Конечно, удачливые девицы замуж выходят. Да только особо удачливые. А Лизу пока замуж никто не звал, да и вряд ли позовет. Вон Александр целовал, но дальше не пошел. Понял, видать, что без замужества Лиза на любовь не согласна. Хоть и рассуждают ее театральные товарки, что любовь, мол, любовью, а постель постелью, но Лиза, пусть и любит Сашу, но невенчанной женой ему никогда не будет. Ведь какая жена без Божьего благословения? Так — амантка, любовница, пассия…

«Нет, не хочу!» — Лизу передернуло, и она тихонько застонала. И тут только поняла, что маэстро Меризи ждет ответа.

— Я спрашиваю, отчего ты в таком миноре? — по-итальянски поинтересовался композитор.

— Все хорошо! — по-итальянски же ответила девушка. — Просто я устала немного, но это быстро пройдет.

От прекрасного родного выговора у Антонио перехватило дыхание. Конечно, у этой девушки абсолютный слух, и она, слушая, как говорит сам Антонио, просто отлично подражает ему. Но вдруг это не так — вдруг в ней говорит голос крови? Вдруг она и вправду дочь Франческо?..

— Расскажи мне, чем ты так расстроена, девочка? — Антонио мягко взял ученицу за руку. — Я же вижу. Я постараюсь тебе помочь!

Маэстро улыбнулся, и улыбка вышла такая добрая и заботливая. Лиза вздохнула, хотела снова повторить «все хорошо», но неожиданно ком застрял в горле, и по лицу потекли слезы.

Антонио сориентировался быстро: нельзя, чтобы ведущую певицу видели плачущей. Схватив девушку за руку, он повел ее в глубь темного зрительного зала.

— Расскажи мне, что случилось! — прошептал он, опускаясь в кресло последнего ряда партера.

И тут Лизу прорвало. Смахивая слезинки, она рассказала маэстро и про приставания князя, и про свою любовь к Александру.

— Конечно, я понимаю, он не сможет жениться на мне. Он ведь воспитанник благородного графа Алексея Михайловича Шувалова, императорского библиотекаря.

Антонио насторожился:

— Как это «воспитанник»?

Лиза покраснела. Она вообще так легко краснела, эта милая девочка…

— Ах, маэстро, вы же не знаете всех наших театральных слухов. Но здесь все уверены, что Александр Горюнов — незаконный сын графа.

— Бастард?

Антонио не сумел сдержать разочарования. Он-то уже подумал о том, что нашел еще одного подкидыша. Горюнов, действительно, черноволос, черноглаз, как Франческо. И пылок, свободолюбив, и в лице его есть что-то не русское. А вдруг… Но раз Лиза говорит, что Александр — бастард Шувалова, ей лучше знать. Да и вообще: если Франческо нужно найти свое дитя — пусть это будет милая Лиза.

Впрочем, если Александр — воспитанник графа Шувалова, тот может облегчить участь Лизы. Возможно, рассказав о прекрасной певице, Антонио сумеет уговорить графа вступиться за девочку? Но в любом случае надо как-то постараться отвадить от нее этого ужасного князя. Самому Антонио с князем не сладить — Голобородко его непосредственный начальник. Но, может, граф Шувалов сумеет оградить Лизу от посягательств этого сиятельного ловеласа?

Антонио вздохнул и промолвил:

— Не плачь, Лиза, я постараюсь тебе помочь!

6

Правда, это легче сказать, чем сделать. Где и как он сможет увидеться с одним из могущественных сановников России — графом Шуваловым? Однако зацепка есть, и ее следует использовать. Ведь граф Алексей Михайлович не только заведует всей императорской библиотекой, но и лично курирует Собрание старинных рукописей. А разве композитор Меризи не может взглянуть на старинные ноты или почитать трактаты о музыке?

Дело, однако, оказалось хлопотное. Сначала — внутренняя докладная записка от маэстро Меризи директору театров господину Соймонову. От господина директора запрос в Собрание старинных рукописей. И, наконец, бумага о «Разрешении непосредственного обращения италианского композитора Антонио Меризи к директору Императорского собрания книг графу Шувалову». Как же все зарегламентировано при русском дворе! Говорят, даже когда цесаревич-наследник Павел Петрович хочет видеть свою государыню-мать, он должен исхлопотать на это «долженствующее разрешение».

