Епископ был разбит, 60 рыцарей пали и 76 взяты в плен. Сообщение страсбуржцев, будто бы они потеряли только одного воина, которого сперва взяли в плен, но которого затем рыцари, обозленные поражением епископа, убили, стоит в слишком резком противоречии со всем характером этого сражения, чтобы быть правдоподобным. Если, действительно, правда, что рыцари воинствующего епископа ринулись в бой "ради чести", хотя предвидели свою гибель, то и те 60, которые пали, были тоже настолько воинами, чтобы не даром отдать свою жизнь. Да и сражение вовсе не могло быть столь кратким, если епископ, после того как под ним одна лошадь была убита, пересел на другую, а, потеряв и эту, спасся на третьей. Такая бескровная победа умалила бы самую славу страсбуржцев. Этот вымысел следует, видимо, объяснить тем, что наш рассказ был записан позже на целое поколение. Устная традиция в Страсбурге особенно прочно закрепила судьбу мясника Бильгерина, которого побежденные взяли в плен невредимым и впоследствии умертвили; вот почему благодаря этому остальные павшие в бою отступают на второй план, так что в результате о нем и говорили как об единственном убитом.
Мы построили картину этого сражения исключительно на одном из двух источников - на "Bellum Walterianum", так как эта запись, хотя и поздняя, все же имеет преимущество большого внутреннего правдоподобия. Здесь мы хотим в качестве ценного примера критики источников, как мы это делали уже не раз, например, по поводу сражения при Каннах, - привести дословный перевод Рихерия. Так как Рихерий жил недалеко от театра событий и писал непосредственно после них, то, если бы не сохранилось никаких других источников, вероятно, не возникало бы сомнений в том, чтобы точно следовать его данным.
Итак, Рихерий пишет:
"Во время пребывания епископа в одном из его замков, в Дахенштейне, куда им созвано было для своей охраны все войско, страсбуржцы выступили в боевой готовности из своего города. Как только епископ со своими рыцарями узнал об этом, он объявил страсбуржцам войну. (Это выражение не совсем понятно, так как Рихерий перед этим уже рассказывает, как враждующие стороны предпринимали обоюдные опустошения и поджоги. Быть может, он имеет в виду, что епископ приказал своим людям привести себя в боевую готовность.) Но страсбуржцы двинулись вперед против епископа и так вступили в бой. Они, заготовили себе секиры, которые у французов называются "датскими" (haches danaises) и которыми они так поражали рыцарей епископа, что ни щит, ни шлем, ни броня и ни одна часть доспехов не могли выдержать. Кроме того, в самый разгар боя и беспощадной резни страсбургское войско получило подкрепление. Так как сражение происходило близко от города, то гарнизон и горожане поспешили к своим на подмогу; увидев их в огне битвы и беспокоясь за исход борьбы, с яростью обрушились на войско епископа и крушили все на пути. Когда феодалы и рыцари епископского войска убедились, что им нет спасения, они предпочли жить в качестве пленников у страсбуржцев, чем умереть в бою. Таким образом, страсбуржцы доставили их, обезоруженных, в свой город. Страсбуржцы, веря, что бог помог им в этом сражении, бросились на отряд, в котором был сам епископ, видевший гибель своих, уничтожили этот отряд и убили лошадь епископа, так что сам он упал на землю. Но несколько рыцарей, которые были при нем, посадили его на коня в побудили его оставить поле сражения. Затем страсбуржцы убивали всех, кого хотели, а остальных отвели пленниками в город. Пленных насчитывают 80, число же павших в бою наверное установить нельзя".
