— В каждой школе есть свои бунтари и хулиганы, Энни. Разве в Австралии ты не видела таких?

Значит, он заметил и, значит, снова оказался прав. Хулиганы, действительно, есть в каждой школе. Может, все дело именно в этих прическах? Они все — всего лишь дети, просто дети других матерей, и к тому же не намного старше моего сына.

Внезапно похожий на генерала выкрикнул имя Чарли или слова, созвучные с его именем:

— Шарли Мааакинтиир-Моруан!

Чарли не пошевелился.

Марк шагнул к нему и положил руку на плечо.

— Иди, сынок!

— Non, non… ( Нет, нет) Это не я! — Чарли не понял этого странного словосочетания, означавшего его имя во французской версии.

Марк подтолкнул его вперед:

— Si, si, Чарли! Allez! ( Да, Чарли! Иди!)

Я почувствовала панику в его голосе. Ну а теперь кто смущает Чарли?

— Шарли Мааакинтиир-Моруан! — снова раздался зычный окрик.

На этот раз Чарли понял и двинулся вперед, резким движением смахнув отцовскую руку. Я прошептала ему вслед: «Пока!», подавив желание снова напомнить о коровьем бешенстве.

Тогда я еще не понимала, что это будет его наименьшей проблемой.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

Осенью загородная поездка напоминает путешествие по чудесной стране. Я никогда раньше не представляла, сколько разных красок может быть в кроне одного дерева и даже одного листа. Просто бесчисленное количество оттенков зеленого, красного, оранжевого и коричневого. В отличие от местных жителей, которые мчались по шоссе на своих машинах словно пули, я ехала очень медленно, опасаясь, что под колеса может броситься олень, заяц или даже дикий кабан, а я не успею затормозить. Больше всего я боялась кабанов. «Они могут серьезно повредить машину», — предупредил наш сосед, пожилой месье Мартен.

«А что они могут сделать, если пойти пешком?» — подумала я.

Если ехать на юг вдоль реки Лот, то через тридцать километров от школы Чарли доберешься до города Каурс. Все дети из близлежащих деревень и городков, решающие закончить полный курс обучения, едут в Каурс. Те, кто планируют учиться в университете, поступают в Lycée général — общеобразовательный лицей в центре Каурса. Или же если они хотят заняться техникой, то идут в Lycée Technologique, который находится на окраине города, среди приземистых и невзрачных зданий муниципального жилья, в индустриальном районе под названием La Zone Industrielle [3].

Именно там я устроилась преподавать английский, почти сразу после начала нового учебного года. Я и представить не могла, с какими трудностями мне придется столкнуться. В первый же день я с энтузиазмом взялась за работу, несмотря на предупреждение завуча, что здешние дети больше интересуются всякими железками и машинами, чем языками. Едва прозвенел первый звонок, я отправилась прогуляться по школьному двору. Проходя мимо отдельных групп учеников, над головами которых вздымались ввысь клубы сигаретного дыма, словно в сценах из итальянских вестернов, я думала только об одном: «Куда я попала?»

Проходя по коридору мимо высокорослых мальчишек и девчонок с длинными прямыми волосами, которые стояли ссутулившись у стен, и переступая через их сумки и рюкзаки с учебниками, брошенные прямо под ноги, я представила себя австралийским Сиднеем Пуатье [4]. Да, именно им, но только я была бы другой. У меня имелась куча всевозможных историй, которые я могла рассказать, и они наверняка заинтересовали бы этих ребят. Я рассказала бы им об Австралии, и это было бы намного интереснее скучных историй из их учебников и, тем более, интереснее каких-то железок.

