— ...Новая горничная хотела помыть... не знала, что он окажется таким тяжелым... выронила из рук... раскололся... она очень извиняется...

— А осколки... Склеить... Склеить нельзя?! — перебила Нэнси.

— Там было много осколков, их собрали и выброси­ли. — Миссис Берк посмотрела на нее с легким удивлени­ем. — Держать в доме битое — плохая примета. Я уже пе­реговорила с мистером Рамзи, он обещал, что завтра при­будут приемлемые образцы ночников, и вы сможете выбрать себе подходящий — не хуже того, что у вас был... — Она замолкла, увидев, что Нэнси судорожно, уже не кон­тролируя себя, замотала головой.

— Неужели нельзя было сначала меня спросить?! До­ждаться или... у меня же телефон есть!.. Или у Ника спро­сить!

— Неужели вы думаете, что я стала бы беспокоить ми­стера Райана из-за такого пустяка! — Из тона экономки явствовало, что ей предложили по меньшей мере осквер­нить святыню. — И я не понимаю, почему вы так расстра­иваетесь. Я же говорю — мистер Рамзи...

Нэнси только теперь сообразила, что мистером Рамзи экономка именует Джеральда, но ей было не до того.

— А мусор уже увезли?

— Миссис Райан, не станете же вы просить меня рыть­ся в мусорном баке?! — возмутилась миссис Берк.

— Да ничего я не стану вас просить! Сама все сделаю! — Сейчас Нэнси было все равно, что о ней подумают и ска­жут. — Пустите!

Она протиснулась мимо стоявшей на пути экономки, успела сделать пару шагов по коридору — и остановилась, услышав сзади сказанное, как ей показалось, с тайным зло­радством:

— Мусор в этом районе вывозят в четыре часа дня.

«В четыре... значит, уже увезли...» — промелькнуло в голове.

Нэнси обернулась. На лице миссис Берк нельзя было прочесть ничего, кроме вежливого непонимания.

— Не волнуйтесь, миссис Райан! — сказала экономка с сочувственной улыбкой — наверное, так же она успокаивала бы избалованного капризного ребенка, закативше­го истерику из-за сломанной игрушки. — Мистер Рамзи обо всем позаботится. И если хотите, я...

— Хватит! — выдохнула Нэнси.

— Но...

— Я сказала — хватит! — крикнула она уже во весь го­лос. — Отстаньте от меня!

Экономка застыла, приоткрыв рот, — она не предпо­лагала, что миссис Райан, которая за весь месяц ни разу ни на кого не повысила голос, заорет вдруг, как базарная торговка. Кровь стучала у Нэнси в висках, и слова вы­плескивались в коротком приступе злобного наслажде­ния — наконец-то можно сказать это вслух:

— Убирайтесь к чертовой матери! В этом доме со мной не считаются, но хоть оставить меня в покое вы можете?! И не лезьте ко мне больше!

Проскочив мимо экономки обратно в спальню, она захлопнула за собой дверь, бросилась на постель и зары­дала в голос.

Стук в дверь раздался довольно скоро. Нэнси медлен­но сползла с кровати и пошла открывать, надеясь, что это не снова миссис Берк. Разговаривать с ней еще раз сил не было: перед глазами все плыло и голова казалась распух­шей. Но за дверью стоял Джеральд.

Махнув рукой — заходи, мол, — она отошла вглубь ком­наты и села на кровать.

— Миссис Райан, — нерешительно начал он, — миссис Берк там очень переживает...

— Я тоже. Дальше что? — охрипшим голосом спросила Нэнси. На глаза по-прежнему наворачивались слезы.

— Она хочет уходить... то есть уволиться...

Хотя Джеральд и не сказал напрямую, но он явно на­мекал на то, что было бы лучше, если бы отношения мис­сис Райан с миссис Берк как-то уладились...

Проблема состояла в том, что Нэнси улаживать эти отношения не собиралась — не собиралась ни извинять­ся за свои слова, ни даже говорить обтекаемое: «Мы с вами обе погорячились». Единственное, что ей сейчас хоте­лось, — это чтобы ее оставили в покое. Хочет уходить — пусть уходит!

— Конечно, ей следовало поставить вас в известность... — не получив ответа, продолжил Джеральд. — Я понимаю, вы сейчас расстроены... — На самом деле он наверняка не по­нимал, почему из-за какой-то не слишком дорогой вещицы разгорелся весь этот скандал. — Я уже обо всем позаботил­ся, к вечеру нам привезут несколько образцов, и вы сможе­те выбрать очень похожий...

