– Вы, кажется, очень хорошо осведомлены. Можно спросить, с какой стати мои личные дела выставляются на всеобщее обозрение?

– О них никто не узнает, если не будет подтверждено, что они имеют отношение к смерти Джорджа Бартона.

– Понятно. Вы предполагаете, что я сперва обесчестил его жену, а потом убил и его?

– Послушайте, мистер Фаррадей, буду с вами откровенен. Вы и миссис Бартон были очень близкими друзьями, вы расстались по вашему, но не ее желанию. Она угрожала, как видно из письма, различными неприятностями. И умерла весьма своевременно.

– Она покончила с собой. Замечу, вероятно, в какой-то мере я виноват. Я могу терзаться угрызениями совести, но преступления я не совершал.

– Возможно, это было самоубийство, возможно, и нет. Джордж Бартон думал, что нет. Он начал расследование – и он умер. Последовательность событий довольно красноречива.

– Не понимаю, почему вы стараетесь очернить меня.

– Вы согласны, что смерть миссис Бартон произошла в очень подходящий для вас момент? Скандал, мистер Фаррадей, положил бы конец вашей карьере.

– Не было бы никакого скандала. Миссис Бартон была достаточно для этого разумна.

– Интересно! Вашей жене известна эта история, мистер Фаррадей?

– Разумеется, нет.

– Вы совершенно в этом уверены?

– Да. Моя жена не представляла, что между мной и миссис Бартон может быть нечто иное, чем дружеские отношения. Надеюсь, она никогда в этом не разуверится.

– Ваша жена ревнивая женщина, мистер Фаррадей?

– Нисколько. Она никогда не выказывала по отношению ко мне никакой ревности. Она слишком умна.

Инспектор ничего не сказал по этому поводу. Вместо этого он спросил:

– В прошлом году вам приходилось иметь дело с цианидом, мистер Фаррадей?

– Нет.

– Но разве у вас на даче нет запаса цианида?

– Спросите садовника. Я об этом ничего не знаю.

– А вы сами никогда не покупали его в магазине реактивов или для фотографии?

– Понятия не имею о фотографии. Повторяю, что я никогда не покупал цианид.

Кемп попытался еще кое-что из него выжать, прежде чем разрешил ему уйти.

Потом задумчиво обратился к своему помощнику:

– Он что-то слишком поспешно начал отрицать, что жене известно об его любовных похождениях. Почему бы это, интересно?

– Смею сказать, трусит, что до нее это дойдет, сэр.

– Возможно, но я-то думаю, у него хватило бы ума понять, если его жена находилась в неведении и он опасался разоблачения, то, значит, у него имелось еще одно основание желать, чтобы Розмари умолкла. Для спасения собственной шкуры ему следовало бы выдвинуть версию, что жена более или менее знала об его проделках, но смотрела на них сквозь пальцы.

– Смею сказать, он об этом не подумал, сэр. Кемп покачал головой. Стефан Фаррадей не дурак.

У него ясный и проницательный ум. А он настойчиво старался внушить инспектору мысль, что Сандре, дескать, ничего не известно.

– Ну что ж, – сказал Кемп, – думается, мы сможем обрадовать полковника Рейса, и если он окажется прав, Фаррадей – они оба – выходят из игры. Я буду доволен. Мне нравится этот парень. И лично я не думаю, чтобы он мог сделаться убийцей.

Отворив дверь гостиной, Стефан позвал:

– Сандра?

Она приблизилась к нему в потемках, обняла его за плечи.

– Стефан!

– Почему ты в темноте?

– Я не могла вынести света. Расскажи мне.

Он сказал:

– Они знают.

– Про Розмари?

– Да.

– И что они думают?

– Разумеется, что у меня было основание… О, дорогая, куда я тебя втянул? Я виновен во всем. Если бы можно было после смерти Розмари все разорвать… убрать прочь… освободить тебя… чтобы ты не была замешана в эту поганую историю.

– Нет, только не это… Не оставляй меня… не оставляй.

Она прильнула к нему – заплакала, слезы струились по щекам. Он чувствовал, она содрогалась всем телом.

– Ты моя жизнь, Стефан, вся моя жизнь – не оставляй меня.

