Так думала Фекла, а сама все бежала, торопилась. На ходу стало жарко. Сняла платок, расстегнула ватник. Впереди обозначились заросли мелкорослой березки. Сквозь голые, еще не облиственные ветки блеснула вода. Это Мертвое озеро, то самое, в котором рыбы нет. Оно как раз посредине пути от Минькова до Унды. О нем и говорил Котовцев.

Тропка вела мимо озера. Скоро Фекла увидела его целиком — довольно широкое, с мелкой рябью на темной воде. Под берегом — редкий камыш.

Значит, она шла правильно. Фекла приметила под ногами неглубокие следы оленьих копыт и полозьев и прибавила шагу. Ветер гулял на просторе, шумел в ушах. Она опять накинула платок и застегнула пуговицы ватника. И вдруг услышала какой-то странный гул. Высвободив ухо из-под платка, замедлила шаг. Гул стал явственней. Что же это такое гудит? Вроде как мотор… А откуда он здесь? — подумала она, остановившись на податливом, влажном моховом ковре, примятом оленями, и увидела, как из-за края тундры показался самолет. Он летел низко, приближаясь к озеру. Вот самолет увеличился в размерах, на широких крыльях и на боку у него можно было различить странный знак вроде креста. Немец! — ударило ей в голову, и она растерялась, села. Самолет прошел стороной, но опять повернул к озеру, сделал над ним круг, потом еще круг поменьше. Огромный, ревущий, он прошел над Феклой и, кажется, накрыл собой всю землю. Фекла легла, чтобы с самолета ее не заметили, подползла ближе к кустам черничника и карлликовой березки, уткнула голову в мох и зажав уши руками…

Первый испуг прошел, она приподняла голову. Самолет, скользя над озером, садился на воду. На шасси вместо колес у него были поплавки. Из-под них побежала пенными бурунами вода. Самолет подрулил поближе к берегу и развернулся носом на широкую водную гладь. Заглушил мотор. Большой, с черным крестом на фюзеляже, обведенным белыми каймами. Теперь она убедилась: Фашист. У наших на крыльях — звезды. Что ему тут надо? Она чуть-чуть приподняла голову.

Откинув прозрачный фонарь из плексигласа, летчик выбрался на крыло. Он был в темном комбинезоне, в шлеме, с очками на лбу. Сбоку у него висела плоская сумка, с другого боку — пистолет. Фекла следила за ним из-за кочки. Приложив руку козырьком ко лбу, пилот оглядел все вокруг. Наверное, Феклу он не заметил: кочек было много, и ее голова в сером полушалке тоже сошла за кочку. Из кабины вылез другой немец, и оба стали осматривать и ощупывать крыло. Потом принялись что-то мастерить: до Феклы донеслись удары металла о металл.

Пилоты недолго возились на крыле. Они по очереди влезли в кабину и задвинули фонарь. Заработал мотор, набирая обороты. От винта кусты на берегу зашевелились, как от сильного ветра. Самолет повернулся боком к Фекле, она опять увидела крест, обведенный по контуру белым. Снова возле поплавков закипела вода. Удаляясь, самолет уменьшался в размерах. Вот он оторвался от воды, стал набирать высоту и вскоре скрылся из вида.

Фекла встала, почувствовала дрожь в ногах и слабость во всем теле. Выругалась и погрозила кулаком вслед самолету.

Она, конечно, не знала, что это был разведывательный гидросамолет, фашистские летчики, пролетая над побережьем, выясняли, где находятся наши позиции зенитной и дальнобойной береговой артиллерии. У мыса Воронов гидросамолет попал под обстрел зениток, осколками снарядов у него повредило плоскость. Полет с заклиненным и погнутым элероном над морем на авиационную базу на норвежском берегу был рискован, и летчики сели на озеро, чтобы исправить повреждение.

Фекла опять пошла своим путем, негодуя: Ну-ка, набрались нахальства! Уже и в наших краях летают! Кабы мне ружье, да если бы я умела метко стрелять, я бы их посекла пулями! Но ружья у нее не было, стрелять ей не приходилось, и потому ей было досадно. Куда же они полетели? Вдруг на Унду? Еще разбомбят село! — предположила она и пошла быстрее, чтобы поскорее сообщить в деревне о самолете.

В Унде, еле волоча ноги от усталости, она поспешила в правление, к председателю. Панькин удивился:

— Фекла Осиповна? Ты почему здесь? Что-нибудь случилось?

