— Да, к сожалению.., но богатым дамам что только не взбредет в голову, особенно когда они болеют. А спорить с ними бесполезно. Лучше покориться. Мисс Грей поступила разумно.
— Леди Сислей всегда ее недолюбливала?
— Да… Вернее, это неподходящее слово. Думаю даже, что вначале мисс Грей ей нравилась. Но, впрочем, зачем вам эти сплетни. Моя пациентка, наверное, уже беспокоится, почему мы не идем.
Сиделка провела нас в одну из комнат на втором этаже. Прежде здесь была спальня, теперь же ее превратили в роскошную гостиную.
Леди Сислей сидела в большом кресле у окна. Мне бросились в глаза ее болезненная худоба и посеревшее, изможденное от сильной боли лицо. Ее сонный взгляд был устремлен куда-то вдаль, зрачки сужены до размера булавочных головок.
— Вот мистер Пуаро, которого вы хотели повидать, — громко и бодро произнесла сиделка.
— Ax да, мосье Пуаро, — неопределенно проговорила леди Сислей.
Она протянула ему руку.
— Это мой друг, капитан Гастингс, леди Сислей.
— Здравствуйте! Я рада вам обоим.
Она сделала неопределенный приглашающий жест, и мы сели. Наступило молчание. Леди Сислей словно бы погрузилась в дремоту.
Наконец, сделав над собой усилие, она приоткрыла глаза.
— Вы ведь насчет Сирила? Насчет его смерти? Ах да…
Она вздохнула и покачала головой, по-прежнему словно в полусне.
— Мы и не думали, что может так получиться… Я была уверена, что уйду первой… — Минуту-другую она молчала. — Сирил был так силен — для своих лет. Он никогда не болел. Ему скоро исполнилось бы шестьдесят, а выглядел он как пятидесятилетний… Да, он был очень крепок…
Она снова погрузилась в дремоту. Пуаро, которому было хорошо известно действие некоторых лекарств, от которых пациент теряет ощущение времени, молчал.
Внезапно леди Сислей сказала:
— Да.., я рада вас видеть. Я просила Франклина, и он обещал вам передать. Надеюсь, Франклин не станет глупить.., он так легко загорается, хотя и поездил по белу свету. Все мужчины такие… Они остаются мальчишками. А Франклин в особенности.
— Он человек импульсивный, — заметил Пуаро.
— Ну да, ну да… Рыцарственная натура. Мужчины так глупы — на свой лад. Даже Сирил… — Ее голос оборвался.
В горячечном нетерпении она помотала головой.
— Все как в тумане… Плоть — такое бремя, мосье Пуаро, особенно когда плоть берет над тобой верх. Ни о чем больше не можешь думать — ждешь только, прекратится боль или нет.
— Я понимаю, леди Сислей. Это одна из трагедий человеческой жизни.
— Я так глупею от боли. Не помню даже, что я хотела вам сказать.
— Что-то связанное со смертью вашего мужа?
— Со смертью Сирила? Может быть… Он, бедняга, сумасшедший — я имею в виду убийцу. Все дело в теперешней суете и скоростях — люди не могут этого выдержать. Я всегда жалела сумасшедших — какая у них, наверное, путаница в головах. А потом, сидеть взаперти — ведь это ужасно. Но что же поделаешь? Если они убивают людей… — Она снова дернула головой от боли. — Вы еще его не поймали? — спросила она.
— Пока нет.
— Должно быть, в тот день он крутился вокруг дома.
— Вокруг дома было полно посторонних, леди Сислей. Сейчас ведь время отпусков.
— Ах да — я забыла… Но курортники проводят время у моря и к дому не подходят.
— В тот день здесь не было посторонних.
— Кто это вам сказал? — спросила леди Сислей с неожиданной энергией. Пуаро смешался.
— Слуги, — ответил он. — И мисс Грей.
Леди Сислей твердо произнесла:
— Эта девушка лжет!
Я вздрогнул. Пуаро бросил на меня взгляд. Леди Сислей снова заговорила, притом с большой горячностью:
— Я ее не любила. Никогда ее не любила. Сирил ею восхищался. Все твердил, что она сирота и что она одна-одинешенька. Чем же плохо быть сиротой? Иногда это только к лучшему. Вот если у вас отец-бездельник да мать-пьянчужка — тогда есть на что жаловаться. Еще он говорил, что она отважная и прилежная девушка. Работала-то она хорошо. Но при чем тут какая-то отвага!
— Ну-ну, не будем волноваться, милочка, — вмешалась сиделка. — Нам нельзя утомляться.
