И ту ночь я была в полном отчаянии. Все складывалось так сказочно, так великолепно… Это была просто сказка про Золушку. Жила-была девочка-замарашка и все у нее было плохо. Вдруг появилась Фея в лице ответственного партийного работника и осчастливила ее.
А потом вдруг все оказалось так ужасно. Ведь ты понимаешь, я нормальная женщина. И мне хотелось ею оставаться. Конечно, я даже очень радовалась, что больше мне не придется заниматься проституцией и отдаваться за деньги разным негодяям. Но ведь и совсем отказываться от половой жизни я тоже не собиралась.
А Гена объяснил мне, что он просто физически не может иметь со мной ничего. Вот как все обернулось.
Напоследок он сказал мне:
— Ты привыкнешь. Все будет хорошо. Пока что иди спать на диванчик. Через месяц-другой мы получим новую квартиру и у тебя будет хорошая кровать. А Юле сделаем детскую.
Он уже совсем собрался уходить из кухни, а потом вдруг все-таки сжалился надо мной, увидел мою подавленность и растерянность и сказал:
— Ладно, уж по случаю первой брачной ночи можешь опять получить свое… Становись на колени…
И я сделала это. Только он все время ежился и переступал с ноги на ногу. А когда все закончилось, засмеялся и сказал:
— Вымочила меня всего. — Это оттого, что я делала это и все время плакала, не переставая, и слезами замочила ему низ живота…
Я оплакивала свою женскую судьбу.
Я прекрасно понимал положение этого Гены. Взрослый здоровый мужик, полный сил, умный и образованный. Он хочет сделать карьеру. Сделать ее по-настоящему. Если у тебя в анкетах нет опыта партийной работы, невозможно. А тут все идет так хорошо, и место отличное предлагают.
Как поется в советской песне: «Перед нами все дороги, все пути…» Но вот беда — он гомосексуалист. Что делать?
Пойти к врачу и лечиться? Но во-первых, от чего? От природы? Если это не от распущенности, а от гормонов — то это же просто ошибка природы и больше ничего.
А кроме того — куда ты пойдешь? К врачу в поликлинику?
Но Гена явно все понимал и не имел никаких иллюзий относительно сохранения врачебной тайны советскими психиатрами. Все знали, что это за психиатры. Тогда даже выражение такое шутливое было — психиатр в штатском»…
Нет, конечно, если бы он был каким-нибудь фрезеровщиком на заводе, никто бы им не заинтересовался. Лечись на здоровье, никто слова не скажет.
Фрезеровщик, который ни на что не претендует, или слесарь, или почтальон — они никого не интересовали, Могли пить, гулять, сходить с ума. Это пожалуйста. Еще Джордж Оруэлл писал, что пролам разрешено очень многое. Никто их не донимает моралью.
А вот если ты чего-то хочешь, если ты хочешь чуть-чуть приподняться — то все. Никаких поблажек, шаг вправо, шаг влево — считается побег…
О том, что партийный работник пришел к врачу И признался в том, что он — педераст, станет известно самому высокому начальству на следующий же день.
Тут иллюзий ни у кого не было.
— И вы так и жили? — спросил Людмилу. — Как вы вынесли все это? Оба?
— Он оказался очень хорошим человеком, — отбила Людмила. — Я даже не ожидала от Гены таких душевных качеств. Больше всего я благодарна ему за Юлю. Он по-настоящему любил ее. Никогда не ожидала такого… А я просто привыкла. Сначала я все надеялась на то, что у него это пройдет. Надеялась, что мне удастся его соблазнить, понравиться ему. Потом постепенно поняла, что это невозможно. Гормоны не победишь…
Это мне было понятно. Изменить сексуальную ориентацию, если она врожденная, конечно, практически невозможно. Хотя профессор Свядощ и имеет свою точку зрения на этот вопрос…
— Я одевалась красиво, надевала красивое белье, и ложилась к нему в постель и пыталась ласкать его. Но в лучшем случае Гена менялся в лице и бледнел от отвращения, а в худшем просто прогонял меня.
