Швейцар торопливо открыл дверь и поклонился. Он так увлекся, низко кланяясь мистеру Фицджеральду, что самый маленький мальчик сумел ловко прокрасться за ним по тротуару и добраться до двери салона. С усилием, потому что был худ и мал ростом, он широко открыл ее, низко кланяясь и передразнивая швейцара, затем невинно улыбнулся мне:

— Buenas noches, сеньорита.

Я узнала маленького визжащего мальчика, которого в воскресенье Мораг таскала за ухо в парке.

— Buenas noches, Петизо, — улыбнулась я в ответ, успокоившись при виде улыбающегося знакомого лица.

Я полезла в сумочку за монетой. Попались только пятьдесят сукре, что считалось необычно большой суммой, но мне было плевать.

Я вложила монету в ладонь Петизо.

— Вы заработаете себе друга на всю жизнь, — сухо сказал мистер Фицджеральд, целеустремленной рукой пропуская меня в салон.

— С одним я справлюсь, — прошептала я, но он услышал.

— Ваша проблема в том, — ответил он, — что вы не узнаете друзей, когда видите.

Затем мы оказались посреди устланного толстыми коврами салона. Из-за атласного занавеса устричного цвета выплыла тучная чарагвайская леди, элегантно одетая и причесанная, и началась самая неприятная часть вечера.

Для начала, довольно, впрочем, естественного, она предположила, что я жена Джеймса Фицджеральда. В вежливой экстравагантной манере чарагвайцев, на смеси испанского, английского и французского, она расхваливала красивое лицо сеньоры и ее фигуру. А волосы! Она всплеснула руками. Такого цвета и тонкости — она сравнила их с собственным черным блестящим помпадуром, с умалением последнего.

С большой любезностью и еще большей твердостью мистер Фицджеральд оборвал ее излияния. На быстром испанском он объяснил, что платье нужно для приема, немедленно — длинные рукава, высокий вырез, несущественный цвет.

Черноволосая леди понимающе улыбнулась. Конечно, она знает точно, exactement [9], exacte-mente [10], знала, что требуется.

— А размер сеньоры?

Джеймс Фицджеральд нахмурился, словно это тоже несущественно.

— Размер, Мадлен? — Он повернулся ко мне.

— Десять, — коротко ответила я, кипя внутри.

— Быстро, por favor, — добавил мистер Фицджеральд.

Чарагвайская леди исчезла за устричным занавесом и вернулась с двумя платьями. Она развернула их для осмотра. Одно коричневое, другое черное. Чарагвайки-модницы, как я заметила, предпочитали темные цвета. Ни одно платье мне не подходило, но я кротко последовала за мадам Одетт в удобную примерочную и надела самое безвредное, коричневое.

В нем я была похожа на новую английскую гувернантку, но, по крайней мере, оно хорошо сидело.

Сеньор сейчас же должен увидеть меня в нем. Он будет восхищен, горд, admiroso [11]. Мадам проводила меня в салон. Джеймс Фицджеральд не выразил ни того, ни другого, ни третьего. Он просто бросил на меня взгляд, кивнул и сказал мадам Одетт:

— Правильно, это подойдет. Она может оставить его на себе. Упакуйте второе платье, завтра я его заберу.

Он извлек чековую книжку и выписал мадам чек на сумму, которую она, Скромно потупившись, деликатно показала ему на листке бумаги.

— Я не могу позволить заплатить за меня! — с негодованием сказала я.

— Не волнуйтесь, не буду! Вам положено пособие на тропическую одежду. Я прослежу, чтобы из него вычли соответствующую сумму.

Он открыл мне дверь и посадил в автомобиль. Петизо на тротуаре махал нам вслед как безумный. Я улыбнулась и махнула в ответ, затем посмотрела на часы на приборной панели. Хотя казалось, будто прошло много часов, все унизительное действо заняло всего двадцать минут. Но мы на пятнадцать минут отставали от hora inglesa.

Удивительно, мистер Фицджеральд не ругал меня на этот счет, пока автомобиль летел со всей возможной скоростью к Дворцу культуры. Я открыла сумочку и тайком взглянула в зеркало пудреницы на размазанную и сейчас неподходящего цвета косметику. Я чувствовала, как глаза мистера Фицджеральда следят за мной с мужским раздражением на подобное женское легкомыслие. Я провела расческой по волосам, слегка припудрила лицо, наложила немного синих теней.