Таково описание этого сражения у Рихерия. Нетрудно убедиться, что все существенные черты этого сражения - за исключением численного превосходства страсбуржцев - утрачены. При этом особого внимания заслуживает упоминание о датских секирах, благодаря которым, якобы, горожане одержали победу. То, что страсбуржиы в начале войны стали заготовлять много нового оружия, можно принять, равно как и то, что среди этого оружия были и секиры. Но что именно это оружие в данном сражении проявило такой эффект - следует отклонить, ибо в этом случае сам страсбургсклй источник что-либо сообщил бы об этом, и непонятно, почему это страшное оружие не всегда применялось с таким успехом. Несомненно, как это утверждает страсбургское предание, все дело решила масса копейщиков, которая служила опорой для городских рыцарей и закалывала лошадей неприятеля. Существенное значение имело также численное превосходство стрелков, хотя способ их действия в точности установить нельзя. Значение же, которое епископские источники придают не этим факторам, а секирам, может служить только школьным примером для иллюстрации того, что повествователи склонны к необычным мотивировкам, - в частности и в таких случаях, как здесь, когда в типичном и нормальном бою исход его естественным образом был решен численным перевесам.
ГЛАВА VII. ЗАВОЕВАНИЕ ПРУССИИ ТЕВТОНСКИМ ОРДЕНОМ.
Роль рыцарских орденов как в истории крестовых походов, так равно в истории церкви и в истории Западной Европы, достаточно значительна, что часто отмечалось нами в настоящей работе. Не следует, впрочем, понимать это в том смысле, что они заполнили собой особую страницу в истории военного искусства и создали в нем своеобразные формы.
Нигде не видно, чтобы они, например, как это прежде всего приходит на ум, проявили в военном деле, в силу дисциплины и своего обета послушания, черты, выделяющие их на фоне обычной повседневной жизни эпохи. Напротив, как раз по орденским предписаниям мы можем судить о наиболее характерных чертах рыцарского военного дела и способа ведения боя. Число настоящих рыцарей-бойцов было всегда слишком незначительно, чтобы они могли как орден оказывать влияние; значение и успех рыцарских орденов зависели от их организации, сумевшей использовать в целях борьбы за святую землю богатство и дары, обильные приношения, стекавшиеся к ним во всех странах латинской церкви.
Однажды, впрочем, один из орденов - Тевтонский - достиг прочного успеха, имевшего бесконечно важные последствия.
Могущественная Германская империя потратила 300 или, если считать, начиная с Генриха I, свыше 200 лет на покорение и присоединение к себе славянских племен между Эльбой и Одером. Если принять во внимание этот срок, то не приходится удивляться, что поляки вообще никак не могли справиться со своими северными языческими соседями, пруссами, жившими между Вислой и Неманом, и, в конце концов, призвали на помощь германских рыцарей - Тевтонский орден199.
Наши сведения об истории своеобразного возникновения государства и колонизации, которая вместе с этим начинается, не слишком полны и достоверны: настоящий их историк, Петр Дусбург, жил целым столетием позже. Но основные военные принципы, которыми руководились при завоевании, проступают достаточно отчетливо.
Орден не обладал такой постоянной армией, с какой Цезарь при покорении Галлии расположился среди страны, сокрушая и подавляя с непреодолимой силой всякую попытку сопротивления. Орден также не располагал, как Карл Великий, войском вассалов, которое созывалось по мере надобности и в союзе с политикой постепенно сломило и подавило сопротивление саксов. Непосредственная сила Тевтонского ордена ко времени покорения им Пруссии и одновременно с нею Лифляндии и Курляндии была незначительна; свое могущество он приобрел, только овладев этими областями. Замечательно, что число членов ордена ни для какого времени не зафиксировано ни в одном дошедшем до нас источнике и не может быть установлено200; в XIII в. число их, наверное, никогда не превышало нескольких сот или самое большое - одной тысячи. Сила ордена была в том, что орден являлся представителем главнейших идей эпохи, органически соединял в себе церковь и рыцарство и в качестве их передового бойца имел за собой не только Германию, но как бы всю Западную Европу. Папство со своими буллами и проповедями о крестовых походах, воинственный пыл и страсть к приключениям феодалов и рыцарей доставляли ему такой значительный и постоянный приток сил, что он, в конце концов, осилил задачу, которая заставила бы истечь кровью императоров и королей и перед которой в бессильном страхе отступила Польша.