— А что тебе не претит? Давить служебных собак?

— Принцип концентрации сил — отличный принцип. — Мальм снова пригладил свои красивые кудри. — Сокрушить можно только превосходящими силами.

— Сомневаюсь.

— А мы верим в этот принцип. — настаивал Мальм.

— Я вижу…

— Что-то скажет о происшедшем начальник цепу, — произнес Мальм опять, почти по-человечески.

— Вряд ли он обрадуется. Будет пузыри пускать.

— Хорошо тебе острить, — мрачно сказал Мальм. — А мне отдуваться.

— В следующий раз не уйдут.

— Ты так думаешь? — неуверенно произнес Мальм.

Колльберг стоял молча, словно погрузился в размышления.

— Ты о чем это задумался, Леннарт? — спросил Гюнвальд Ларссон.

— О Каспере. Он у меня из головы не идет. За ним гонятся, как за зверем, ему страшно. А ведь он скорее всего ничего такого не натворил.

— Об этом нам неизвестно. Или ты знаешь что-нибудь?

— Да нет, просто интуиция, как говорится.

— Ф-фу, — выдохнул Мальм. — Ну ладно, мне надо ехать в цепу. Привет.

Он сел в штабную машину и покатил прочь. Но напоследок они еще раз услышали его голос:

— Постарайтесь, чтобы никто ничего не пронюхал, никому ни слова!

Колльберг сочувственно пожал плечами:

— Выходит, и начальником канцелярии быть не так уж сладко.

Они помолчали.

— Как самочувствие, Леннарт?

— Паршиво. Мне кажется, я что-то нащупал. Посмотрим. Но с какими людьми приходится работать!

Во вторник утром Леннарт Колльберг поднялся рано, надел халат, побрился, пошел на кухню и сварил себе чашку кофе. На этот раз он встал раньше детей, в комнате Будиль и Юакима было тихо. Гюн тоже спала, всего-то час назад уснула.

Накануне, после неудавшейся акции, он вечером никак не мог заснуть. Лежа на спине, пальцы сплетены на затылке, он смотрел во мрак и думал. Рядом тихо дышала Гюн. От станции метро доносился гул поездов, которые то останавливались, то снова набирали ход. Не первую ночь в этом году лежал он так, обдумывая одну и ту же проблему, но сегодня принял окончательное решение.

Около трех он вышел на кухню, достал банку пива, сделал себе бутерброд, и тут же следом за ним вышла Гюн. Потом они снова легли. И он поделился с нею своим решением, которое не было неожиданностью для Гюн. Они много раз обсуждали этот вопрос, и жена всецело его поддерживала. После возвращения из Сконе Колльберг ходил нервный, напряженный, и она чувствовала, что дело идет к развязке.

Часа два длился ночной разговор, наконец Гюн уснула, положив ему голову на плечо.

Когда проснулись Будиль и Юаким, он приготовил завтрак, покормил их, потом отправил обратно в детскую, строго-настрого велев не будить маму. Он не очень рассчитывал на силу своего запрета, дети слушались только Гюн, но надо же ей еще немного поспать.

Получив два поцелуя от сына и дочери, Колльберг отправился на работу.

В коридоре, на пути к своему кабинету, проходя мимо пустующей комнаты Мартина Бека, он, как и много раз до этого, подумал, что сотрудничество со старым другом — единственное, чего ему будет недоставать.

Повесил пиджак на спинку стула, сел, поставил перед собой пишущую машинку. Вставил в нее лист бумаги и отстучал:

«Стокгольм, 27 ноября 1973 года.

В Центральное полицейское управление.

Заявление об уходе…»

Подпер ладонью подбородок и уставился в окно. Как всегда в это время дня, магистраль была полна машин, которые в три ряда катили к центру. Глядя на кажущийся нескончаемым поток сверкающих легковых машин, Колльберг подумал, что, наверно, ни в одной стране владельцы не трясутся так над своими машинами, как в Швеции. То моют, то полируют; малейшая царапина или вмятина — целая катастрофа, скорей-скорей исправлять! Автомобиль стал важнейшим символом общественного положения, и, чтобы быть на уровне требований, многие без всякой нужды меняли старую модель на новую, даже если им это не по карману.