— Беда!

Она рассказала председателю о смерти Парасковьи и о самолете. Панькин сразу спросил:

— Чего они там делали, немцы?

— Чинили… Молотками стучали на крыле…

— А еще что заметила?

— А ничего больше. Постучали, забрались в кабину и улетели.

— На берег людей не высаживали?

— Нет, не высаживали. Это я точно приметила.

— Может, парашютистов сбросили, диверсантов?

— Парашютистов не видела. За кочкой пряталась, испугалась. Может, и проворонила, — неуверенно добавила Фекла.

— Эх ты! — Панькин тотчас принялся звонить по телефону в райком партии.

Переговорив с Мезенью, он сказал озабоченно:

— Сейчас соберу людей, возьмем винтовки и прочешем весь район. Мне некогда. А ты, Феня, поезжай с фельдшерицей в Миньково на оленях. Привезите покойницу… И передай Котовцеву, чтобы снимался с бригадой с озера.

На другой день, вернувшись с Минькова, Фекла узнала, что колхозники прочесали все окрестности, но немецких парашютистов не обнаружили.

Парасковью похоронили на кладбище за деревней, поставили на могиле вытесанный из сосны православный крест…

Августа и Ефросинья были в глубоком горе. Ефросинья совсем перебралась жить к дочери, заперев киндяковскую избенку на замок. Августа долго не могла собраться с силами написать Родиону и Тихону о смерти матери. Но сообщить им об этом все же пришлось.

В конце мая Фекла уже была на семужьей тоне Чебурай с теми же рыбаками, с которыми ловила и прежде: Семеном Дерябиным, Соней и Немком. Опять Немко карабкался на тоньскую скамью с тяжелой киюрой и забивал в песок колья, а Фекла чистила невод от водорослей и ушивала его в порванных местах. Снова рыбаки привычно коротали белые ночи в своей просквоженной ветрами избенке на юру, и возчик Ермолай приезжал к ним с двуколкой на мухортой лошаденке забирать уловы. Опять от прилива до отлива ждали, зайдет ли в невода серебристая боярышня-рыба, и частенько и подолгу Фекла стояла у обрыва и глядела в море, где разгуливал ветер-свежак. Порой налетал и взводень, разводил волну, кидал в берег плавник, ярился и плевался пеной, гоняя мутную воду по желтому песку.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

1

В сорок третьем году бот Дорофея, оснащенный катерным подсекающим, магнитным и акустическим тралами, вылавливал мины вблизи Кольского полуострова, потом у Канина. У полуострова Канин Вьюн крутился до глубокой осени — уничтожали плавающие мины, нанесенные с моря Баренца, а также расставленные на подходах к горлу Белого моря фашистскими подводными лодками. Поздно осенью пришли в базу и здесь зазимовали, своими силами ремонтировали бот, готовя его к следующей навигации. А весной сорок четвертого капитан получил новый приказ: идти к Вайгачу и нести дозорную службу в проливе Югорский Шар.

Бот пустился в неблизкое плавание, обогнул с севера Канин Нос, вышел в Баренцево, где его изрядно трепануло штормом, затем Поморским проливом меж Колгуевым и Тиманским берегом выбрался в Печорское море. Преодолевая плавающие льды и туманы, наконец достучал своим двигателем до Вайгача и отдал якорь в небольшой бухте на южной стороне острова.

Оказалось, что работу поморам, нынешним морякам Беломорской военной флотилии, намного облегчили минные тральщики, побывавшие в этих водах. Они освободили от мин и пролив, и подходы к нему, протралили Карские ворота по северную сторону Вайгача. Однако фашисты по-прежнему посылали на арктическую трассу свои подводные лодки, да вдобавок еще сбрасывали мины с самолетов, и работы команде бота хватало.

Дорофей, Андрей Котцов и Офоня Патокин, да воинская команда из шести человек под началом минного старшины Агеева — два пулеметчика, три пушкаря да минер оказались на важной коммуникации Севера. Здесь пролегали пути с Тихого океана, из Владивостока, заполярных портов Игарка, Дудинка, Диксон в Архангельск и Мурманск. Проливами Карские ворота и Югорский Шар шли транспорты с грузами под охраной военных кораблей. Югорским Шаром — Дорофей этого не знал — прошлым летом шел на Большевике на восток Тихон Мальгин. Теперь он плавает в Тихом океане.