— Я ее мигом выставила! Франклин имел наглость заявить, что эта девушка послужит мне утешением. Хорошенькое утешение! Чем скорее она уберется, тем лучше, — так я ему ответила! Франклин — болван! Я не хотела, чтобы он с ней путался. Он мальчишка! Глупый мальчишка! “Я ей выплачу жалованье за три месяца, если тебе так хочется, — сказала я ему. — Но пусть убирается. Чтобы сегодня же оставила мой дом”. Одна польза от болезни — мужчины с тобой не спорят. Он сделал все, как я сказала, и она уехала. Небось строила из себя мученицу — со всей своей отвагой!
— Успокойтесь же, милочка. Вам вредно волноваться.
Леди Сислей отмахнулась от сиделки.
— Вы тоже в ней души не чаяли, как и все прочие.
— О, леди Сислей, не говорите так! Я просто считала, что мисс Грей очень славная — такая романтическая девушка, прямо как в книжках.
— Нет у меня на вас терпения, — слабым голосом произнесла леди Сислей.
— Но теперь-то мисс Грей уехала, милочка. Уехала насовсем.
Леди Сислей в ответ только нетерпеливо тряхнула головой.
Пуаро спросил:
— Почему вы сказали, что мисс Грей лжет?
— Потому что она лжет. Она ведь сказала вам, что к дому не подходили посторонние?
— Да.
— Ну так вот, я собственными глазами видела, когда сидела вот здесь у окна, как она на крыльце разговаривала с каким-то мужчиной.
— Когда это было?
— Утром того дня, когда умер Сирил, около одиннадцати.
— На кого был похож этот мужчина?
— Мужчина как мужчина. Ничего особенного.
— Он выглядел как джентльмен? Или как коммивояжер?
— Нет, на коммивояжера он был не похож. Невзрачный человечек. Не помню.
Внезапно ее лицо исказилось судорогой боли.
— Прошу вас.., уходите.., я устала… Сиделка!
Мы сразу выполнили ее просьбу и удалились.
— Странная история, — сказал я Пуаро по пути в Лондон, — насчет мисс Грей и какого-то незнакомца.
— Вот видите, Гастингс! Я же говорил вам: что-то обязательно обнаружится.
— Зачем же мисс Грей солгала и сказала, что никого не видела?
— Я знаю не меньше семи разных причин — одна из них элементарна.
— Это упрек? — спросил я.
— Нет, я призываю вас поразмышлять. Но стоит ли нам мучиться? Проще всего спросить саму мисс Грей.
— А если она снова солжет?
— Это было бы любопытно и отнюдь не случайно.
— Чудовищно даже на миг подумать, что такая девушка может оказаться в союзе с маньяком.
— Вот именно. Поэтому я так и не думаю.
Несколько минут я размышлял.
— Такой хорошенькой девушке нелегко приходится, — сказал я в конце концов со вздохом.
— Du tout![61] Как вам такое в голову пришло?
— Но я прав! — продолжал я настаивать. — Все против нее только потому, что она хорошенькая.
— Вы говорите betises[62], мой друг. Кто это против нее в Кумсайде? Сэр Сирил? Франклин? Сиделка Кепстик?
— А как на нее набросилась леди Сислей?
— Mon ami, вас переполняет милосердие по отношению к красивым девушкам. А вот я испытываю сострадание к пожилым больным женщинам. Очень возможно, что права именно леди Сислей, а ее муж, мистер Франклин Сислей и сиделка слепы, как кроты. А с ними вместе и капитан Гастингс.
— Вы невзлюбили Тору Грей, Пуаро.
— Люблю я, когда вы седлаете свою романтическую лошадку, Гастингс. Вы неизменно верный рыцарь, готовый прийти на помощь даме, попавшей в беду, — если, bien entendu[63], это красивая дама.
— Какая нелепость, Пуаро! — сказал я и рассмеялся.
— Нельзя же быть вечно мрачным! Все больше увлекают меня движения человеческих душ, рожденные этой трагедией. Перед нами три семейные драмы. Во-первых, Эндовер — трагическая жизнь миссис Эшер, ее мучения, вымогательства ее мужа-немца, преданность ее племянницы. Этого одного хватило бы на роман. Затем — Бексхилл. Счастливые, безмятежные родители, две дочери, столь непохожие друг на друга, — хорошенькая ветреная дурочка и внутренне напряженная, волевая Меган с ее ясным умом и безжалостным стремлением к правде. И еще одна фигура — сдержанный молодой шотландец, боготворящий и безумно ревнующий убитую. Наконец, Сирстон — умирающая жена и муж, поглощенный своей коллекцией, муж, все нежнее относящийся к красивой девушке, которая так ему помогает и так сочувствует, а кроме них еще и младший брат, энергичный, обаятельный, привлекательный, фигура с романтическим отблеском долгих странствий. Поймите, Гастингс, что, если бы события развивались обычным порядком, эти три драмы не имели бы друг с другом ничего общего! Каждая из них развивалась бы, не оказывая влияния на другие. Жизнь изменчива и многообразна, Гастингс! Я не перестаю этому удивляться.