Вначале Куколка поднималась неправдоподобно медленно, прорывая невидимую сеть тяготения; затем, по мере освобождения, рванулась вверх, будто огненный палец, легко проткнувший ветхую ткань облаков, и устремилась в скрытую за ними пустоту…

Монахам оставалось только ждать. Не в первый раз на весах были жизнь и смерть, но, возможно, в последний. Счастливая жизнь; мучительная смерть. Или наоборот – полная страданий жизнь; приносящая облегчение смерть… Все зависело от исправности Терминала и самой Куколки – как когда-то все зависело от подлинности Грааля…

Несколько минут, вобравшие в себя историю. Старику они показались не такими уж долгими. «Нет истории, кроме истории души». Его душа трепыхалась вне времени, пока Куколка совершала свой полет по направлению к Ангелу и настигла того на стационарной орбите.

Эпилог

Адам Тодт сидел, смотрел в небо и ждал, что же будет. Лучевая болезнь еще не досаждала ему. Во время схватки клона и Дьякона он получил небольшую дозу…

Его переполняли чистая безадресная любовь, тоска и бесконечное сожаление. Наконец-то он примирился с собой. Теперь он любил все сущее, даже дождевых червей и прокаженных. Теперь – когда так близок решающий момент. Может быть, он опоздал со своей любовью?..

Произнесенные кем-то из монахов слова «расчетное время встречи» не выходили у него из головы. Возможно, они означали нечто большее, чем точку на бесконечной прямой. Возможно, это была точка обрыва. И значит, он присутствовал на последнем свидании с миром…

Его окружал вполне привычный пейзаж: подернутые голубоватой дымкой горы на горизонте, пятна оазисов, темная цепочка, обозначавшая караван, облака, сквозь которые пробивалось солнце. На фоне облаков парили птицы, как и тысячи лет назад…

А солнце отныне светило всегда и везде – даже в самой глубокой тьме. Невидимое, животворящее солнце полуночи… Адам поклонялся ему; он был лучом, посланным в вечность, которому не суждено угаснуть, но не суждено и вернуться в сияющее лоно. И он ощущал себя одной из бесчисленных и бесконечных золотых нитей, из которых сотканы узоры иллюзий – порой невыразимо сладостных и прекрасных, иногда уродливых, болезненных и ужасных, – но неизбежно обреченных на разрушение.

Сейчас старик видел признаки, следы, отпечатки жизни даже в мертвых камнях. Жизнь витала повсюду, словно некая неуловимая субстанция, эфирный ветер, пронизывающий материю и наполняющий лишь бесплотные паруса угасающего сознания…

(Он немного грезил наяву…

Уродливые, пожирающие листья гусеницы рано или поздно превращались в прекрасных бабочек, и те упархивали в обретенный простор. Стадия куколки могла быть исчезающе кратковременной или, наоборот, – длиться невыносимо долго. Но что сама куколка знает о грядущем изменении? У Тодта была слабая надежда, что и его кокон порвется.

«Оставь погибающее дерево, перестань жрать листья! – сказал ему Ангел. – И я дам тебе свет, нектар, свободу… Твое тело – обреченная гусеница, но твоя душа – вечная бабочка. Матрица – всего лишь новая форма существования. Смерти нет, счастливый ребенок. Лети!.. Лети!!!»

Весь мир был куколкой, застигнутой накануне непостижимой трансформации…)

По ту сторону облачной пелены вспыхнула новая звезда.

Конец света оказался немного растянутым. Поэтому Адам стал свидетелем того, как все произошло.

Первыми исчезли птицы…