстанцией контроля над всеми дисциплинарными институтами и диспозитивами, пси-функция в то же время, без всякого противоречия, выступает носителем дискурса семьи. Всегда, будь она психопедагогикой, психологией труда, криминологией, психопатологией и т. д., тем, к чему отсылает пси-функция, истиной, которую она конституирует и формирует, чтобы та образовала ее референт, является семья. Ее постоянный референт —_семья семейное господство причем именно

потому что сама пси-6ункция есть теоретическая инстанция всякого дисциплинарного диспозитива.