Выделим те сферы государственного строительства, где семейный контекст малозаметен. Символично принятие осенью 1497 г . первого общероссийского правового кодекса. Историческое значение Судебника 1497 г . как раз и заключалось в том, что нормы процессуального, гражданского, а отчасти административного права Московской земли были систематизированы и распространены на всю территорию государства. В нормах и статьях Судебника мало новизны, в нем даже не отразились важные реалии нового государственного устройства. Главное было в другом — в унификации правовых установлений, в упорядочивании самого процесса судопроизводства и порядка функционирования судебных инстанций — в центре и на местах. Московское право, по преимуществу в том виде, в каком оно складывалось на протяжении конца XIV—XV в., сведено теперь воедино, стало общероссийским правом. На местах правовые установления фиксировались уставными наместничьими грамотами, иными аналогичными текстами. Они основывались на Судебнике 1497 г ., но были самодостаточны как для тех, кто управлял, так и для тех, кем управляли. Общероссийское право по преимуществу продолжало функционировать как совокупность текстов документов, каждый из которых был территориально ограничен. И здесь мы видим признаки только еще становящегося централизованного государства.

О каких институтах умолчали авторы Судебника 1497 г .? О двух центральных ведомствах, истоки которых уходят в более раннее время, но ставших именно в последней трети XV в. общероссийскими ведомствами. Речь идет о великокняжеских Казне и Дворце (с определенного момента — совокупности Большого и областных дворцов). В деятельности этих учреждений отчетливо проявились общегосударственные функции, связанные с взиманием и контролем над поступлением денежных и натуральных налогов и оброков, с контролем над оборотом земель, прежде всего конфискованных и переходивших в фонд великокняжеских владений, с контролем над функционированием системы кормлений, с контролем над несением военной службы основной массой уездного дворянства. Почему о них ничего не сказал законодатель, в общем понятно: он преследовал иные цели и центральные ведомства интересовали его только под углом зрения судебных функций. А в этом отношении дворецкие и казначеи не отличались принципиально от тех, кого Судебник именует боярами: и те, и другие обладали правом боярского суда.

Именно эти учреждения стали колыбелью великокняжеских канцелярий. В них формировались кадры управленческого аппарата — дьяков и подьячих. Если при Василии Темном известны немногие подобные лица, то за годы правления Ивана III счет идет уже на десятки. Какого они происхождения, эти люди, в руках у которых оказались многие важные нити государственного управления и контроля, государевы доходы и расходы, воеводские и наместничьи назначения? Обычно, вслед за князем Андреем Михайловичем Курбским, в дьяках и подьячих видят по преимуществу выходцев из «людского всенародства», главным образом из поповских детей. Им-то книги, документы, гусиное перо с чернильницей были куда сподручнее, чем сабля, шлем и воинский доспех. Это не совсем так, а в определенные моменты — во многом не так. Среди дьяков нередко преобладали выходцы из служилых детей боярских центральных уездов В складывавшейся структуре чинов государева двора то был путь довольно быстрого повышения социального статуса этих фамилий

Эпоха Ивана III — время становления еще одного важнейшего государственного института России, Боярской думы. Нередко то, что известно об этом важнейшем органе государственного быта страны в XVII столетии, переносят на более ранние времена. Это просчет. Конечно, совет при любом монархе существовал в России (как и в других средневековых странах) издревле. К середине XV в. сложилась многовековая традиция, определявшая процедуру работы этого института. Но именно в годы княжения Ивана III поменялось слишком многое. При нем возникло и укрепилось узкое значение самого термина «боярин», т.е. официального с момента получения пожизненного статусного ранга члена совета при великом князе Нам неизвестно, как происходили пожалования в бояре при Иване III, но какая-то процедура утвердилась. Дума постепенно приобретала черты представительности от разных слоев формировавшейся тогда аристократии. В персональном ее составе это реализовывалось в двух планах: ведущим был фамильно-родовой, менее существенным — территориальный.

