Изменить стиль страницы

Вторая известная идея Дмитрия Львовича — о кармическом принципе отечественной истории, русской сансаре, четырехактной пьесе: реформаторство — зажим — оттепель — застой. Если прислушаться к большинству стихов проекта «Гражданин Поэт», легко угадывается при всем разнообразии ритмических схем некий общий над-ритм, единая динамика, стихия, движение. Эмоциональный фон путинизма — усталость, отвращение, уныние, — который Быков вслед за Виктором Пелевиным показывает в предельно концентрированном виде, летит и бьется, как кремлевская звезда по кочкам.

Клячу историю загоним, мы ждем перемен…

Быков словно пытается разогнать колесо до точки невозврата, спрыгнуть, с него, ржавого, в новизну и неизвестность, поскольку в прежних координатах временное торжество добра локально и двусмысленно:

Рада, рада детвора,
Все танцуют до утра:
Шакалы поднимают бокалы,
Бараны стучат в барабаны,
Кобра хихикает добро,
Веселый клоп поет «Гоп-стоп»,
Веселый глист танцует твист,
Скорпионы, акулы, тарантулы
Тоже блещут своими талантами,
А медведь-весельчак
Разбуянился так,
Что «Парнас» проглотил, не поморщившись.
(«Селигерище»)

И, конечно, в разговоре о ролевой игре нельзя не сказать о главных исполнителях.

«Гражданин Поэт» — первый и пока единственный проект в отечественной литературе, где Дмитрий Медведев — полноценный художественный персонаж (Путина-то в избытке — см. мое эссе «Поэма без Медведа»).

Более того, в пространстве проекта «ГП» Медведев убедительней, тоньше, органичней Путина. Это традиционный тип маленького человека, Акакий Акакиевич, которому шили шинель на вырост, и он, не осмелившись вырасти, утонул в ее фельдмаршальских складках:

Вот и вся твоя оттепель, отрок,
Либеральных реформ господин.
Все дела твоих пальчиков мокрых
Умещаются в тапок один.
Ты лукаво признался во вторник,
Приподнявши губы уголок,
Что карьеру ты начал как дворник,
И боюсь, это твой потолок.
(«Баллада об удодах»)

При этом Быков, не скрывающий брезгливой симпатии к своему персонажу, создает не человеческий (тоже нам, бином Ньютона), а именно руководящий тип, с проговорами и рефлексиями, дотошно фиксируя в местоблюстителе дискретные вспышки либерализма:

И вдруг он услышал от нашего нано
Заместо обычного му-му,
Что Миша с Платоном, откинувшись с кичмана,
Не будут опасны никому.
(«Операция Хы»)
Даже главный сказал:
— Это полный скандал!
Так нельзя поступать с журналистами!
О законе радея,
Мы поймаем злодея,
Отругаем его и отшлепаем.
(«Селигерище»)

А еще быковский Медведев — живая иллюстрация банальной поэтической эмоции о бренности сущего, недостижимости знака равенства между «быть» и «казаться», слезной ностальгии по себе самому… А высота положения, откуда герой заранее тоскует о недовоплотившемся идеале, парадоксально уравнивает сатиру с элегией, и уже неясно — где выше градус.

Все прошло. Куда, скажи на милость?
Мало что осталось за душой.
Может, мне действительно приснилось
То, что я когда-то был большой?
Нет ответа моему незнанью.
Вот и вспоминаю, как во сне:
Я ль скакал весенней гулкой ранью
Или кто другой скакал на мне?
(«Не жалею, не зову, не плачу»)

Собственно, и другие говорящие головы, высказываясь по бренному медведевскому поводу, поневоле сползают на элегическую ноту, прорывающуюся сквозь энергичную лексику: («Нанодимина наносвобода накрывается нанозвездой» — Платон Лебедев, «Баллада об удодах»).

А я катал его на лыжах,
Учил не отдавать Курил…
Он слов тогда не то что лишних —
Он никаких не говорил! —
(Владимир Путин, «Тандем в России больше, чем тандем»).

«Гражданин Поэт» — одно из точнейших зеркал путинской эпохи, и едва ли случайно, что сам Владимир Путин, предсказуемо центральная фигура проекта, предстает типом скорее социальным, нежели художественным — и в этом его принципиальное романтическое отличие от реалистических черт главного героя. И напротив, его окопная правда оппонирует медведевской наноманиловщине…

Он, безусловно, не Творец и демиург, а криейтор поневоле, социальный дизайнер (эпоха, по Быкову, создает, вернее, разрушает себя сама — действие рождается из бездействия). Однако к финалу околонулевых даже дизайн уже не востребован, остается игра на удержание статус-кво и на публику — образ руководителя паханского, рулёжного типа, пресловутого альфа-самца. Никаких лирических отступлений нет и не может быть, но есть стихотворение, приоткрывающее подсознанку нацлидера — «Не надо грязи», стилизация под «немытую Россию».

Публичная актуализация распространенных интеллигентских баек о том, как Путин приватно высказывается о неисправимости России и невозможности любых перемен:

Но грянул кризис несуразный
Системы штатовской жилой,
И вновь Россия стала разной
И, значит, грязной, боже мой!
На этом диком, плоском блюде —
Как хочешь, так им и владей —
Внезапно проступили люди.
Как чисто было без людей!
Уйду, не понят и не признан,
С угрюмым видом пацана…

Еще одна важная история — общественные страхи вокруг возвращения Путина, вложенные Быковым в уста Михаила Ходорковского и Платона Лебедева — точка и угол зрения тех, кому бояться уже по сути нечего:

Мы выйдем на волю с тобою, товарищ,
Покинув читинский наш острог.
Нам больше, чем дали, уже не припаяешь,
А питерским светит третий срок.
А там и четвертый без всяких препятствий —
Двенадцать накрутит им братва!
Насколько ж он и вправду общественно опасней,
Чем мы, отсидевшие по два!
Не вступятся Штаты, не выручит Европа,
Скандал не окажется раздут —
А если им двенадцать не хватит для гоп-стопа,
Они ему пожизненку дадут.