Кирилл невольно потрогал себя за подбородок. И Борис Борисыч зеркально повторил этот жест, растерянно глядя на присутствующих, но, убедившись, что идеально выбрит, вернулся к ужину.

— Бритва у меня ужасная, — смущенно улыбаясь, сказал Кирилл. — Проще топором побриться.

— Как это, топором? — удивилась Катя.

— Это просто так говорят, — пояснил Кирилл. — Но я сегодня обязательно побреюсь. А где твой замечательный венок?

— Дома остался, — девочка махнула рукой.

— Катя, когда я ем, я глух и нем, — сказала Анжела.

Катя молча кивнула и весь ужин о чем-то размышляла: наверное, пыталась представить, как это мужчины бреются топором.

Когда все допили чай и Александра Владимировна принялась собирать посуду, Кирилл хотел подойти к Анжеле, чтобы напомнить о предложенных посиделках у костра. Но Катя опять о чем-то вполголоса переговорила с матерью, и они ушли к себе. Ну и ладно, подумал Кирилл и тоже отправился в свое жилище. Перед этим он получил разрешение у хозяйки развести небольшой костер из собранных ею веток.

— Я сама собиралась завтра этим заняться, — сказала Александра Владимировна. — Жгите, только аккуратно.

«Сяду у огня и предамся размышлениям, — думал Кирилл, входя во флигель. — Коньяку меня есть, апельсины — тоже, и это хорошо! Отметим нашу творческую неудачу! Вообще-то надо было лимонов купить…»

Он в который уже раз сел за стол и придвинул к себе печатную машинку. Представил, будто бы изо всех сил дует на заправленный в каретку лист и поднимаются тучи пыли. Усмехнулся и осторожно потрогал клавиши кончиками пальцев. А может, вообще работу сменить? Наняться матросом на какой-нибудь корабль и чтоб в дальний рейс. Но отсюда до ближайшего моря, как сказал классик, правда, по другому поводу, хоть три года скачи… Или отправиться в какую-нибудь экспедицию: в археологическую, геологическую — все равно. Только чтобы не сидеть вот так, без движения и без мысли. Чтобы сама жизнь заставляла работать руками, головой, всем существом своим…

Кирилл очнулся от дум, когда загремели задвигающиеся створки крыши. За окном было уже по-вечернему сумрачно. Какое-то заблудившееся насекомое — наверное, шмель — с разлету ударилось в стекло, с сердитым жужжанием стукнулось о него еще раз и полетело дальше.

Сложив в бумажный пакет апельсины, бутылку коньяка, кружку и спички, Кирилл вышел в сад. Ему показалось, может, после нагретого солнцем за целый день помещения, что здесь даже прохладно. Костер он решил разложить рядом с кучей собранного хозяйкой хвороста. Это было как раз возле гамака, так что при желании можно было не сидеть у костра, а лежать. Пониже бы только гамак опустить. Ну да ладно: и так сойдет!

Кирилл положил на землю небольшое бревнышко, которое давно уж приметил, сел на него и принялся ломать тонкие веточки, складывая их в виде маленького шалашика. Потом Кирилл оторвал кусок плотной бумаги от пакета с апельсинами, скомкал, сунул между прутьев шалашика и поднес зажженную спичку. Сидя на бревнышке, он смотрел на разгорающийся костерок, на пустующий гамак, на медленно темнеющее небо, усеянное огромными немигающими звездами, и думал о том, что вообще-то хорошо, что он сюда приехал. Непонятно — зачем, но это было совершенно неважно сейчас.

— Вы меня не дождались? — услышал он за спиной и обернулся.

Анжела стояла рядом и смотрела на Кирилла. Она была в том же белоснежном костюме, что и за ужином.

— Впрочем, я сама виновата: не предупредила вас. Катя утащила меня домой, чтобы рассказать очередную историю. Она у меня большая выдумщица. Весь мир для нее наполнен самыми разнообразными существами, и она с ними постоянно общается.

— А может, мир действительно наполнен этими разнообразными существами? Просто мы их не видим, а Катя — видит и даже разговаривает с ними на особом языке?

— Да, она мне так и объясняла, — Анжела сделала несколько шагов, осторожно села на край слегка качнувшегося гамака.

— А ее отец… — начал было Кирилл, но Анжела его перебила:

— У Кати нет отца.

