Он вспомнил о девушке Юле, которую никогда не знал и не видел. Подумал о том, что где-то в этом городе сейчас сидит молодая девушка, ставшая за одну ночь совершенно слепой по чьей-то воле. Сидит и с ужасом прислушивается к каждому звуку, ничего не видя вокруг себя, кроме темноты.

Наверное, она не привыкла еще к своему состоянию. Ее все пугает. Жизнь для нее закончилась. В голове крутится только одна мысль — за что?

Хуже всего, что у нее больше не осталось близких людей. Все они рядом — и папа, и мама, и этот самый Феликс… Но они бывшие близкие люди. По-тому что ничего сейчас про нее понять не могут. Все равно, хоть и сочувствуют и убиваются, а сами не могут понять ее состояние. Не могут быть вместе с ней в ее пугающей темноте…

«Хоть бы руки на себя не наложила, — вдруг подумал Скелет. — В таком положении это вполне возможно».

Юля не могла наложить на себя руки, даже если бы очень этого захотела. Если бы эта мысль пришла ей в голову.

Все близкие понимали, как ей тяжело, и ее не оставляли одну. Мама или папа всегда теперь были рядом. Каждый день приезжал Феликс.

Сначала в доме была суматоха. Были крики, плач — сначала громкий, потом тихий, сдавленный. Но постоянный. Истерика висела в воздухе. Истерика была в душе самой Юли.

Как только она оказалась дома и родители поняли, что произошло, была вызвана «Скорая», которая поставила «диагноз»…

«Удалены глаза», — сказала тогда врачиха со «Скорой» слишком громко, так что Юля услышала. И то, о чем она догадывалась и страшилась даже назвать своим именем, стало страшной реальностью. Свершившимся фактом.

Потом был следователь из милиции, который задавал много разных вопросов. Он спрашивал, кого Юля подозревает… Как это глупо. Никого она не могла подозревать. Кто же из ее знакомых вообще способен на такое? Да и зачем, почему?

Всю жизнь все вокруг любили Юлю. Мама, папа, Феликс, друзья и подруги. Все, кроме одной сокурсницы в институте, которая говорила, что Юля — «задавака». Но нелепо же было бы думать, что это сделала она…

Выйдя в соседнюю комнату, следователь, прощаясь, сказал родителям Юли, что ума не приложит, кто это мог бы быть.

— Это неслыханно, — сказал он.

— А что вы все-таки собираетесь предпринимать? — спросил его папа.

— Будем проверять больницы, — сказал следователь. — Может быть, это какой-нибудь врач-маньяк… Знаете, бывают такие. Работает человек, работает, а потом на почве профессии начинает «ехать крыша». Может быть, кто-то ставит эксперименты.

Следователь помолчал и добавил:

— Безумные эксперименты… Но раньше такого не было, я не слышал во всяком случае. И в ориентировках такого не бывало… Будем искать.

И следователь ушел. Пошел искать окулиста-маньяка-экспериментатора.

А Юля осталась в своем черном кошмаре. Она сидела в своей комнате, часами не меняя позы. Ей казалось, что она заключена в какую-то коробку, куда не проникает ни лучика света.

Самым страшным было подносить руку к лицу. Тогда рука натыкалась на пустые глазницы. Сначала они побаливали после всего происшедшего. Что-то кололо, потом боль прошла. Остались пустые лунки. Юля отдергивала руку.

— Скажи, чего ты хочешь? — говорила мама дрожащим голосом. — Поесть, попить… Я же всегда с тобой. И всегда буду с тобой.

Юля знала, что, наверное, так и будет. Всю ее жизнь теперь. Она стала слепой калекой. Слепая девушка. За одну ночь. На всю жизнь.

Ей не хотелось говорить. Вообще не хотелось ни с кем общаться. Что толку сидеть тут и слушать сочувственные слова? И ощущать свое полное одиночество в наступившей темноте… И слышать ужас, затаенный ужас в голосах близких людей, когда они видели ее лицо теперь…

Скелет появился у меня на следующий вечер. Не успел я отпустить очередного пациента, как Скелет протиснулся в дверь. Я даже не успел как следует засунуть полученные доллары в карман.

Вообще я предпочитаю брать долларами. В рублях по получаются такие пачки, что приходится таскать их мешками. А если рассчитываются в долларах — это тонкая пачечка…

— У меня два вопроса, — проскрипел Скелет, садясь в красное дерматиновое кресло напротив моего стола. — Я все это время размышлял и у меня появилось два вопроса.