Хвала Мадонне, что хоть времени все эти бумаги заняли немного, а то Меризи уже приготовился ждать целые месяцы. Но нет, несмотря на горы изведенных бумаг, уже на другой вечер слуга, специально присланный к маэстро из библиотеки, известил:

— Пожалуйте за мной! Их сиятельство граф Шувалов примут вас лично.

Хорошо, что во дворце столько слуг. В другое время Антонио раздражался от их вечного присутствия — в каждой комнате, при каждом переходе кто-то стоял и подсматривал, подслушивал. Немудрено, что и императрица, и другие власть придержащие знали о каждом вздохе в дворцовых покоях. Но сейчас слуга-провожатый был как раз кстати — в огромных, сумрачных, бесконечных коридорах дворцового комплекса можно потеряться в два счета. Даже бывалые придворные ходили только в сопровождении слуг, несущих впереди массивные золоченые канделябры, ночи-то в Петербурге длятся по девять месяцев, а то и вовсе, кажется, и не кончаются. Эти странные петербуржцы даже самое светлое время года называют — белые ночи!

Не запоминая дорогу (все равно обратно проводят), Меризи думал о предстоящем разговоре. Пожалуй, стоит намекнуть графу Шувалову, что певица Лиза Невская не просто подкидыш, а уже почти найденыш. И ее предполагаемый родитель не какой-нибудь обыватель петербургских окраин, а венецианский дворянин, выходец из почтенного, богатого и старинного рода. Если что, стоит сказать об этом, как уже о доказанном факте. Во славу добра и искусства можно и солгать. Мадонна милостива — она простит!

Зато граф Шувалов мог бы помочь Лизе — оградить ее от приставаний князя Голобородко. Конечно, Алексей Михайлович — не сам влиятельный императорский канцлер, но ведь его прямая родня, так что силу и вес при дворе имеет!

Тяжелые сосновые двери, покрытые узорами не хуже знаменитых «Дверей рая» в соборе Флоренции, отворились совершенно бесшумно. Слуга-провожатый пропустил Меризи, а сам остался в коридоре. Видно, хранилище рукописей для благородных посетителей, а не для простых слуг. Антонио ступил на толстенный ковер, скрадывающий все звуки шагов. Ничто не должно тревожить, читающих старинные книги!

Однако оказалось, что Меризи ошибся. Граф принял его не в хранилище рукописей, а в собственном кабинете. Ковер привел композитора прямо к столу, за которым восседал высокий, еще совсем не старый вельможа, весьма благородной наружности. Одет он был просто, в темно-коричневый камзол на французский, еще дореволюционный манер (послереволюционная мода при русском дворе не поощрялась, как не поощрялись и все выходки самих революционеров-французов). На его большой, изящно очерченной голове красовался белый парик с косичкой, перевязанной черной ленточкой. Граф щурился, но, видно, не от неудовольствия, а от слабости глаз. Хотя, когда он раскрыл их, Антонио изумился — настолько они были необычны: темно-синие, с черными всполохами. Глаза серьезного человека, много пережившего на своем веку. И еще Антонио уловил его сходство с воспитанником — Александром Горюновым. Сходство это не бросалось в глаза, но существовало как-то подспудно — в манере взгляда, в повороте головы, в легком жесте руки, которым граф пригласил пришедшего сесть напротив. Значит, верны слухи, что Александр графу — родная кровь.

— Рад познакомиться со знаменитым маэстро Меризи! — вежливо и совершенно правильно по-итальянски проговорил граф. — Признаться, я и сам хотел зайти к вам — узнать, как там мой шалопай?

— Все прекрасно, ваше сиятельство, — отвечал Антонио, в почтении склонив голову. — Для меня честь, что господин Горюнов почтил нашу театральную труппу своим присутствием.

Граф вскинул на маэстро потемневшие глаза и процедил:

— По мне, это, конечно, не честь. Но что поделаешь, сама императрица признала за Александром талант пения. В таком случае пусть поет. Но хочу осведомиться у настоящего профессионала — велик ли сей талант?

Меризи улыбнулся: