— Извините, лейтенант Фиори, — сказала я, необыкновенно быстро приходя в себя. — Мне кажется, я внушила вам ложные мысли.

Его руки упали, а лицо вспыхнуло румянцем.

— Вероятно, в другое время, в другом месте мы были бы любовниками, но здесь, сейчас мы чужие, — услышала я свой голос, отворачиваясь к морю, оглушенная собственной способностью найти такое загадочное заявление в литературных хранилищах своей памяти.

— Благодарю вас, — сказал лейтенант, достаточно юный, чтобы принять мое притворство за мудрость.

Я чувствовала себя как мамтрахалка.

Усевшись в шезлонг после его ухода, я закинула ноги на перила балкона и с недоверчивой улыбкой задумалась о своем почти случившемся приключении. Я пыталась восстановить ауру нереальности — или надреальности? — окружавшей меня и Фиори на моем балконе. Я подумала о волшебном саде с разбегающимися дорожками, где все возможно, где все может случиться в разных ареалах бытия — в зависимости от выбранного поворота. Может, вымысел — окно в другие сферы жизни писателя?! Я вскочила и принесла из гостиной компьютер.

Под моими пальцами ожила моя придуманная связь, мои другие отношения с Тони Фиори, — любовная связь, случившаяся на другой тропинке моего волшебного сада, где Тони и я были любовниками. Может, некоторым эта связь покажется слишком эфемерной, но в мире сифилиса и спида она гораздо безопаснее. Стерильная связь, обжигающая лишь кончики моих пальцев.

В половине шестого телефонный звонок, вырвал меня из объятий Тони Фиори. Я, конечно, могла не поднимать трубку, но решила, что нельзя пренебрегать реальностью, тогда как воображаемый мир может подождать. Короче, это мог звонить Шел.

Но это был Айра Пресмэн.

— Извините, но я не могу сегодня, — ответила я на его приглашение на ужин после короткого разговора о пустяках, перед тем как поблагодарила его за этот звонок, за предыдущий звонок, за то, что он сообщил мне о результатах моего исследования. Я пообещала принять его приглашение в следующий раз и попрощалась.

Дезориентированная во времени и пространстве, я стояла у телефона и тупо смотрела через балконную дверь на свой портативный компьютер. В тот момент события на балконе казались большей реальностью, чем я, стоящая в комнате у телефона. Я чувствовала себя оторванной от земли. А ведь Шел еще даже не уехал. Мне было больно представлять, что когда сын уедет, он, возможно, будет чувствовать себя таким же заброшенным, как я сейчас.

Глава тринадцатая

Черная

Когда мне было шесть лет, я часто сидела на парадной веранде дома моей бабушки с кузиной Эви и напевала:

— Я Алисон Эллис. Я в Аскот Плейс.

Затем Эви говорила:

— Атлантик-Сити.

А потом я:

— Нью-Джерси.

Затем Эви:

— Америка.

И потом мы дуэтом говорили:

— Земля!

Дальше мы не знали. И я никогда не чувствовала себя ничтожной. Наоборот, это было упражнение в эгоцентризме.

Глядя на пляж со своего балкона с семнадцатого этажа кооператива "Башня из слоновой кости" тридцать с лишком лет спустя, я осознавала, как незначителен отдельный человек во всей схеме — как песчинка, оторвавшаяся от камня, падающего в море… камня, когда-то бывшего частью горы, которая была частью континента, который является частью Земли… Земли — планеты среди других планет, кружащихся в вечном хороводе, подталкивающих и удерживающих друг друга и вращающихся вокруг величественной звезды по имени Солнце. И эта гигантская система по имени Солнечная — лишь крошечная крупинка в Галактике из миллионов звезд по имени Млечный путь, порхающей среди других галактик в вечном танце Вселенной. Под черным зонтиком Космоса. И Космос сам, возможно, кружится в безграничной абстракции по имени Время.

Действительно, как незначителен один человек — если только это не ваш собственный сын — пришло мне в голову через несколько минут после того, как я отклонила приглашение Айры Пресмэна на ужин… Телефон зазвонил. Я подумала о Шеле и на этот раз оказалась права.

