Когда полицейский пришел второй раз, певец предложил иное решение проблемы; вместо ежемесячных выплат разом отдать пять тысяч долларов. После того как деньги перекочевали в карман полицейского, мужчины пожали другу другу руки, словно два бизнесмена, заключивших взаимовыгодную сделку.

По пути к Филлис у полицейского возникла мысль о том, что не худо бы увеличить причитающуюся ему долю до двадцати процентов. Когда Филлис выслушала его предложение, ее лицо так исказилось, что полицейский даже испугался. Такое выражение ему доводилось видеть на мужских лицах, у женщин — никогда.

— В чем дело? — спросил он.

Едва шевеля губами, этот приемчик она почерпнула из кино: именно так произносили угрожающие монологи актрисы, она напомнила полицейскому о его жене.

— Сначала я пойду к комиссару полиции, потом к ней.

Большего и не потребовалось. Полицейский уже достаточно хорошо знал Филлис, чтобы поверить ей. А потому не только отдал причитающиеся ей девяносто процентов, но и, заглаживая свою вину, познакомил с человеком, о котором не так давно рассказывал ей, с брокером нью-йоркской фондовой биржи, которому удивительно везло в спекуляциях с акциями.

Они еще лежали в постели, когда Филлис попросила брокера вложить ее четыре с половиной тысячи долларов в акции, которые сулили наибольшую прибыль.

— В этом деле нетрудно и ошибиться, — осторожно заметил брокер, чтобы не расстраивать Филлис, от которой он ждал повторения только что полученного удовольствия.

— А по-моему, все очень просто, — возразила она. — Какие бы акции по итогам года ни оказались наиболее доходными, считай, что первые четыре с половиной тысячи вложенных в них долларов мои, а остальные — чьи-то еще.

Поначалу брокер поломался, но вскоре Филлис стала самым удачливым инвестором на всей улице. Акции, в которые она «вкладывала» деньги, всегда приносили самую высокую прибыль, даже если брокеру приходилось доплачивать из своего кармана.

Устойчивое материальное положение определило судьбу Филлис. Она пренебрегла замужеством, так как уже получала «алименты» с нескольких мужчин. В двадцать три года она переехала в Лос-Анджелес. Какой-то знакомый рассказал ей, сколь перспективна торговля земельными участками. Как и можно было ожидать, Филлис стала блестящим агентом по продаже недвижимости, вероятно, потому, что никогда не спешила с оформлением сделки. Ей исполнилась тридцать пять, когда она поехала на новый курорт, «Клиффхэвен», чтобы отдохнуть и покрасоваться в подходящем для этого окружении. Ее предупреждали, что туда все ездят парами. Филлис, по обыкновению, отправилась в «Клиффхэвен» одна, намереваясь выделиться этим среди остальных женщин к немалой для себя выгоде.

Когда Клит нарушил заведенный порядок, открыв своим ключом номер Филлис, она подумала, что нашла способ вырваться из этого безумного «Клиффхэвена».

— Ты потрясающе выглядишь, — поделился с ней своими наблюдениями Клит.

Эти калифорнийские пляжные мальчики похожи друг на друга, словно гамбургеры, подумала Филлис. Клит буквально поедал ее взглядом. Она не возражала.

Клит зашел к ней с намерением сказать, что она удостоена чести стать его первым еврейским «персиком», но, заметив движение ее губ и истолковав его по-своему, решил начать с другого.

— У меня есть кое-что для тебя. Ты голодна?

— И что же у тебя есть? — Филлис тянула время.

Клит решил похвалиться своим агрегатом. Стянул джинсы и трусы.

— А тебе не кажется, что надо снять и кроссовки? — спросила Филлис.

Клит посмотрел вниз. Выглядел он нелепо. Пришлось сесть на край кровати и расшнуровать кроссовки. Скинув их, а также джинсы и трусы, он поднялся. Процесс раздевания притушил его пыл, а взгляд Филлис охладил окончательно.

— Начнем, — Клит полагал, что с этой крошкой ему хватит тридцати секунд, чтобы вновь войти в форму.

— Каково quid? — спросила Филлис.

— Quid?

— Quid pro quo. Услуга за услугу.

Клит не собирался играть в любовные игры с еврейкой. И прямо заявил ей об этом.