Внезапно Леннарта осенила какая-то мысль, он выдернул бумагу из машинки, разорвал на мелкие клочки и бросил в корзину. Живо надел пиджак и поспешил к лифту. Нажал кнопку с надписью «Гараж» — там стояла его машина, купленная семь лет назад, вся во вмятинах, — но передумал и вышел на первом этаже.

До Мидсоммаркрансена было недалеко; если бы окна его кабинета не выходили на Кунгсхольмсгатан, он мог бы, сидя за письменным столом, видеть район вчерашней неудавшейся операции.

За домом, где жила Магган, он увидел ее бежевую «вольво». Правда, номер не тот, который ему сообщил Скакке. Однако номерной знак старого образца нетрудно было поменять, и Колльберг не сомневался, что машина та самая. Он записал номер и вернулся в здание полицейского управления.

Вошел в свой кабинет, сел за письменный стол, отодвинул пишущую машинку и взялся за телефон.

Автоинспекция не заставила его долго ждать ответа: названного номера в картотеке нет и никогда не было. Рядом с буквами, присвоенными Стокгольму, стояли слишком высокие цифры, до каких на деле еще не дошло. И не могло дойти, поскольку стокгольмские машины снабжались теперь новыми номерными знаками, с другим кодом.

— Спасибо, — озадаченно произнес Колльберг.

Он не ожидал так быстро получить подтверждение, что знак на «вольво» фальшивый, — электронные машины не внушали ему доверия.

Ободренный успехом, он снова взял трубку, соединился с полицейским управлением Мальмё и попросил пригласить к телефону Бенни Скакке.

— Инспектор Скакке слушает, — тотчас ответил задорный голос.

Скакке еще не свыкся с новым званием и с явным удовольствием произносил слово «инспектор».

— Привет, Бенни, — поздоровался Колльберг. — Небось сидишь и в носу ковыряешь. У меня для тебя задание есть.

— Вообще-то я составляю рапорт. Но это не срочно. А в чем дело?

Голос его звучал уже не так задорно.

— Можешь сказать мне номера шасси и мотора на той «вольво», что угнали в Веллинге?

— Конечно. Сейчас скажу. Подожди минутку.

В трубке было слышно, как Скакке ищет в письменном столе. Стук ящиков, шелест бумаги, какое-то бормотание, наконец голос Скакке:

— Нашел. Прочесть?

— Конечно, черт возьми! Зачем же я тебе звоню!

Он записал номера, потом спросил:

— Ты будешь на месте в ближайший час?

— Ну да, мне же надо рапорт дописать. До обеда провожусь. А что?

— Я позвоню попозже, — объяснил Колльберг. — Мне надо задать тебе еще несколько вопросов, но сейчас некогда. Пока.

На этот раз Колльберг не стал класть трубку, а только нажал рычаг, дождался гудка и набрал нужный номер.

В этот день все сидели на месте и несли службу исправно. Шеф государственной криминалистической лаборатории сразу взял трубку.

— Криминалистическая лаборатория, Ельм.

— Колльберг. Привет.

— Привет, привет. Ну что тебе опять?

По его тону можно было подумать, что Колльберг только и делает, что звонит и отрывает его от дела и вообще отравляет ему жизнь, хотя на самом деле Колльберг больше месяца с ним не разговаривал.

— Речь идет о машине.

— Ясно, — вздохнул Ельм. — В каком она состоянии? Расплющенная, обгоревшая, затонувшая…

— Ни то, ни другое, ни третье. Обыкновенная, нормальная машина, находится на стоянке в Мидсоммаркрансене.

— И что ты хочешь, чтобы я с ней сделал?

— Бежевая «вольво». Адрес и номер известны, а также номера шасси и мотора. Ручка есть?

— Есть ручка, есть, — нетерпеливо ответил Ельм. — И бумага тоже есть. Говори.

Колльберг сообщил ему данные, подождал, пока Ельм все записал, и продолжал:

— Можешь ты послать кого-нибудь из твоих ребят, чтобы проверил, совпадают ли номера? Если номера на шасси и моторе те самые, пусть заберет машину в Сольну. Если не те — пусть оставит ее на месте и немедленно доложит мне.

Ельм ответил не сразу, и голос у него был недовольный:

— А почему ты сам не поедешь или не пошлешь кого-нибудь из своих? От вас туда рукой подать. Если машина не та, наш человек только даром проделает весь путь из Сольны. Будто у нас и без того дел не хватает…