Людмила рассказывала мне это уже долго. Она несколько раз вопросительно посматривала на меня, не надоела ли мне ее история. Но к тому времени мы с Людмилой стали уже довольно близкими людьми и меня интересовала история ее жизни. Я вообще очень привязчивый человек. Со стороны этого, наверное, не скажешь. Но это действительно так. Пусть я хорош собой, как говорят. Пусть я уверен в себе. Но я быстро «приклеиваюсь» к людям и не люблю менять свои привязанности. Вероятно, когда я женюсь, я стану идеальным супругом.
— Хуже всего мне стало примерно через пол года, когда я увидела это своими собственным глазами, сказала Людмила. — Ведь одно дело знать, а другое видеть… Я как-то не представляла себе, что означает «увлечение» моего мужа. Я как бы просто приняла к сведению, когда он сказал мне, что он — гомосексуалист. Может быть, я потому и предпринимала свои жалкие попытки обольщения, что не до конца отдавали себе отчет в том, что происходит рядом со мной.
Однажды я пришла домой в неурочный час. У нас с Геной только что начался летний отпуск и я пошла по магазинам за покупками. Сказала ему, что вернусь только в вечеру, потому что собиралась еще зайти к подруге, к старой подруге, в свое бывшее общежитие.
Но ее не оказалось дома, я вернулась быстро.
Стоило мне открыть дверь нашей квартиры, как я сразу поняла, что пришла не вовремя. У порога стояли мужские ботинки, и в углу прихожей — зонтик. А из комнаты я услышала странные звуки.
Там была паника. Гена не хотел, чтобы я оказывалась свидетельницей его забав. Не потому, что он чего-то от меня опасался, а просто из деликатности.
Но тут все вышло очень нехорошо. Как будто какая-то нечистая сила подтолкнула меня к дверям комнаты. Надо было бы мне не ходить туда, раз уж я успела догадаться. А я все-таки пошла и заглянула в комнату.
И тогда я увидела «это самое»… Два голых мужчины лежали в постели. По комнате лежала разбросанная мужская одежда, и в своей кровати Гена был не один. Тот, второй мужчина, успел засунуть голову под одеяло, так что я его не рассмотрела. Да, впрочем, не он меня интересовал. Я увидела красное, возбужденное лицо Гены и этого мне было достаточно.
— Убирайся отсюда, — закричал он. — Что ты сюда притащилась, дура?
Он крикнул мне это очень злым голосом. Я тотчас же выскочила в другую комнату и там зарыдала. Я сидела там одна и плакала.
Вспомнилось, как я плакала в свою свадебную ночь, когда Гена открыл мне правду о моем замужестве И ушел спать. Я осталась тогда тоже одна и рыдала, сидя полуголая на кухне, заставленной грязными тарелками и пустыми бутылками. И слезы мои капали в тарелку с остатками салата…
Через некоторое время я услышала, что гость Гены собрался и ушел, а сам муж вошел в комнату. Он был одет и выглядел подавленным.
— Людмилочка, — сказал он мне извиняющимся голосом. — Прости меня за то, что я так грубо крикнул на тебя. Мне очень неудобно, что так получилось.
— Я же не виновата, — проговорила я сквозь слезы, которые душили меня. — Разве я виновата в том, что пришла пораньше?
— Но ведь и я не виноват, что у меня такая проблема, — тихо и примирительно ответил Гена. Он подошел ко мне и положил руку мне на плечо. Наверное, это был максимум физической близости с женщиной, на который он был способен. И я оценила его жертву.
— Теперь мы можем как-нибудь договариваться о том, чтобы нам не пересекаться, — сказал Гена. — А то действительно неудобно получилось. И тебе неприятно, и нас побеспокоила.
После этого мы и впрямь договорились о том, что Гена будет откровенно сообщать мне о планируемых свиданиях с мужчинами, и я буду уходить из дому на это время.
К его чести надо сказать, что он никогда не беспокоил Юлю. Уже когда она подросла и стала ходить в школу, он никогда не требовал, чтобы она уходила из дому. Он подстраивался под нее.
— И Юля знает о том, что ее папа — гомосексуалист? — спросил я, удивленный. Все-таки это целая психологическая проблема для ребенка. Будь то мальчик, или девочка…
— Сейчас, может быть, и догадывается, — ответила Людмила, — но в принципе она никогда ничего не видела. Да и кто мог бы ей сказать? Не я же… Но и сейчас вряд ли она точно знает об этом. Мы ведь спим в одной спальне, только на разных кроватях. А это ни о чем не говорит. Многие спят в кроватях порознь.