Напутствовал Суховерхова Ермолай по-своему, по-унденски:
— Будь с ней посмелее. Она баба — огонь! За словом в карман не полезет. Долго не обхаживай, не рассыпайся перед ней. Бери быка за рога: раз-два — ив дамки!
Фекла, придя с фермы и поужинав, сидела у стола и вышивала на пяльцах. В избе было тепло, аппетитно пахло чем-то печеным или жареным. Леонид Иванович тихо прикрыл за собой дверь.
— Добрый вечер, Фекла Осиповна!
Фекла положила пяльцы на подоконник, подошла к нему и подала руку.
— Здравствуйте, Леонид Иванович! Рада вас видеть.
Он пожал ее руку деликатно и многозначительно. Но обращение Феклы к нему на вы привело его в некоторое смущение.
— Что же вы, будто аршин проглотили? — усмехнулась Фекла. — Проходите, садитесь. Я самовар поставлю. Долго не появлялись… Я уж думала — забыли про меня…
Взявшись за самовар, который стоял на табурете возле плиты, она метнула на Леонида Ивановича радостный взгляд, и он, поймав его, сразу приободрился.
— Дорогая Фекла Осиповна… — торжественно произнес Суховерхов, не сходя с места и по-прежнему держа портфель в руке.
Фекла поставила самовар на пол, сняла крышку и недоуменно посмотрела на него.
— Да садитесь же. Почему это вы сегодня такой торжественный?
— Я пришел сказать вам, Фекла Осиповна… Словом, прошу вас, будьте моей женой!
Фекла чуть отступила, выставив вперед руку, словно останавливая его этим жестом: Погодите, не говорите ничего больше. Потом, машинально поправив прическу и наконец овладев собой, подошла к Суховерхову и сняла с него мягкую шляпу, отобрала портфель. Шляпу повесила на гвоздик, портфель поставила на лавку, а Леонида Ивановича усадила на стул.
— Вот так. Теперь можно и потолковать. Что это вы такое там сказали у порога? Я не расслышала…
— Я прошу вас стать моей женой, — повторил он и добавил мягко и доверительно: — Я вас полюбил…
Фекла молча стояла перед ним. Правду сказать, она немного растерялась, хоть и была женщиной находчивой. Да и предложение это в общем-то не явилось для нее неожиданностью. Она частенько подумывала о том, что Суховерхов рано или поздно беспременно потянется к домашнему теплу. Так оно и вышло. Но когда он произнес ожидаемые слова, Фекла не нашлась, что ему ответить.
— Ой, самовар-то! Простите… Я сейчас… — спохватилась она.
И пока наливала самовар, клала в него уголья, опускала зажженные лучинки, а потом ставила жестяную трубу, в голове у нее вился рой мыслей: Что же ему ответить? Ах, боже мой! Человек пришел с открытой душой, а у меня и слов нет…
Наконец она решилась:
— А вы, Леонид Иванович, хорошо все обдумали? — спросила напрямик.
Теперь, когда главное уже было сказано, Суховерхову стало легче.
— Да, Фекла Осиповна, я все обдумал.
Она вздохнула и продолжила с некоторым сожалением:
— Я уж не молода. Вам бы нужна подруга жизни помоложе…
— Никто другой мне не нужен.
— Ну что ж… спасибо… Но, как бы вам сказать, чтобы вас не обидеть… Я ведь уж старею. Вы моложе меня…
— Давайте, не будем говорить об этом, — попросил он.
Она взглянула на него благодарно и отозвалась очень тихо, так, что он едва расслышал:
— Как хотите. Не будем, так не будем. Только… только я не знаю, смогу ли стать матерью… — она вся напряглась, словно пытаясь преодолеть сильную внутреннюю боль, но сказать о таком щекотливом деле сочла просто необходимым.
— И об этом не будем говорить. Я просто хочу, чтобы вы были со мной рядом до конца… С вами будет тепло, радостно. Я знаю.
— Вы так думаете?
— Я уверен в этом.
— Милый ты мой! Учитель! — точно вырвалось у нее из души, но Фекла сдержала себя и спрятала вспыхнувшее румянцем лицо, снова склонившись над самоваром.
Затем они пили чай, угощались массандровским вином. Фекла усиленно потчевала Леонида Ивановича, а он благодарил и все ждал от нее ответа. Но Фекла все время словно бы уклонялась от окончательного решения, и Суховерхов начал тревожиться. От волнения он даже выпил лишнюю рюмку, и голова у него закружилась. Пришлось приналечь на закуску и выпить крепкого чаю.