— Не надо... — поморщившись, покачала головой Нэн­си. — Не надо. Тот ночник... его мне Ник подарил, в тот день, когда... — едва унявшиеся слезы снова хлынули, — когда сделал мне предложение. Понимаете?! В тот самый день! Вы сможете мне вернуть этот день? Вы сможете вер­нуть мне тот день?! И... — Она хотела добавить: «И того Ника!», но опомнилась, поняв, что стоит всклокоченная, в измятом платье и с заплаканным лицом, и кричит на совершенно ни в чем не повинного Джеральда. Сказала тихо: — Не нужно мне ничего... спасибо...

После его ухода она переоделась в халат и снова легла на кровать.

Она понимала, что надо встать, умыться и пойти гу­лять с собакой, но сил не было, и слезы продолжали струиться по ее лицу. В голове крутились обрывки мыслей, воспоминаний — такие, от которых плакать хотелось еще больше. Подтянув колени к груди и сжавшись в комок, Нэнси всхлипывала и изредка съезжала по подушке с мок­рого, холодного и противного места на сухое, которое тоже вскоре промокало.

На этот раз стука в дверь не было, но внезапно кро­вать слегка вздрогнула, раздалось громкое сопение, и в ли­цо ей сунулся холодный нос.

«Пришла все-таки!» — подумала она, обняла и притя­нула к себе теплое собачье тело. Дарра забила хвостом, распластываясь рядом и продолжая хлопотливо тыкать­ся носом в лицо — «утешать».

Только когда кровать вздрогнула еще раз, Нэнси по­няла, что собака пришла не одна. Не стала открывать гла­за, лишь горестно вздохнула, когда на голову ей легла рука.

— Не плачь так, не надо...

Нэнси повела плечом.

— Они разбили мой ночник... — пожаловалась она.

— Я знаю. Мне уже Джеральд сказал.

Ник сдвинул руку и начал поглаживать ее большим пальцем по щеке, стирая слезы, — и не было ни сил, ни желания отстраниться. Лежать бы вот так, с закрытыми глазами, и пусть гладит.

— И осколки выкинули...

— Я знаю. Жалко, там хорошие кристаллы были. Я бы их лучше на мобиль пустил.

— На какой? — спросила она машинально, «зацепив­шись» за непонятно откуда взявшееся слово.

— На красивый. На серебряных проволочках — кри­сталлики разноцветные висят, медленно вертятся, и сни­зу подсветка. Я давно хочу такой сделать и у себя поста­вить.

— А у тебя тот, желтенький ночник еще цел?

— Да. Не огорчайся, Нэнс, все еще можно исправить...

— Не хочу я новый... Я включала этот и вспоминала, как мы с тобой жеоду пилили и какая я молодая тогда была и во все хорошее верила... — Слезы снова потекли, и Нэн­си открыла глаза.

Ник сочувственно смотрел сверху. Он был без пиджа­ка, но в остальном одет по-деловому: в галстуке и крах­мальной рубашке. Наверное, прямо из кабинета пришел.

— Ну не надо так, Нэнс! — повторил он. — На вот... мо­жет, это тебя немножко утешит. — Достал из кармана по­лиэтиленовый пакетик и положил на подушку рядом с ее рукой. — Только... не швыряй, пожалуйста, в угол, я не люб­лю, когда так с камнями обращаются...

Нэнси медленно зашевелилась, приподнимаясь, раз­вернула пакетик и уставилась на то, что выпало на ладонь.

— ...Я давно хотел тебе отдать, но... в общем, возьми сейчас, — сказал Ник. — Это тот топаз, который я на нашей свадьбе тебе дал, помнишь? Там, сзади, дата выгра­вирована, на память... Я это сделал еще к тому дню рождения, когда ты... ну, в общем... Вот.

Это действительно был тот самый камешек! Правда, из чуть сколотого сбоку кристалла он превратился в огра­ненный овал, но оставался все таким же «лучезарно-голу­бым». На обратной стороне серебряными чернилами была выписана дата: 29.12. Дата их свадьбы...

Он стал теперь центральной подвеской серебряного ожерелья — очень красивого и похожего на старинное, — но не это было главное, а сам камешек, всколыхнувший сразу массу воспоминаний: и о «доме будущего», и о Роб­би с ее вечными приметами и этой дурацкой считалкой, и о Нике... Не о теперешнем деловом и самоуверенном, привыкшем, что стоит ему щелкнуть пальцами — и все должно немедленно исполняться, — а о том, которого Нэнси встретила когда-то на кольце. О человеке, который положил ей в руку теплую голубую звездочку...