Уже тогда Дума обрела внутреннюю структуру. Помимо высшего думного чина существовал более низкий — окольничие. Для решения конкретных вопросов Дума выделяла (по распоряжениям великого князя) временные комиссии. Обычно речь шла о международных переговорах или судебном разбирательстве: нескольким боярам в Москве как высшей судебной инстанции докладывались дела, предварительно разбиравшиеся судьями низшей инстанции. Функции и прерогативы Думы расширялись по мере усложнения в дифференциации задач государственного управления. Он постепенно превращается в «соправительствующий» opraн при монархе в едином государстве. Потому, кстати, и была столь болезненной опала князей Патрикеевых и Ряполовских в 1499 г . Важно, что Дума становится ядром сословной организации благородной части общества. В государевом дворе, который переживал при Иване III существенные изменения, она стала высшей его частью, задававшей тип связей в рамках этого социального института (в нем объединялась аристократическая и политическая элита российского дворянства). Дума также — ядро совещательных органов широкого состава, созывавшихся великим князем в канун решительных событий.

Обязательными участниками широких совещаний при Иване III были виднейшие представители русской церкви, объединенные в рамках важнейшего ее института — Поместного собора. Эти регулярно собиравшиеся собрания всех иерархов российской церкви (после окончательного отпадения православных епархий в Литве — канонические и государственные границы совпали), виднейших представителей монашества и белого духовенства имели предметом обсуждения собственно церковные вопросы. На них происходили избрание и поставление московских митрополитов и епископов на освободившиеся кафедры. Проблемы евангелизации и катехизации общества (важнейшие функции христианской церкви) приобрели во второй половине XV в. особое значение. Прежде всего потому, что перед многими российскими жителями, вовлеченными в торговлю, политику, жившими в крупных городах, буквально на глазах решительным образом менялась картина мира. Он оказался намного больше и намного сложнее привычных для удельной Руси представлений. В этом большом мире должна была найти свое особенное место Россия как православная страна.

Один из вызовов этого быстро расширяющегося мироощущения — еретические умствования лиц, тесно связанных с интеллектуальными занятиями. В новгородском и московском еретических кружках оказались представители белого приходского духовенства, немногие монахи, кое-кто из бояр, приказные, торговцы, ремесленный люд. Сомнению подвергались, а в чем-то отрицались (основываясь на ветхозаветной традиции) важнейшие догматы православия. Московские еретики исповедовали более умеренные взгляды, но зато каким был их состав: видные представители приказной элиты, дьяки братья Курицыны, в том же числе священники из кремлевского духовенства, крупные купцы-гости. Несомненна их связь с окружением великого князя Ивана Ивановича, а после его смерти — Дмитрия-внука и вдовы князя Ивана, великой княгини Елены Стефановны. Сам державный привечал некоторых лиц, взгляды которых отличались по меньшей мере неортодоксальностью. Вот почему борьба с еретиками была и длительной, и упорной, а в финале — неожиданно жестокой.

Толчок к ней дал новгородский архиепископ Геннадий (до поставления — архимандрит московского Чудова монастыря и очень близкое к Ивану III лицо). Тем не менее его попытки придать искоренению ереси общерусский размах, поразить суровостью наказаний долгое время не давали результата. Лишь после смерти митрополита Геронтия, при новом московском первосвятителе Зосиме (его, кстати, самого позднее обвинили в еретичестве, хотя вряд ли основательно) в октябре 1490 г . был созван церковный Собор с участием самого великого князя и ближайших его советников. Взгляды еретиков были осуждены, некоторые новгородские священники, перебравшиеся в Москву, были извергнуты из сана, аресту подверглось довольно много лиц. Но великий князь скорее всего отказался от светского преследования осужденных (как то было принято в практике православных государств), отослав их к новгородскому владыке. Тот устроил позорное шествие, часть еретиков была подвергнута пыткам (от которых некоторые умерли), а затем сосланы в заточение. Неутомимым обличителем московских еретиков стал архимандрит Иосиф Волоцкий. Его многолистные послания с резким осуждением еретических воззрений прошумели в 90-е годы на всю страну. Волоцкий игумен рассылал их множеству иерархов и видных монахов. Решительный поворот произошел после окончательного падения Дмитрия-внука и его матери, смерти виднейшего дьяка и дипломата Федора Курицына (ок. 1500—1501 г.) и начавшейся болезни самого Ивана III. На соборе 1504 г . еретики были осуждены вновь, а в декабре того же года запылали клетки с осужденными на льду Москвы-реки и Волхова — около десятка виднейши представителей ереси были сожжены. В их числе известны дьяк Иван Курицын, сын боярский Д. Коноплев, юрьевски архимандрит из Новгорода Кассиан и другие, менее известные лица. Никогда в истории России не было столь жестоких расправ по такого рода делам. Это вызвало явное неудовольствие и среди белого духовенства, и в монашествующей среде.