И потом несколько тише добавила:

— Так бывает.

— Да-да, конечно, — пробормотал Кирилл. Он помолчал немного, потом вынул из пакета кружку и бутылку.

— Будете коньяк?

— Только если немного, — Анжела слегка улыбнулась.

Коньяк забулькал из бутылки; Кирилл протянул руку над костром, передавая кружку. Потом он подал очищенный и разделенный на дольки апельсин.

— Выпьем за… этот вечер! — провозгласил Кирилл, поднимая бутылку. Они чокнулись и выпили. Кирилл отхлебнул прямо из горлышка. Сделав неожиданно большой глоток, он чуть было не поперхнулся. Пришлось замереть и осторожно перевести дух, но слезы на глазах все же выступили.

— А вы всегда из горлышка пьете? — весело спросила Анжела.

— Нет, — с некоторым трудом сказал Кирилл. — Только в очень исключительных случаях. Сейчас именно такой.

— Понятно. А журналистом вы где работаете?

— В нашей «Вечерке».

— А пишите под какой фамилией?

— Под своей собственной, — сказал Кирилл и назвал фамилию.

На лице Анжелы промелькнуло легкое изумление.

— А ведь я читала ваши статьи, — сказала она. — Только представляла вас значительно старше.

— Что, так скучно написаны?

— Да нет, наоборот, очень легко и с юмором.

Кирилл подавил невольную улыбку.

— Давайте тогда выпьем за нашу встречу, — предложил он, протягивая бутылку, чтобы налить.

— У меня еще есть, — сказала Анжела, поднимая кружку.

Они снова выпили.

Подложив несколько сломанных веток в костер, Кирилл очистил очередной апельсин. Он стал выдавливать из оранжевой корочки едкий сок в разгоревшееся пламя; в костре заплясали сине-фиолетовые язычки.

— Красиво, — сказала Анжела, наблюдая за цветными огоньками.

Крадущаяся темнота постепенно поглотила все вокруг, оставив маленький островок теплого света от небольшого костра. С неба сверкали бесчисленные звезды; Кирилл принялся рассказывать Анжеле о небесной сфере, обрисовывая пальцем в черном небе контуры всевозможных созвездий. Чтобы удобнее было показывать, он пересел поближе к Анжеле, передвинув бревнышко; сесть рядом на гамак он не решился.

— Самое заметное созвездие, — говорил он, — это созвездие Ориона. Видите над озером у горизонта три ярких звезды? Это пояс Ориона. Выше и левее — красноватая яркая звезда — Бетельгейзе, а правее (видите, яркая белая звезда?) — это Беллатрикс…

Когда он оборачивался к Анжеле, то сильно смущался: она пристально смотрела на его лицо и, казалось, совершенно не обращала внимания на небо.

— Вы знаете название всех звезд? — вдруг спросила она.

— Нет, конечно, — пробормотал Кирилл. — Только некоторых — в основном самых заметных на небе. Я когда-то увлекался астрономией.

Анжела задумчиво смотрела на догорающий костер, слегка покачивая ногами, обутыми в легкие сандалии. Кирилл подал ей апельсин. В костре громко щелкнуло, коротко затрещало, желтые огоньки пламени стали ярче, подвижнее, но потом успокоились, продолжив свое ленивое течение среди алеющих угольков.

— Жалко, что вы уезжаете, — тихо сказал Кирилл, глядя в огонь. — Мы с вами за эти дни почти и не общались, но мне вас будет не хватать. Правда, я и сам собираюсь завтра вернуться в город… А может, нам в городе встретиться? — Кирилл поднял голову и вопросительно посмотрел на Анжелу. Та перевела на него взгляд и хотела что-то сказать, но в этот момент раздались прерывистое громкое жужжание и короткое мелодичное пиликанье. Анжела едва заметно вздрогнула, достала из кармана жакета мобильный телефон и поднесла его к самым глазам. Ее лицо слегка осветилось от маленького телефонного экрана. Прочтя сообщение, она опустила руку на колени и тихо сказала:

— Мне пора идти.

Кирилл быстро встал со своего места, но она поднялась из гамака без его помощи, подала пустую кружку.

— Спасибо за вечер. И спокойной ночи!

Анжела обошла костер и направилась к дому. В руке она сжимала маленький мобильный телефон.