Подобные ритуалы гораздо чаще совершались в отношении мальчиков, чем девочек. Мирча Элиаде объясняет это так:

Таким образом, инициация девочек, их переход в сообщество взрослых означали просто воспроизведение мира родной матери: физиологически и феноменологически это переживание было связано с началом менструаций. Но для мальчиков наступление пубертата возвещало о начале перехода от зависимого детства к ответственной роли взрослого мужчины, хранителя и защитника символических ценностей племени. Среди этих ценностей были почитание заветов и законов богов, членство в сообществе и защита соплеменников.

Переход от комфорта домашнего очага на передний край жизни, от тела и инстинкта к символическому действию, от детства к взрослости требует преодоления огромного психологического водораздела. Переходные ритуалы, нанося посвящаемому ритуальные травмы, одновременно наполняют его эросом, помогающим и ему, и сообществу, которое он должен поддерживать. Сталкиваясь с неизбежным переживанием боли, он через страдания и оцепенение своего тела получает послание, что больше не может вернуться домой. Он удостоился экстатического видения, пересек известную разделяющую черту и вступил в мир взрослых. Как трудно современным мужчинам без всякой помощи преодолеть великую пропасть! Ритуалы не сохранились, почти не осталось мудрых старейшин, и отсутствует хотя бы какая-то модель перехода мужчины к состоянию зрелости. Поэтому большинство из нас остается при своих индивидуальных зависимостях, хвастливо демонстрируя свою сомнительную мачо-компенсацию, а гораздо чаще страдая в одиночестве от стыда и нерешительности.

При таком сходстве процесса, результата и мотива переходных ритуалов в совершенно разных по сущности и географическому положению культурах можно предположить, что все эти обряды были разработаны в каком-то центральном комитете. Если исключить такую возможность, получается, что обряды возникли спонтанно, то есть развились из единых архетипических истоков. Большинство мифологических мотивов и трансцендентных видений зародились в индивидуальной психике или в коллективной психике малой группы. Эти образы возникали, чтобы поддерживать и направлять поток либидо и максимально эффективно канализировать человеческую энергию. В таком случае можно было бы ожидать, что глубинные бессознательные процессы, протекающие в нашей психике, тоже могут служить неким психологическим аналогом ритуалов перехода, ибо в психике каждого мужчины действуют те же энергетические силы, которые питали душу наших предков.

Такую претензию на зрелую маскулинность можно увидеть в сновидении двадцативосьмилетнего Нормана. Норман вспомнил только один положительный момент в своей жизни: когда его исключили из колледжа за употребление наркотиков, он пришел к своему дяде и вместе с ним работал в булочной. Однако сила притяжения к своей семье, наряду с недостаточной уверенностью в себе, заставила его вернуться домой, чтобы жить с родителями. Несколько лет он то начинал, то прекращал лечиться у психиатра, хотя у него не было существенных патологических отклонений. Скорее его проблемы имели отношение к развитию, то есть переходу в состояние зрелости и отдельного существования. Его мать нарушала его психологическое пространство, отец большую часть времени занимался бизнесом и часто отсутствовал, а, будучи дома, вел себя столь пассивно, что его присутствие было едва заметным.

Когда Норман обратился ко мне, у меня возникло предположение, что он покидает родительский дом или, по крайней мере, совершает первый шаг в направлении индивидуационного процесса, то есть происходит его физическое отделение. Его мать звонила мне, совершенно расстроенная, и говорила: “Но ведь вы не можете думать, как мать”. “Нет, мадам,- отвечал я,- я думаю, как терапевт”. (Я мог бы сказать “как старейшина племени”, но сомневался, что этот ответ будет иметь для нее какое-то значение.)

Тем временем в процессе анализа у Нормана сохранялась зависимость, которая часто увлекала его домой или заставляла звонить матери и всякий раз приводила к гневной разрядке после общения с ней. Можно было сказать, что его душа освобождалась лишь для того, чтобы снова оказаться в плену. Проще всего было бы переложить всю ответственность на его ничего не понимающую мать, ибо она явно все время заманивала сына в ловушки, или на его пассивного отца, не создавшего для сына никакой модели достижения мужской зрелости. Но это сняло бы с Нормана личную ответственность и отвлекло его от решения задачи – сдерживания напряжения между желанием стать взрослым и страхом перед независимостью. Эта потрясающая борьба с ежедневными колебаниями драматически отразилась в его сновидении, состоявшем из трех частей:

(Когда Норману приснился этот сон, Кейт Бийяр был высококлассным защитником любимой футбольной команды Нормана “Филадельфия Иглс”).

Сон рассказывает обо всем. Он повествует о затянувшемся подростковом состоянии Нормана, совершенно не похожем на состояние зрелого мужчины [38]. Содержание сновидения раскрывает его жизненную ситуацию. Образ кинотеатра во сне предполагает наличие спроецированной внутренней драмы, связанной с его внутренней работой над укреплением своей маскулинности; при этом существует проблема с машиной, символизирующей динамические процессы, происходящие в его психике. Во время просмотра фильма он получает травму. Перед началом терапии Норман не имел ни малейшего представления о ритуалах перехода, однако его психика “знает” о них на архетипическом уровне, так как участвовала в процессе первичного развития человека. Он не имел сознательного представления о травматическом ритуальном воздействии, о том, что иногда реальное выбивание зуба символизирует принесение в жертву зависимости от матери. Наряду с тем, что мать всячески препятствовала психологическому отделению от нее Нормана, его собственная пассивность тоже тормозила его личностный рост. В сновидении он хочет добиться ее симпатии, ее сочувствия, ее обращения “мой бедный мальчик”. Вместе с тем его расщепленная психика стремится показать “Кейту Бийяру” зуб, что, с учетом его индивидуальности и среды, в которой он вырос, означает: психика связывает с образом этого атлета воплощение мужской энергии, которая могла бы помочь Норману победить свое влечение к потустороннему миру.

В содержании сновидения не отражен образ отца Нормана, но мужская энергия, которой так не хватает Норману и в подпитке которой он так нуждается, воплощается в образе футболиста. Однако амбивалентность все-таки преобладает, ибо в третьей части сна он ищет поддержки у миссис X. (это соседка, которая, по мнению Нормана, понимала и поддерживала его больше, чем родная мать). Таким образом, сновидение не свидетельствует о разрыве. И в конце его Норман по-прежнему ожидает одобрения от пожилой женщины.

Эту регрессивную тенденцию можно найти у всех мужчин, но в данном случае патология возникает из-за практически полного отсутствия позитивной маскулинной энергии в личной истории Нормана. Когда такая энергия существует, она поддерживает модель мужского поведения И создает противовес регрессивному влечению материнского комплекса. Это объясняет, почему Норман считал период работы плечом к плечу со своим дядей лучшим временем в своей жизни. Вместе с тем даже этот проблеск зрелости был подавлен мощными энергиями комплекса и нарушениями в деятельности нервной системы Нормана [39].