Но достижима ли реальность через внешний контроль и запреты? Хотя простота жизни, отказ от комфорта, очевидно, необходимы, но может ли этот жест раскрыть двери к реальности? Постоянная забота о комфорте и успехе отягощает ум и сердце, в то время как всегда должна быть готовность пуститься в путь. Но почему мы так озабочены внешними жестами? Почему мы с таким рвением стараемся выразить наше стремление? Есть ли это страх самообмана или мы боимся того, что может сказать другой? Почему мы хотим убедить самих себя в цельности своей натуры? Не лежит ли вся эта проблема в желании быть защищенным, убежденным в значимости собственного становления?

Желание быть — это начало сложности. Движимые постоянно возрастающим желанием быть, внутренне и внешне, мы накапливаем или отрекаемся, культивируем или отвергаем. Видя, что время уносит все, мы цепляемся за вневременное. Эта борьба за то, чтобы быть, позитивно или негативно, через привязанность или отречение, никогда не может быть решена с помощью внешнего жеста, дисциплины или практики; но понимание этой борьбы естественно, спонтанно вызовет свободу от внутреннего и внешнего накопления с их конфликтами. Реальность не может быть достигнута через отречение; она не может быть достигнута никакими средствами. Все средства и результаты являются формой привязанности, и они должны прекратиться ради бытия реального.

ГРАНИ ИНДИВИДУАЛЬНОСТИ

Он пришел повидать нас, окруженный своими учениками. Среди них были состоятельные и бедные, высокопоставленный чиновник и вдова, фанатик и улыбающийся молодой человек. Это была радостная и счастливая группа, и тени плясали на белом доме. В густой листве пронзительно кричали попугаи, и шумный грузовик прошел мимо нас. Молодой человек с горячностью настаивал на важности гуру, учителя; другие были в этом с ним единодушны и восхищенно улыбались, пока он точно и объективно высказывал свои соображения. Небо было совсем синее, и орел с белой шеей кружил как раз над нами, почти не двигая крыльями. Был чудесный день. Как мы губим один другого, ученик — гуру, а гуру — ученика! Как мы приспосабливаемся, ломаем одну форму, чтобы принять новую! Птица выхватила длинного червяка из влажной земли.

Каждый из нас — множество, множественность, а не одно, не единое. Чтобы проявилось единое, множественность должна прекратиться. Крикливое множество воюет друг с другом день и ночь, и в этой войне — скорбь жизни. Мы уничтожаем одно, но другое встает на его место, и этот, по-видимому, бесконечный процесс и есть наша жизнь. Мы стараемся поставить над множеством что-то одно, но это одно вскоре само становится множеством. Голос множества становится голосом одного, и один голос присваивает себе авторитет; но это лишь дребезжание голоса. Мы — голоса множества, однако мы стараемся уловить тихий голос одного. Одно оказывается множеством, если множество сохраняет безмолвие, чтобы услышать голос одного. Множество, множественность никогда не может найти одно, единое.

Наша проблема не в том, как услышать голос одного, а в том, чтобы понять состав, структуру того множества, которым является каждый из нас. Одна грань множества не в состоянии понять множество в целом; одна сущность не может понять множества сущностей, которым мы являемся. Хотя одна грань пытается контролировать, дисциплинировать, придавать форму другим граням, ее усилия всегда замкнуты в себе, всегда ограничены. Целое не может быть понято через часть, и потому мы никогда не понимаем. Мы так заняты частью, что никогда не получаем видения целого, никогда не сознаем целого. Часть отделяет себя и становится множеством. Чтобы сознавать целое, конфликт множества, должно быть понято желание. Существует только проявление желания; хотя имеются различные и противоречивые потребности и устремления, все они — следствие желания. Желание не может быть возвышено или подавлено; оно должно быть понято, но без того, кто понимает. Если эта сущность, которая понимает, присутствует, то это все еще сущность, исполненная желания. Понимать без участия того, кто понимает, означает быть свободным и от одного, и от множества.

