Под Кунерсдорфом фланговая атака получила еще более резкое выражение, чем под Лейтеном, поскольку пруссаки полностью охватывали восточное крыло русских. Численные соотношения в обоих сражениях были приблизительно одинаковыми. Различия в обстоятельствах, которые под Лейтеном доставили пруссакам победу, а под Кунерсдорфом поражение, заключались, во-первых, в значительной растянутости австрийского фронта под Лейтеном, задержавшей переброску подкреплений от неподвергавшихся атаке частей фронта к атакованному крылу, во-вторых, в значительно более благоприятной для обороны местности, на которой располагались русские у Кунерсдорфа как внутри их расположения (Кугрунд), так и впереди их фронта, в-третьих, в укреплениях и засеках, которые были сооружены русскими, уже восемь дней занимавшими эту позицию, в-четвертых, в том обстоятельстве, что благодаря преградам перед фронтом, русский центр не подвергался атаке, что и облегчило русским переброску подкреплений на атакованный фланг.
Нередко Фридриха упрекали (в особенности Наполеон), что он, готовясь к решительному сражению под Кунерсдорфом, не усилил своей армии. Труд Генерального штаба (X, 84) весьма правильно излагает причины, почему он этого не сделал, но при этом вуалирует самое главное, а именно, что эти причины можно признать вполне достаточными лишь при предпосылке, что Фридрих действовал и должен был действовать согласно принципам стратегии измора. Если бы Фридрих мог пойти на то, чтобы предоставить временно Саксонию своей судьбе, то он еще под Кайем мог послать войска принца Генриха на помощь Веделю, а если бы он захотел рискнуть еще и куском Силезии, то он мог бы притянуть к себе войска Фуке к Шмотзейфену и усилить на это количество войск свою армию для решительного сражения при Кунерсдорфе. И, во всяком случае, нельзя согласиться с тем, что говорится в книге Генерального штаба, что Фридрих не мог пойти на то, чтобы Даун "с большей частью своей армии последовал за ним по пятам". Следовало бы эту фразу как раз вывернуть наизнанку. Если бы Даун последовал непосредственно за Фридрихом, ему бы пришлось покинуть свою укрепленную позицию и, наконец, предоставить Фридриху долгожданный случай атаковать его в открытом поле. Русские не могли бы помочь; ведь они еще стояли по ту сторону Одера. Тогда нам представилась бы картина, подобная Наполеону в 1815 г., когда он одной и той же армией задумал на протяжении двух дней разбить сначала пруссаков, а затем - англичан. Однако Фридрих не рассчитывал, чтобы его войска справились с такой задачей, С той же точки зрения надо оценивать и события, предшествовавшие Цорндорфу.
СПАСЕНИЕ ПРУССИИ ПОСЛЕ ПОРАЖЕНИЯ ПРИ КУНЕРСДОРФЕ
Семилетнюю войну всегда рассматривают почти исключительно с точки зрения действий и стратегии короля Фридриха. Однако можно сказать как раз наоборот, что основная проблема этой войны заключается в следующем: как могло случиться, что Фридрих потерпел поражение при Кунерсдорфе? От этого вопроса не отделаешься ответом, что его спасли неспособность и несогласия - "divine впепе" (божественно ослиная глупость) - его противников. Столь неспособными людьми ни Салтыков, ни Даун отнюдь не были; они должны были иметь основания для своего поведения, и задача в том-то и заключается, чтобы понять эти основания.
Король Фридрих ожидал - а по нашим современным понятиям это бы само собой разумелось, - что противники, соединившись, будут его преследовать после победы, атакуют и уничтожат его армию, возьмут Берлин и тем положат конец войне. Этого требовал и венский Гофкригсрат. Дауну было предписано, чтобы он пристально следил за разбитой армией и не выпускал ее из рук, "а со всей энергией устремился на нее и полностью ее уничтожил".
Несмотря на тяжелое поражение, понесенное пруссаками, выполнить это задание все же было совсем не так уж легко и просто. В этом случае свидетельство Фридриха не является безусловно решающим. Хотя он действительно и думал, что все пропало, хотел отказаться от престола и передал верховное командование генералу Финку, но из этого следует лишь, что он обладал гораздо более впечатлительным характером, чем, например, Наполеон; субъективные впечатления оглушенного страшным ударом человека не могут служить объективным масштабом для суждения об обстановке и о мероприятиях противников.