— Там еще есть пациенты за дверью? — поинтересовался я на всякий случай.

— Нет, — ответил Скелет. — Хотя я к вам ненадолго, так что сильно не задержу, не беспокойтесь. У вас можно курить?

— Если только одну, — сказал я извиняющимся юном, и выразительно обвел руками кабинет, показывая, что у меня нет кондиционера.

— Так вот мои вопросы, — начал Скелет, вынимая сигарету из пачки и прикуривая от зажигалки «Ронсон». — Вопрос первый. Почему вашу девушку вообще отпустили живой?

— Вы имеете в виду, почему ее не убили? — спросил я. Мне и самому приходила в голову эта мысль. Но ответа на нее я не знал. Так и сказал Скелету.

— Воля ваша, это странно, — заметил он, поднимая глаза к потолку и выпуская дым колечками изо рта. — Логично было бы взять глаза, а потом убить. Кстати, это был бы и ответ на вопрос, почему это первый такой случай и прежде мы никогда не слышали об этом бизнесе. Они забирают органы, которые им нужны, а потом убивают человека. И это проходит просто как убийство. Или исчезновение. Что вы об этом думаете?

— Я не знаю, почему ее отпустили, — повторил я. — В общем, я согласен с вами, что отпустить ее было нелогично. Все равно она уже была в их руках… Хотя, отпуская, они тоже ничем не рисковали. Юля все равно ничего не может рассказать о том, что случилось. Сказала, что ее куда-то везли. Но куда — не помнит. А уж потом, когда ее слепую выводили из дома и оставили на улице — она вообще ничего не понимала. Даже сразу не сообразила, что осталась без глаз.

Я замолчал, а Скелет погасил сигарету и задумался.

— Так, — сказал он. — И второй вопрос. Вы сказали, что предполагаете, будто глаза предназначались для отправки за границу. Вы уверены в этом? Уверены в том, что нет смысла искать врача здесь?

— Врача здесь ищет милиция, — ответил я. — Милиция как раз ищет врача-маньяка, который мог заказать человеческие глаза для экспериментов. Но я думаю, что это пустые хлопоты. В России нет соответствующей технологии и медицинского оборудования для подобных операций.

— Так уверены? — переспросил Скелет. — Потому что это очень важно — отсечь сразу те пути, по которым бессмысленно вести поиск. Вы меня понимаете?

Я понимал его. Но я был уверен в том, что след ведет именно за границу, где есть серьезные потребители этого страшного товара. Хотя, это еще с какой стороны посмотреть на такой товар. Для того, кому пересадят Юлины глаза, и он станет видеть, это будет самым счастливым днем его жизни… А про то, что эти глаза вырезали насильно у молодой красивой девушки, он и знать не будет. Просто тот богатый человек в итальянской клинике не задумается об этом. Может быть, он даже спросит врача после операции, откуда такие красивые глаза.

— Ах, синьор, — ответит блестящий европейский доктор. — На свете столько бедных людей. Вы же знаете, многие решаются продать часть своего тела ради денег.

И они оба вздохнут о несчастных бедняках, которые вынуждены зарабатывать на жизнь таким образом. И забудут об этой грустной теме, и только оба будут радоваться успешно проведенной операции.

Да и сам доктор в итальянской клинике скорее всего ничего не будет знать о происхождении прекрасных голубых глаз. Что я, не знаю своих коллег? Он просто доволен, что ему доставили отличный «материал», что он стоил недорого, что операция прошла хорошо…

Скорее всего, люди на чистеньком Западе для собственного спокойствия предпочитают думать, что глаза куплены где-нибудь в далекой слаборазвитой стране. Бедняки продали свои органы, получили за них деньги и все в порядке.

Что было бы, если бы я встал перед этим блестящим европейским доктором и сказал ему: «Дорогой коллега! Глаза, которые вы так мастерски пересадили своему пациенту, вырезаны у моей молодой невесты. Посмотрите на меня — я не бедняк из Индии и не бомж из Боливии. Я точно такой же как и вы — доктор и белый человек. И моя невеста — культурная девушка из хорошей семьи. Мы собирались пожениться и поехать в свадебное путешествие в Париж. Вы, наверное, тоже ездили в свадебное путешествие в Париж? Как бы вы отнеслись, если бы такое произошло с вами?»