— Я как раз думала о тебе, — сказала я, вовлекая нас обоих в сладкий обман чувств, в экстрасенсорный праздник предвидения взамен обычного совпадения. А совпадение было неизбежным, поскольку в эти дни я всегда думала о Шеле, когда звонил телефон.

И когда он сказал, что у него весь конец недели — выходные, что он собирается с друзьями в зоопарк и у него нет денег, я пригласила его поужинать со мной и сказала, что дам ему несколько долларов.

— У меня планы на сегодняшний вечер, — сказал он, — но я заскочу за деньгами.

И у меня испортилось настроение, потому что не хотела есть одна и знала, Шел не любит, когда я ем одна, но не смела сказать ему, что если он не поужинает со мной, мне придется есть одной и заставлять его чувствовать себя виноватым. Я не хотела расстраивать его, обижать его, ранить его душу… может, навсегда… забыв, что детская психика полностью формируется к шести годам. И я сказала:

— Прекрасно.

Не успела я положить трубку, как телефон снова зазвонил. Это был Джефри Кауфман. И когда он сказал, что хочет поговорить со мной, я спросила, не хочет ли он поговорить за ужином, моментально забыв, что совсем недавно подозревала его в совершении убийства.

Я вспомнила маленького обезьяньего детеныша, вцепившегося в чучело — психологический эксперимент, показанный по телевидению, и подумала, что нечто более глубокое, чем недостаток опыта, заставляет нас цепляться за суррогаты.

— Медведь, — сказала я вслух, глядя на облака. — Кролик… орел… бабочка…

— Ленивец, — послышался за спиной голос Шела. — У тебя не очень развито воображение, мам. Кролик? Как скучно!

Шел обхватил меня за плечи и встряхнул, затем упал в шезлонг рядом.

Я подумала, не сказать ли ему о филе палтуса и пирожках, которые видела несколько дней назад, но решила, что это прозвучит не слишком умно.

— Так какие у тебя планы?

— Ну, я собираюсь выманить у тебя пятьдесят долларов, а потом мы с ребятами поужинаем сэндвичами, а потом, наверное, накуримся, напьемся, наколемся, найдем девчонок и будем гулять всю ночь до самого открытия зоопарка, где увидим, как трахаются жирафы.

— Десять, — сказала я, начиная торг.

— Как я сказал, сначала высажу тебя на сорок долларов, а потом…

— Пятнадцать.

— Тридцать пять.

— Двадцать — последняя цена. Я уверена, что у тебя есть деньги. Мистер Фишбейн тебе платит.

— Двадцать пять… пожалуйста! — взмолился он.

— Продано. А кто за рулем? — спросила я, не попадаясь на его крючок, прекрасно зная, что Шел редко пьет больше стакана пива. И, как любая мать, я была уверена, что он не принимает наркотики, хотя не была уверена, что он никогда не пробовал марихуану. "И потом, он не курит, — подумала я, глядя на своего красивого сына, самодовольно улыбающегося своему успеху. — Конечно, остается секс. Секс. То, что отделяет мужчин от мальчиков. От моего маленького мальчика. Хотя Шел уже не маленький", — неохотно призналась я себе, отгоняя неприятные мысли.

— Будь осторожен, на дороге полно машин, — сказала я.

— Я всегда езжу осторожно, дорогая мама.

— И когда приедешь туда, проверь, чтобы окна были закрыты, чтобы животные не смогли забраться внутрь. И не корми их… и не дразни их. И чтобы ты ни делал, не выходи из машины…

— Эй, я не ребенок!

— Нет, ты все еще мой ребенок, — возразила я более выразительно, чем могло понравиться любому из нас.

— Да, мамочка, — поддразнил он.

— Послушай, дорогой, я просто не хочу, чтобы ты делал что-то безумное, — сказала я, представляя, как Шела хватает горилла, сбивает носорог, как он падает в тележке "американских гор" с высоты пятидесятого этажа.

— Сорок баксов — и мы договорились.

— Двадцать пять — и не испытывай судьбу, а то станет пятнадцать. Принеси мою сумочку.