На поле сражения под Кунерсдорфом прусская армия насчитывала около 50 000 человек, и если к вечеру этого дня у короля оставалось всего лишь 10 000 человек, то все же спаслась большая половина войска, и действительные потери ограничивались 19 000 человек и артиллерией. Кроме этих войск, у короля имелись еще две армии под начальством принца Генриха и Фуке, а также рассеянные кое-где мелкие отряды: всего около 70 000 человек. Следовательно, несмотря на понесенное им страшное поражение и тяжелые потери, у него было под ружьем еще очень сильное войско, вполне способное сражаться и маневрировать. Непосредственное преследование после сражения не имело места, и рассеявшиеся войска снова собрались в ближайшие дни в шести милях от поля сражения у Фюрстенвальде. В этом нет ничего удивительного, так как мы знаем, что преследование во все времена было делом очень трудным, в те времена мало практиковалось и пруссаками, а русские и австрийцы сами понесли очень тяжелые потери под Кунерсдорфом170 (17 000 человек).
Если бы по прошествии известного времени военные действия возобновились, то пришлось бы атаковать короля в занятых им позициях за рекой Шпрее, причем в тылу у себя союзники имели бы армию принца Генриха в Лузации. Несомненно, что это было вполне выполнимо при значительном превосходстве сил русско- австрийских армий, но лишь при условии, чтобы главнокомандующие действовали единодушно и решительно. Такое сотрудничество в союзных армиях, как показывает опыт, достигается с трудом: не только полководцы имеют разные взгляды, но за этими взглядами кроются и различные, весьма крупные интересы. Для русских война с прусским королем являлась исключительно кабинетной войной; форсировать ее ценою безграничных опасностей и потерь их не побуждало никакое внутреннее влечение. Им не хотелось жертвовать собою ради австрийцев. А наступательное сражение против короля Фридриха всегда было сопряжено с крупным риском.
Салтыков высказал курьезную мысль - он ничем больше рисковать не намерен (Труд Ген. штаба, XI, 82) или даже - он больше не хочет иметь никакого дела с неприятелем (там же, X, 305). Русские были так истощены своими двумя победами при Кайе и при Кунерсдорфе, что у них уже не оставалось моральных сил на крупные действия, а без их сотрудничества, хотя австрийцы и одни имели численный перевес, но все же они были недостаточно сильны, чтобы немедленный переход к наступательным операциям им не казался крайне опасным начинанием. Даун остался верен своему характеру и своим принципам, когда он сразу же отверг идею завершить войну несколькими быстрыми, мощными ударами. Правда, неоднократно обсуждался вопрос, атаковать ли принца Генриха либо короля, или же идти на Берлин, но от всех подобных дерзаний в конце концов отказались. Даже занятие Берлина, заявил австрийский полководец, не принесет существенной выгоды, так как в истощенной Марке нельзя будет расположиться на зимних квартирах. Таким образом, оба полководца сошлись на том, чтобы сперва подождать, пока имперская армия не займет очищенную пруссаками Саксонию и возьмет Дрезден (что и удалось выполнить), и потом пожать плоды великой победы, расположившись на зимних квартирах в Силезии.
Идея использовать победу под Кунерсдорфом до полного сокрушения Пруссии представляет известный параллелизм с идеей, что король Фридрих должен был бы привлечь для атаки русских армию принца Генриха. Ни та, ни другая идея не укладывались в рамки условий и мышления той эпохи. Тот, кто не ставит последнего требования Фридриху, не вправе требовать первого от Дауна. Тот и другой не совершили какой-либо бессмыслицы, но действовали в полном согласии со своими принципами, с которыми мы уже могли познакомиться. Под Кунерсдорфом потерпела поражение не вся прусская армия, а лишь половина ее. Если теперь удалось бы использовать победу в том направлении, что союзники удержали бы в своих руках Саксонию и Силезию, то они этим самым уже достигали бы огромных результатов и могли предполагать, что следующая кампания поставит Пруссию на колени.