Каждое утро я отвозила Чарли в его школу, а затем направлялась в свою. В моей папке была пачка распечатанных листов газеты «Сидней морнинг геральд» с самыми жуткими, жестокими и отвратительными статьями, которые я смогла отыскать в Интернете. Казалось, с тех пор, как мы уехали, Австралия стала минным полем, ареной ужасных событий и катастроф. Она превратилась в бескрайнюю и безжизненную пустыню, по которой можно было ехать днями и ночами, не встречая ни одной живой души (и помоги тебе Господь, если ты остался без топлива); в остров, окруженный акулами-убийцами. Реки кишели крокодилами; в траве и на деревьях затаились гигантские волосатые пауки; в воздухе роем летали грязно-коричневые тараканы, каждый величиной с большой палец, а скользкие черные змеи с красным брюхом могли выползти из-под подушки и вонзить в вас острые зубы, пропитанные смертельным ядом, прежде чем вы сможете что-либо предпринять! Конечно, я выросла в городе, но детям нужно знать и это.

Мне нравились мои поездки на работу, когда Чарли сидел рядом.

— Скажи, если что-нибудь заметишь на дороге, Чарли.

— Осторожнее, мам! — вскрикивал он, показывая вперед. — Там лягушка.

— Это не смешно, Чарли!

Впрочем, я все равно объезжала ее, этот маленький бугорок на дороге, чтобы сохранить лягушке жизнь и услышать, как смеется Чарли. Мне так нравилось слышать этот естественный мальчишеский смех, когда он поворачивался ко мне, а взгляд его голубых глаз был устремлен на меня.

— Ты уверен, что это не камень, Чарли? — спрашивала я, просто чтобы послушать, как он начнет хихикать в ответ.

Я всегда думала, что, просто смотря в его глаза, я могу заглянуть в его душу и прочитать мысли. Я думала, что всегда смогу узнать о том, что беспокоит его. Я всегда так думала…

Но мальчики должны становиться мужчинами. Они должны научиться ничего не бояться или, по крайней мере, не показывать свой страх. Даже в девять лет.

Я помню, как в то первое лето одним жарким, душным днем мы пошли вниз по реке. Пар поднимался от земли у нас из-под ног. Воды было больше обычного, уровень ее поднялся, ведь дожди шли целую неделю беспрерывно. Я задумалась, глядя на воду, оценивая риск переправы через этот бурный поток, как вдруг мое внимание привлекло бревно, увлекаемое мутным потоком к мосту. Оно плыло даже слишком быстро.

— Нет, — качала я головой. — Сегодня купаться не будем. Ни за что!

Но Марк и Чарли уже скинули с себя одежду и побежали к тому месту, где мы обычно спрыгивали в воду. Я окликнула их, но, кажется, они не слышали меня. Какое-то мгновение я смотрела на Марка, думая, что он остановится, но он ни разу не оглянулся, даже для того, чтобы посмотреть, иду ли я за ними. И я испугалась. Разве Марк не видит? Неужели он позволит Чарли прыгнуть в воду? Они уже почти добежали до берега, когда я закричала, на этот раз громче:

— Марк, стой!

Он оглянулся, но лишь для того, чтобы улыбнуться и махнуть мне рукой. Он предложил мне последовать за ним в ответ на мой отчаянный жест. Должно быть, он и впрямь подумал, что я просто так помахала ему. Сумасшедший французский кретин!

Потом он прыгнул.

А рядом, на самом краю, над водой, стоял наш сын, который собирался сделать то же самое.

— Нет, Чарли! Не смей! — закричала я.

Но было уже поздно. Чарли, очевидно, услышал меня, почувствовал панику в моем голосе, но решил последовать за Марком, за этим большим ребенком, своим отцом. Да, Чарли прыгнул, даже не взглянув в мою сторону.

Я в панике побежала, готовая прыгнуть за Марком и Чарли, чтобы спасти их обоих, каким-нибудь образом вытащить их на берег, а потом задушить собственными руками. Но тут я замерла на месте, увидев, как Чарли поравнялся со мной, увлекаемый потоком, словно то бревно. Я видела его лицо, только его лицо, появляющееся над поверхностью и исчезающее под водой. Гнев разом остыл, когда я увидела выражение глаз сына.

— Чарли! — заскулила я, словно раненая собака. Я тоже прыгнула. Страх тисками сжал мое сердце. У меня не было времени смотреть, где Марк, и, когда я оказалась в воде, я поплыла, изо всех сил работая руками и ногами. Я была сумасшедшей самкой, плывущей против течения, как тот розовый лосось Чарли.