Любые формы приспособления и отрицания, анализа и принятия лишь усиливают того, кто получает опыт. Приобретающий опыт никогда не может понять целого. Сам он есть продукт накопления, а в тени прошлого не может быть понимания. Зависимость от прошлого диктует путь действия, но культивирование средств не является пониманием. Понимание — не продукт ума, мысли; и если мысль натренирована, если она умеет становиться спокойной с целью уловить то, что вне ума, тогда то, что получено как опыт, — всего лишь проекция прошлого. В осознании этого целостного процесса присутствует безмолвие, которое не исходит от приобретающего опыт. Только в этом безмолвии возникает понимание.

СОН

Была холодная зима, и деревья стояли оголенными, их ветки были обнажены и раскрыты небу. Немногие вечнозеленые деревья ощущали холод ветра и морозных ночей. Высокие горы были покрыты тяжелым снегом; белые волнистые облака повисли на них. Трава побурела, так как несколько месяцев не было дождей; до весенних потоков еще было далеко. Земля дремала, у нее был светло-коричневый оттенок. Не было оживленной суеты птиц, устраивающих себе гнезда в зеленеющих изгородях. Дороги стали твердыми и пыльными. На озере отдыхало несколько уток, летевших на юг. Горы хранили обещание новой весны, а земля была полна грез о ней.

Что было бы, если бы мы лишились сна? Будем ли мы располагать большим временем для борьбы, интриг, для того, чтобы сеять раздоры? Станем ли мы более, жесткими и безжалостными? Будет ли у нас больше времени для смирения, сострадания, воздержания? Станем ли мы более творческими? Сон — удивительное явление, при этом чрезвычайно важное. Для большинства людей повседневная деятельность продолжается в течение ночного сна; их сон — продолжение жизни, неинтересной или полной возбуждения, продолжение на другом уровне той же посредственности или мало значащей борьбы. Тело освежается благодаря сну; внутренний организм, который имеет свою собственную жизнь, обновляется. Во время сна желания утихают и поэтому не вмешиваются в работу организма; но после того как тело отдохнуло, желания приобретают новые возможности для возбуждения и более широкой деятельности. Совершенно очевидно, что чем меньше мы вмешиваемся в работу внутреннего организма, тем лучше: чем меньше ум принимает на себя заботу об организме, тем здоровее и естественнее осуществляются его функции. Но болезнь организма — дело совсем другое, она происходит от вмешательства ума или от слабости самого организма.

Сон имеет большое значение. Чем сильнее желания, тем меньшее значение имеет сон. Желания, как позитивные, так и негативные, в основе своей всегда активны, а сон есть временная остановка этого активного фактора. Сон — не нечто противоположное желанию, не его отрицание, а состояние, куда не может проникнуть желание. Во время сна происходит успокоение поверхностных слоев сознания, в связи с чем они становятся способными воспринимать указания и намеки более глубоких слоев; но это только частичное понимание проблемы. Несомненно, для всех уровней сознания возможно быть взаимосвязанными во время бодрствования, а также в часы сна; это, конечно, весьма существенно. Наличие такой связи освобождает ум от сознания своей собственной значимости; поэтому он перестает быть главным фактором и теряет, свободно и естественно, замкнутый в себе характер своих усилий и проявлений. В этом процессе полностью исчезает импульс к становлению, и накопления больше не происходит.

Но существует еще нечто большее, что происходит в процессе сна. Мы получаем в это время ответ на наши вопросы. Когда сознающий ум находится в спокойном состоянии, он может получить ответ, и это довольно просто. Но что является гораздо более значимым и важным, так это обновление, которое не является культивированием. Можно по заранее продуманному плану развивать талант, способность, можно совершенствовать технику, определенный способ действия и поведения, но это — не обновление. Искусственное взращивание — не творчество. Творческое обновление не наступает, если имеется хотя бы малейшее усилие со стороны действующего лица. Ум должен добровольно потерять все тенденции к приобретению, к накапливанию опыта, т.е. все те средства, которые обеспечивают ему дальнейший опыт и достижения. Именно исполненное самозащиты стремление к накапливанию питает кривую линию времени и лишает творческого обновления.