Когда Леонид Иванович собрался уходить, Фекла подала ему шляпу, смахнув с нее воображаемую пыль платочком.
— Вы так и не дали мне ответа, Феня… — робко напомнил Суховерхов.
Она провела рукой по его волнистым русым волосам.
— Раз вы хотите жениться на мне и думаете, что вам со мной будет хорошо, то я согласна. Лишь бы вам со мной было хорошо…
Потом посмотрела ему прямо в глаза и степенно, по-старинному, поцеловала в губы.
— Ну вот. Теперь идите…
И когда Леонид Иванович ушел, накинула полушалок и тоже вышла на улицу. Постояла на крыльце, счастливо улыбаясь, и побрела по тропинке к реке.
Берег был неподалеку. На обрыве лежал большой, вросший в землю камень. Фекла вспомнила, как здесь, напротив камня, мужики, среди которых был и ее отец, грузили перед самым приливом карбас. А когда начался прилив, карбас отчалил и пошел к шхуне, стоявшей в устье. Отец, сидя в корме, у правила, обернувшись, помахал им с матерью рукой. А потом, сутулясь, отвернулся и стал смотреть вперед. Мать взяла ее за руку и повела домой старательно пряча слезы, вызванные расставанием. События давних лет со всей отчетливостью воскресли в памяти Феклы.
Взгляд ее устремился в сторону устья, которое расширялось и вливалось вдали в губу. В левой стороне залива невидимо отсюда над морем высокий обрыв Чебурай. Берег Розовой Чайки… Фекла вспомнила войну, то, как она ловила семгу с Семеном Дерябиным, и в сердце шевельнулась грусть…
А Суховерхов в это время вернулся домой совершенно счастливый. Едва переступив порог, он уткнулся лицом в жидкую стариковскую бороду Ермолая, и тот сразу понял, с какими вестями вернулся его постоялец.
— Когда свадьба-то?
— Скоро. Очень скоро будет свадьба.
2
Женитьба эта порядком взбудоражила село. Кто бы мог подумать, что Зюзина на склоне лет выйдет замуж, да еще и жениха отхватит такого, что многим на зависть: человека образованного, директора школы. Имена жениха и невесты вертелись у баб на языке целую неделю. Известное дело, людская молва, что морская волна: начнет бить в берег — только держись, а как ветер утихнет — и нет ее, улеглась.
Как водится, позлословили:
— Вспомнила Фекла свой девишник…
— Опоила приворотным зельем Суховерхова, вот и присох к ней.
— Леонид-то Иванович женился, как на льду обломился: Фекла-то уж не первой молодости невеста, и чего он сунул шею в хомут?
Высказывались и другие мнения:
— Фекла — баба золотая. Директору повезло.
— Не она, так до смерти и ходил бы бобылем. Правильно сделал: без жены, как без шапки. Клад да жена на счастливого.
Все эти суды-пересуды происходили, как водится, по-за глаза. В открытую даже недоброжелатели не решались осуждать Зюзину и Суховерхова: Что ж, оба они — люди свободные, а годы уходят. Нашли друг друга — и ладно, пусть живут с богом.
А старые друзья Зюзиной — те просто были довольны, что Фекла Осиповна наконец-то устроила свою судьбу, выходя замуж за Суховерхова. Родион Мальгин, регистрируя в сельсовете их брак, сказал Фекле:
— А помнишь, Феня, как ты везла меня в санях после госпиталя? Помнишь, как сожалела, что не нашла своего суженого? Вот теперь и нашла. Живите в любви да в согласии!
И Панькин, когда Фекла пришла звать его на свадьбу, расчувствовался и признался:
— Женитьба ваша, Фекла Осиповна, не случайна. Ведь я еще тогда, в твои именины, решил: быть вам вместе. Вот и вышло по-моему. Так или не так?
— Так, так Тихон Сафонович, — прослезилась на радостях Фекла. — Вы, правду сказать, во многом определяли мою судьбу. Спасибо вам! — Она помолчала, успокоилась и уже по-деловому добавила: — Мы не будем делать большую свадьбу. Я приглашаю только самых близких.
— Хорошо. Мы с женкой придем непременно.
Фекла ушла от Панькина грустная, потому что выглядел он неважно: лицо бледное, с нездоровой рыхловатостью, ходил по избе осторожно, словно боялся поскользнуться. И хоть бодрился и шутил Тихон Сафоныч, Фекла отметила про себя, что бывший председатель сильно сдал: укатали сивку крутые горки.