— Подумать только! Покойник, оказывается, был просто фигурой возрожденческого размаха, просто и жнец, и швец, и на дуде игрец! Одних званий и степеней на целую академию хватило бы: доктор естественных наук и филологии, профессор философии, член Германской художественной академии по секции графики и репетитор рисунка в высшей школе, почетный член «Общества Гёте» и комитета по изданию Веймарского собрания его сочинений et cetera, et cetera [55]… Представь себе, он даже врачебной практикой занимался и был очень известен как целитель-парапсихолог. Это с его-то завихрениями в мозгах! Ага, он еще уникальные методы лечения разрабатывал, даже собственные лекарства запатентовал. Просто гений, ни дать ни взять: оказывается, он убедительно опроверг теорию, согласно которой эпилептиков считали одержимыми дьяволом! Здесь, правда, отмечено, что его методология была не столь научной, сколько стихийно-мистической. Конечно, особый интерес к алхимии, поискам философского камня и эликсира бессмертия! «Покойный господин Ауэрбах по масштабу своей одаренности был конгениален столь любимому им Иоганну Вольфгангу Гёте!» — чисто германское филистерство. Вспоминаешь профессорский автограф на «Фаусте»? То-то! А мы с тобой, выходит, русские ваньки, и не заметили, какая глыбища рядом возвышалась! Да, брат…
Арсения рассказ о многогранности натуры йенского уникума, разумеется, не удивил. Только последние строки действительно поразили: «Зловещее совпадение. Если бы журналистам было известно, кем мнил себя сам Ауэрбах!»
— Кстати, — поинтересовался он у Звонцова, — а отчего старик умер?
— Погиб во время какого-то опыта… Чем ты так удивлен?
Художник не стал ни в чем признаваться.
— Я думал, что он своей смертью умер — все-таки возраст, недуги.
В газете за некрологом следовал подробный отчет о причине смерти. Действительно, выяснилось, что Ауэрбах погиб при очень странных обстоятельствах. «В ходе полицейского расследования было установлено, что в тот роковой для него день Ауэрбах долго принимал экзамены. По своей привычке он делал это с перерывами, поэтому так и не удалось выяснить, кто же из студентов видел профессора последним. По свидетельству тех же студентов, Ауэрбах в лекционном курсе порой ссылался на какие-то собственные опытные исследования в области философии творчества. На последних лекциях подобные ссылки участились. Профессор не скрывал своих увлечений оккультизмом, и в университетской среде возникли упорные слухи, что вечерами он готовит особо важный эксперимент, возможно, даже некий мистический ритуал. Все знали, что у него есть домашняя лаборатория, но никто, кроме хозяина, не имел туда доступа. Ауэрбах же проводил там в уединении практически все свободное время. Впоследствии, уже после гибели профессора, полицейских, вскрывших его квартиру, крайне удивил интерьер. По их представлениям, так выглядели подвалы средневековых алхимиков-чернокнижников. Помимо множества колб, реторт, грязных пробирок с остатками неизвестных реактивов, всюду были расставлены черепа людей и животных, препарированные человеческие зародыши, прочие таинственные предметы, явно имевшие магический смысл. Здесь же находилось целое собрание средневековых манускриптов и инкунабул — анатомические атласы, трактаты по метафизике и схоластике на латыни и других древних языках». Звонцов прервал чтение, чтобы сделать глоток чая.
— Ну, ну, и что же дальше? — поторопил его Арсений.