Филлис рассмеялась, что также не способствовало восстановлению его эрекции.

— Чего ты хочешь? — сердито спросил Клит.

— Выбраться отсюда.

— Уехать отсюда нельзя.

Филлис прошла в ванную и начала умываться, словно его и не было.

Клит последовал за ней, похлопал по плечу.

— Согласен.

— Согласен на что?

— Ты делаешь, что я говорю, а потом я увожу тебя отсюда.

— Ты увозишь меня отсюда, а потом я выполняю любое твое желание. Таковы мои условия.

— Ты что, шутишь? Я потеряю работу.

— Ты потерял больше, чем работу, — она глянула на его прибор.

Будь его воля, он бы загнал ей в задницу здоровенный кол.

— Почему бы тебе не надеть штаны? — спросила она. — Тогда никому из нас не придется смотреть на это безобразие.

— Сука! — прорычал Клит. Ударить ее он не мог. Останутся следы. Начнется расследование. А эта тварь наверняка обо всем расскажет.

— Пойди лучше поищи, кого устроит твой крючок, — усмехнулась Филлис. — Выметайся.

Клит надел трусы, джинсы, зашнуровал кроссовки. Уходя, с радостью хлопнул бы дверью, да шум мог привлечь внимание.

Когда он ушел, Филлис Минтер легла на кровать, задумалась. Ей встречались мужчины, которые, получив положительный ответ на вопрос, еврейская ли фамилия Минтер, добавляли, что она не похожа на еврейку. Что сие означало, антисемитизм, любопытство или комплимент? Национальная принадлежность не воспринималась Филлис всерьез, пока не захлопнулась дверь номера в «Клиффхэвене». Похоже, в Европе ее отцу довелось столкнуться с точно таким же отношением.

В том, что она сумеет выбраться отсюда, Филлис не сомневалась; возможно, с помощью этого оранжево-синего putz, [7]которого она только что унизила. Он вернется. Мужчин, у которых от ее взгляда падал член, она не боялась. Многие женщины хвалились своей способностью быстро возбудить мужчину. Филлис полагала это детской забавой. Гордиться, считала она, нужно иным: умением превратить мужчину, пусть и на короткое время, в импотента. Лежа на спине, закинув руки за голову, она находила странным другое: все прожитые годы она стремилась лишь к финансовому благополучию, доказывая приюту, сумасшедшей матери, мертвому отцу, что она выкарабкается несмотря ни на что. Теперь все это осталось в прошлом. Она уже не подросток-сирота, не приманка для похотливых старичков, которые сели за ее столик в кафе. Она, по определению других, еврейка. Что ж, она с ними посчитается. Не просто выберется отсюда, но убьет по пути хотя бы одного из этих мерзавцев.

Напрасно Шарлотта спросила у него, трахал ли он еврейку, думал Клит. Вопрос этот вновь вернул его к мыслям об этой упрямой Филлис. Как хорошо, что Шарлотта не такая. Уж она-то ни в чем ему не отказывала. Может, она задала этот вопрос, потому что…

Клит посмотрел на Шарлотту.

— А ты трахалась с евреем?

Сразу Шарлотта не ответила. В чем и состояла ее ошибка.

Клит сел.

— Ты меня не слышала?

— Слышала. Ну что ты раскипятился, — Шарлотта погладила его по выпуклости на джинсах, но не так чувственно, как ранее.

— Да или нет? — Клит уже стоял на полу.

— Иди сюда.

— Отвечай на мой вопрос.

— Иди сюда и я отвечу.

Клит сел на кровать.

Шарлотта притянула его к себе.

— Из евреев у меня были близкие отношения лишь с одной девушкой, — прошептала она ему на ухо. — В студенческом общежитии, до «Клиффхэвена». Звали ее Арлин. Фамилию я забыла. Оканчивалась на «ски». Она обычно ходила по пояс голая. Что, впрочем, не удивительно. Грудь у нее была фантастическая. Однажды она зашла в мою комнату спросить что-то насчет занятий. О чем именно я, конечно, забыла, но, когда она присела на краешек кровати, я не смогла сдержаться, протянула руку и коснулась ее груди.

— Ты что?

— Так поступил бы каждый. — Шарлотта рассмеялась. — Мне понравилось. Но ты можешь не волноваться. Я предпочитаю мужчин, тогда все произошло случайно.