– Неужели в тебе столько любви, Сандра? Я никогда не знал.

– Я не хотела, чтобы ты знал. Но сейчас…

– Да, сейчас… Мы будем вместе. Сандра… вместе встретим лишения… что бы ни случилось, вместе!

Стоя в темноте, тесно прижавшись друг к другу, они чувствовали, как их тела наливаются силой. Сандра решительно произнесла:

– Ничто не поломает нашу жизнь! Ничто! Ничто!

10

Антони Браун взглянул на маленькую поданную ему карточку.

Он нахмурился, пожал плечами. Сказал мальчику:

– Хорошо, проводи его.

Когда в комнате появился полковник Рейс, Антони стоял возле окна, плечи его освещались косыми лучами яркого солнца.

Перед ним появился высокий человек с солдатской выправкой, худым загорелым лицом и волосами, отливавшими сталью – человек, с которым – он уже встречался, но не видел несколько лет и о котором знал много хорошего.

Рейс увидел смуглую изящную фигуру, профиль красиво очерченной головы. Послышался приятный ленивый голос:

– Полковник Рейс? Я знаю, вы были другом Джорджа Бартона. В тот последний вечер он говорил о вас. Хотите сигарету?

– Спасибо. Хочу.

Антони сказал, поднося спичку:

– Мы ожидали вас в тот вечер: но, к счастью для вас, вы не появились.

– Вы ошибаетесь. Пустое кресло предназначалось не для меня.

Антони вскинул брови.

– Действительно? Бартон сказал…

Рейс оборвал его:

– Джордж мог это сказать. Но у него были совершенно другие намерения. Этот стул, мистер Браун, должен был быть занят, когда погаснет свет, некой актрисой по имени Хло Вест.

Антони удивился до крайности.

– Хло Вест? Никогда о ней не слышал. Кто она?

– Молодая актриса, не очень известная, но обладает некоторым сходством с Розмари Бартон.

Антони присвистнул.

– Начинаю понимать.

– У нее была фотография Розмари, чтобы она могла скопировать ее прическу, а также одежда, которая была на Розмари в тот роковой вечер.

– Так вот, значит, что выдумал Джордж. Вспыхивает свет – и эй, чудеса, сверхъестественный ужас! Розмари возвратилась. Виновный задыхается: «Это правда… это правда… я ни при чем». – Он помолчал и добавил:

– Скверно – даже для такого осла, как старина Джордж.

– Я не уверен, что понимаю вас. Антони усмехнулся.

– Подумайте, сэр: закоренелый преступник не станет вести себя, как истеричная школьница. Если кто-то хладнокровно отравил Розмари Бартон и приготовился подсыпать ту же самую роковую порцию цианида Джорджу Бартону, то такой человек обладает достаточно крепкими нервами. Тут требуется нечто большее, чем переодетая актриса, чтобы заставить его или ее разоблачиться.

– Вспомните Макбета, вот уж закоренелый преступник, а кается в грехах, увидев во время праздника дух Банко.

– Ах, но то, что увидел Макбет, действительно было привидением, а не бездарным актером, натянувшим на себя лохмотья Банко. Согласен, настоящее привидение создает вокруг себя атмосферу потустороннего мира. И, признаюсь, я действительно верю в существование духов – поверил в них за последние полгода – в существование одного духа особенно.

– В самом деле, и чей же это дух?

– Розмари Бартон. Смейтесь, если хотите. Я не вижу ее, но ощущаю ее присутствие. По той или иной причине Розмари, бедная душа, не может найти успокоения.

– Могу предположить, почему.

– Потому что ее убили?

– Или, говоря другими словами, «урыли и цветочек поставили». Что вы на это скажете, мистер Тони Морелли?

Наступило молчание. Антони, не поднимаясь со стула, швырнул сигарету в камин и закурил другую. Затем он спросил:

– Как вы это узнали?

– Признаете, что вы Тони Морелли?

– Отрицать это – значит, попусту терять время. Вне всякого сомнения, вы телеграфировали в Америку и получили оттуда информацию.

– И признаете, что когда Розмари Бартон разоблачила вас, вы грозились ее «урыть», если она не будет держать язык за зубами?

– Я просто думал ее попугать, чтобы она язык не распускала, – охотно согласился Тони.