— «В университете полиция нашла помещение незакрытым. Внутри все указывало на то, что накануне книгохранилище подверглось чудовищному погрому. При этом были и следы насилия: множественные пятна крови на полу и стенах. Среди прочих следов погрома сразу же была обнаружена сломанная оправа пенсне Ауэрбаха и измятые обрывки рукописи, написанные его рукой, также со следами крови. Во дворе на мусорной куче студенты нашли обезображенный труп своего учителя. Как признался следствию архивариус, утром рокового дня он оставил профессору ключи, так как тот собирался надолго задержаться в библиотеке для научной работы. Имела ли данная работа какое-либо отношение к пресловутому эксперименту, не представляется возможным выяснить за недостатком доказательств. Налицо лишь факт зверского убийства». — Вячеслав снова потянулся к стакану с чаем, не заметив, с каким напряжением слушает его Сеня. — «По горячим следам полиция выявила косвенных свидетелей йенской трагедии — таковых оказалось множество среди жителей соседнего квартала, случайных прохожих. Опрошенные все как один утверждают, что в тот вечер из окон университетской библиотеки неслись неразборчивые крики и визги. Эта разноголосица (именно так значится в показаниях!) продолжалась довольно долго, потом в здании что-то загрохотало, причем с такой силой, что обыватели выскочили на улицу! Уже здесь они разобрали, как все тот же дисгармоничный хор душераздирающе выл: „Hilfe! Hilfe! Hilfe!“ [56]Обыватели были настолько напуганы, что не осмелились проникнуть в здание. Подобные массовые показания только осложнили расследование, поставив его перед дополнительными неразрешимыми вопросами. Мотивы убийства, к сожалению, так и не удалось установить, но следствие выдвинуло версию о связи этого преступления с нашумевшей аферой двухгодичной давности. Тогда, в 1907 году на одном из крупных художественных аукционов были выставлены последние работы Поля Гогена, умершего в 1903 году на Таити. У экспертов не было ни малейшего сомнения в их подлинности, и картины были проданы по весьма высокой цене. Через некоторое время эти полотна снова попали на аукцион, и какой-то коллекционер на всякий случай инициировал тщательную экспертизу с применением не только известных рентгеновских лучей, но и новейших естественно-научных методов исследования. Результаты оказались непредсказуемыми: установили дату их написания: 1905-1906 годы. Таким образом, выходило, что они написаны уже после смерти гения, в то время как манера исполнения совершенно соответствовала уникальной живописной манере Гогена. Без современных технических средств искусствоведы не могли бы распознать в картинах талантливейшие подделки. Разразился скандал. Некто, выставивший работы на аукцион, был арестован и признался, что автор подделок — профессор Ауэрбах. Ученого мужа также арестовали, но он избежал наказания, так как не принимал никакого участия в продаже, а картины перекупщику подарил. Восхищению специалистов не было предела, они признали в лице Ауэрбаха художественный феномен: гениального стилизатора, подражателя великого постимпрессиониста. Аферист же был осужден и надолго оказался за решеткой, его действия квалифицировали как заведомый подлог. Логическая связь убийства с этим делом кажется следствию убедительной: профессору вполне могли отомстить люди, имевшие непосредственное отношение к несостоявшейся афере. В то же время в кругах мистически настроенной интеллигенции предпочитают верить, что известного ей страстью к оккультизму профессора постигла участь легендарного чернокнижника доктора Фаустуса, подобно которому тринадцать лет назад он якобы продал душу дьяволу и теперь настал срок уплаты».
Скульптор в который раз поразился:
— И как это в обычном, казалось бы, университетском профессоре, полуслепом буквоеде и зануде, умещалосьсразу столько талантов! И почему все гении так страшно заканчивают жизнь?
Арсений ужаснулся в душе: кажется, он знал ответ на звонцовские вопросы, хотя и не желал в него верить. Он только произнес как заклинание:
— Не все гении — каждый сам волен выбирать!
Звонцов хмыкнул, так ничего и не поняв.
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Дама с колье
I
Когда юная жрица Терпсихоры, балерина Императорского Мариинского театра Ксения Светозарова узнала, что графиня Екатерина Тучкова, единственная наследница богатейшего русского рода, приняла монашеский постриг в Шамординской женской Казанской пустыни [57], ее охватили самые противоречивые чувства — и огорчение, что внезапно лишилась лучшей подруги, и обида, что та ни словом ей не обмолвилась, и радость, что, вот, та смогла, решилась на такой нелегкий шаг — отказ от мира, надежда, что не забудет в своей новой монастырской жизни поминать ее, Ксению, в молитвах, которые, конечно, доходчивее ко Господу, чем немощные молитвы, приносимые в суете и попечениях о мирском и преходящем, и страх за подругу — вдруг не выдержит, покинет монастырь, вернется в мир, тем сломав свою судьбу? Променять комфортную петербургскую жизнь вблизи Императорского двора, можно сказать, в самой гуще новых культурных веяний цивилизации на жертвенное «растворение» в глуши — это Ксению как раз не удивляло: сколько раз и она чувствовала эту тягу прочь, желание всю свою жизнь принести к стопам Творца. Но иной раз, видя матерей с детками, ей хотелось вложить свою душу в воспитание такой же нежной неиспорченной души. «Оставить лицемерный, полный интриг свет — вот в чем проявляется сила духа! Но добровольно лишить себя женского счастья, заповеданного Самим Господом, — супружества и материнства, нет, я бы не смогла … А путь назад для монаха страшнее, чем прежняя, обычная жизнь в миру; он вообще недопустим».