Спустя миг он натянуто проговорил:

— Мне казалось, вы и так выглядите очень хорошо.

Но имели ли его слова буквальный смысл или просто означали — пожалуйста, прекратите суетиться, — я не знала. Странно, но это маленькое замечание почему-то подняло мое упавшее настроение до весьма непропорциональных высот. Я почувствовала уверенность в себе.

По бесконечным серым мраморным ступенькам Дворца культуры я поднималась почти улыбаясь.

На половине лестницы я рассеянно сказала:

— Извините.

— Все в порядке. Мне следовало вас предупредить. Хотя, по правде говоря, не моя это область. — Первый секретарь улыбнулся странной, почти обезоруживающе примирительной улыбкой.

Я поднялась еще на полдюжину ступенек:

— Мы опоздали.

Он пожал плечами:

— Зная чарагвайцев, могу предположить, что они станут испытывать к нам еще более теплые чувства.

Мы достигли вершины, слуги в форме провели нас внутрь, объявили и представили министру и его жене.

Похоже, мистер Фицджеральд оказался прав: Все удивились нашему опозданию, но с мягкой улыбкой. Последовали остроты и шутки насчет hora inglesa.

Но именно дон Рамон невольно сделал единственное язвительное замечание. Он появился почти сразу после того, как нас представили, и поцеловал мне руку. Дон Рамон похвалил мою внешность.

— Ах, — со смехом воскликнул он, — наконец-то пунктуальные британцы немного опоздали! Сеньорита, — он повернулся к Джеймсу Фицджеральду, — сказала мне, что это привилегия английской женщины. И они, — восхищенно добавил дон Рамон, — существа большого духа. Я знал, когда сказал вам о hora inglesa в прошлое воскресенье, сеньорита, что у вас уже возникло озорное желание нарушить это правило.

Я не успела дать дону Рамону ответ, который он заслуживал. Мистер Фицджеральд увлек меня к дамам. Я не смела смотреть на выражение его лица.

Глава 9

Миссис Малленпорт и Хестер вернулись в воскресенье в полдень. Обе были в превосходном настроении, миссис Малленпорт — от встречи с любимым послом, Хестер — от длинной очереди желающих танцевать с нею. Джеймс Фицджеральд, сознательный или преданный до гроба, не знаю, что именно, встретил их в аэропорту. Несмотря на недвусмысленное приглашение миссис Малленпорт, он не остался на чай в резиденции. Первый секретарь поехал, как явно подозревала Хестер, урвать час или два с Евой.

— Такие хорошие новости о Еве, — сказала миссис Малленпорт, наливая чай у сервировочного столика на террасе. — Врачи очень ею довольны. Перелом быстро заживает. Она каждый день выходит на балкон — по словам Джеймса, у нее настоящий загар.

Миссис Малленпорт не сообщила, упомянул ли мистер Фицджеральд наше неудачное мероприятие вчера вечером — как оказалось, скучное. Кроме нескольких величественных прогулок с чиновниками Министерства культуры, я танцевала один танец с Джеймсом Фицджеральдом, один — с доном Районом. Разница как между ледяной высотой Куичи и ее теплым экваториальным солнцем. Джеймс Фицджеральд быстро остановил это солнце. Он отвез меня в резиденцию сразу после танца с доном Районом.

Но если миссис Малленпорт и умолчала, что говорил вчера мистер Фицджеральд, она следующие два дня по-матерински тактично заводила разговор о том, какая превосходная портниха Бианка, жена Чико, и как обидно не дать ей сшить для меня несколько платьев, пока я здесь. Деньги помогли бы Бианке. Миссис Малленпорт видела симпатичный материал. Если я захочу, она купит его для меня, когда в следующий раз отправится за покупками. Поскольку я, милая девушка, всегда на работе.

Однако в среду я не работала. Это был вечер экспедиции Мораг и Хестер по сбору средств в гасиенде «Дель Ортега», где нас ждал ужин барбекю с danzas campestres [12]. Хестер, которая распространяла билеты, сказала за завтраком, что все билеты проданы.